Однако меня беспокоило совсем другое. Что происходит с Ребеккой? Она вернулась в участок, но мыслями была где-то далеко. И я боялся, что мрачное обаяние Себастьяна Туса — прямая причина ее рассеянности. В конце концов, может, я ошибаюсь и моя напарница не лесбиянка.

— Сержант Уэнстон, что с вами? — Я был не в силах больше выдерживать ее молчание.

Она пожала плечами:

— Ничего, сэр.

Я взглянул на нее с иронией:

— Вы уверены?

Ребекка кивнула.

Я решил поговорить с ней по-отечески:

— Если вас что-то беспокоит, что угодно, расскажите мне. Это может быть важно. Ведь речь идет о вашей безопасности. Не забывайте, вам предстоит внедриться в эту банду помешанных. Если они убили Джули Бонем, а теперь уже, боюсь, и Яна Хасельхоффа, то, возможно, вам грозит та же опасность. Так что вы должны отныне и впредь сообщать мне все, о чем думаете.

Я не хотел впадать в мелодраматизм, но, похоже, идея отправить Ребекку в волчье логово была не самой удачной. Тус сожрет ее в один присест. Может, лучше арестовать его и как следует на него нажать?

— Все в порядке, сэр. — Ребекка окатила меня одним из своих фирменных ледяных взглядов.

Ну вот, она снова замкнулась в себе, как и всякий раз, когда я старался быть дружелюбным. Я не настаивал, но кое-что мне все-таки нужно было выяснить.

— Вся эта белиберда насчет пронзенного дракона — правда? Вас действительно беспокоит судьба этой твари?

Я уже привык к ледяным взглядам Ребекки. Но на сей раз в ее глазах читалось откровенное презрение. Да ну ее к дьяволу! Если она такая дура, что позволяет типу вроде Туса запудрить себе мозги, тем хуже для нее.

Я тут же перевел разговор на расследование и резко заявил:

— Завтра я снова поеду к Торки.

Эта новость заинтересовала Ребекку. Она взглянула на меня вопросительно.

— Хочу обыскать дом, — объяснил я. — Алиби его обитателей не показались мне убедительными.

Я велел скрупулезно их проверить, и ничего подозрительного не обнаружилось. Однако обвинения Ханка Хасельхоффа не выходили у меня из головы. Вероятность того, что смерть Джули Бонем и исчезновение ее парня связаны, оставалась высокой.

— Стало быть, на сегодня все, — сказал я, вставая. — Поедемте домой. Нам обоим нужно хорошо выспаться. Завтра нас ждет трудный день.

Ребекка посмотрела на меня с сомнением, словно говоря: «Не верю я, что ты сразу же пойдешь баиньки».

А вот и неправда, сегодня вечером — никакого секса. Я слишком устал. Даже отменил свидание с Арабеллой. Из трех моих женщин она была самой умелой любовницей, но и требовала многого. Разумеется, я был не против, но в тот вечер чувствовал себя выжатым как лимон. А потому рисковал не оправдать ее ожиданий.

Глядя на цветущие кустарники, фруктовые деревья, волнистые луга, переходящие в леса, я понял, почему ров, отделявший сады от полей, назвали по-английски «ха-ха». Словно возглас удивления, неизбежно срывающийся с уст: пейзаж по обе стороны рва одинаковый, поэтому издали кажется, что сад тянется бесконечно.

Именно мы, англичане, в XVII веке отказались от скрывавших сады крепостных стен и начали копать на их месте рвы. Тот, что окружал поместье Торки, был метра два в ширину, и синяя вода в нем ослепительно сверкала на фоне зелени.

В сопровождении Ребекки и Патрисии Хойл я только что обошел поместье. Оно отлично сохранилось. По словам домоправительницы, режиссер оставил нетронутой оригинальную архитектуру восемнадцатого века. Сад тоже был разбит три столетия назад. Торки велел поместить там золоченые беседки, китайские пагоды, берберские палатки, статуи, фонтаны, огромные вазы.

Но больше всего меня поразили качели на двенадцать мест, на которых качалась еще сама Мария-Антуанетта Французская в саду Тюильри. По крайней мере так утверждала домоправительница, с гордостью демонстрируя нам эту диковинку.

— Господину Торки удалось заполучить их ценой грандиозных усилий, — объяснила она довольно.

— Дворец Тюильри, вместе с садами, разрушили во время Французской революции, — заметила Ребекка с грустью. — Каким же образом уцелели качели?

Домоправительница смерила ее презрительным взглядом, как будто та только что сказала чудовищную глупость. Мы вернулись к дому в ледяной тишине.

Я оторвал взгляд от лугов и перевел его на Патрисию Хойл. В тот день на ней было черное платье без рукавов. На лице — больше косметики, чем обычно.

— А теперь мы приступим к обыску, — проговорил я, указывая на агентов, которые ждали нас у дома.

— Пожалуйста, — ответила домоправительница с гримасой недовольства. — Только осторожнее с мебелью и с обстановкой. Там все старинное.

Я знаком приказал агентам начинать и последовал за ними в дом. Ребекка присоединилась к ним, а я остался в сторонке с Патрисией Хойл и наблюдал за ходом дела.

Дом оказался огромным, поэтому обыск затянулся. И все безрезультатно. Ничего такого, что могло бы иметь отношение к исчезновению Яна Хасельхоффа.

— А я вам что говорила? — Глаза домоправительницы торжествующе блеснули.

У меня зазвонил сотовый, и я отошел в сторону, чтобы ответить. Это был агент Николз.

— Инспектор Холл, Торки мертв.

— Мертв? — повторил я ошарашенно.

— Да, с ним случился инфаркт. Он почувствовал себя плохо во время перелета в Лондон на частном самолете. Пилот сообщил об этом в диспетчерскую. Когда самолет приземлился, Торки погрузили в машину «скорой помощи» и отвезли в больницу, но там он вскоре скончался.

Я задал Николзу несколько вопросов о больнице, куда отвезли режиссера, и о времени его кончины. После чего разговор был окончен.

Ребекка смотрела на меня не отрываясь.

— Плохие новости?

— Отвратительные.

Я знаком попросил ее следовать за мной. Мы вышли в сад, и я коротко рассказал ей о смерти Торки.

— Зачем он вернулся в Англию? — удивленно проговорила Ребекка. — Он должен был оставаться в Штатах до конца месяца. Нужно сообщить домоправительнице.

— Да, и я не горю желанием это делать.

Мы вернулись в дом. Патрисия Хойл сидела на прежнем месте.

— Вы знали, что Торки собирался вернуться домой сегодня? — спросил я ее.

— Вы шутите?

— Отнюдь. Он нанял самолет.

Домоправительница долго смотрела на меня, прежде чем ответить.

— Если вы говорите правду, значит, мне нужно немедленно идти и приготовиться к его возвращению.

— В этом уже нет необходимости.

Патрисия Хойл замерла.

— Почему?

— Мне только что сообщили, что в самолете у Торки случился инфаркт. К сожалению, врачи ничего не смогли сделать. Он умер вскоре после того, как его доставили в больницу в Лондоне.

Домоправительница закрыла лицо руками. Мы с Ребеккой недоуменно переглянулись. Неужели она была так привязана к своему работодателю? Я снова спросил себя, кто же такая Патрисия Хойл на самом деле.

— Вам лучше присесть, — предложила ей Ребекка.

Мы помогли домоправительнице переместиться на диван. Моя напарница пошла к бару и налила стакан янтарной жидкости.

— Коньяк, — сказала она, протягивая его домоправительнице. Та осушила стакан одним глотком.

— Вам лучше? — спросила Ребекка, внимательно глядя на нее.

Патрисия Хойл кивнула и снова замерла, уставившись в пустоту.

— Не могу поверить, что его больше нет, — пробормотала она. — Невероятно, что он вот так умер.

— Вы были очень привязаны к господину Торки, — заметил я.

Она, казалось, не слышала.

— Давно вы на него работаете?

Патрисия Хойл немного помолчала, потом ответила:

— Два года.

— Как вы с ним познакомились?

— На пробах.

— Вы были актрисой?

Меня вовсе не удивило, что она имеет отношение к миру кино. Эта женщина была слишком красива для простой домоправительницы. Однако я не помнил ее ролей.

— Это была моя первая и последняя проба.

— А почему?

Во взгляде Патрисии Хойл мелькнула ирония.