Оттягивать дальше было невозможно, и я приступил к самому неприятному в моей профессии — обязанности сообщать родственникам, что их близкий человек убит.
Госпожа Бонем очень плохо приняла эту новость. Она чуть не упала в обморок, и если бы не Ребекка, я оказался бы в очень затруднительном положении. Женщины, пребывающие в отчаянии и заливающиеся слезами, не моя специальность. Они вводят меня в ступор. Я никогда не знаю, как в таких случаях себя вести, и в конце концов обязательно поступаю самым неподходящим образом.
Зато Ребекке тактичности было не занимать. Ей всегда удавалось говорить и делать правильные вещи, даже в самых тяжелых обстоятельствах, и родственники погибших очень это ценили. Такая чуткость напарницы возбуждала мое неизменное любопытство — выходит, она вовсе не бездушное существо, каким я себе ее представлял. Но эта же ее черта меня сильно раздражала. Ребекка такая бездушная только со мной.
В общем, в промежутках между слезами и обмороками нам была рассказана история Джули Бонем. Девушка была единственным ребенком. Ее отец, ветеринар, умер несколькими годами раньше, внезапно, оставив семью в плачевном финансовом положении. Заработка госпожи Бонем, бухгалтера в небольшой торговой фирме, обеим женщинам едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду. И вот Джули бросила лицей и стала учиться гостиничному делу. Получив специальность, она устроилась в Лондоне в агентство, поставлявшее обслуживающий персонал всяким важным лицам. Она работала во многих домах, пока полгода назад не получила место за границей, у Люка Шару — французского писателя, жившего в замке на берегу живописного озера в Савойе.
— Когда вы в последний раз разговаривали с дочерью? — спросил я, как только женщина немного пришла в себя.
— Неделю назад. Она сама мне звонила.
— С сотового телефона?
— Джули была убежденной защитницей окружающей среды. Считала, что электромагнитные поля вредны для здоровья. Поэтому она так и не купила себе сотовый. Она обычно звонила с работы, но в последний раз — из автомата, потому что поехала с поручением в деревню. Она хорошо себя чувствовала. Мы поговорили обо всем понемногу. Мне кажется, у нее не было никаких проблем, — заключила она, вытирая глаза.
Почему же Люк Шару не заявил об исчезновении Джули? Если, конечно, он вообще был в курсе, ведь девушка могла уехать далеко от своего рабочего места, например, в отпуск, а уж потом пропасть.
Я изложил свою теорию госпоже Бонем.
— Я ничего об этом не знаю. Но если бы Джули собиралась взять отпуск, то, уверена, она сказала бы мне. А вы говорили с Яном? Может, он что-то знает.
Я посмотрел на нее с удивлением:
— Кто такой Ян?
— Ее молодой человек.
Женщина рассказала нам, что он живет в Лондоне. Он, как и Джули, работал в агентстве «Симпсонз».
— Давно они встречались?
— Примерно год. У них была такая любовь! Он работал в пригороде Лондона, но, как только выдавались свободные выходные, тут же мчался к Джули.
Интересно, сколько же должен зарабатывать официант, пусть даже на службе у важной персоны, чтобы то и дело мотаться во Францию?
— А почему ваша дочь делала операцию на носу?
Госпожа Бонем нахмурилась:
— Для меня это тоже был сюрприз. У Джули никогда не было комплексов по поводу носа. Да, он был с небольшой горбинкой, но это ее совсем не портило. Когда она прошлым летом рассказала мне об операции, я огорчилась, но отговорить ее мне не удалось. Именно после операции она получила работу во Франции.
— Доктор Кэри — один из лучших хирургов в Лондоне. И один из самых дорогих. Как Джули смогла расплатиться за операцию?
Женщина колебалась.
— Я тоже спрашивала себя об этом. Но дочь сказала мне, чтобы я не беспокоилась. Кто-то одолжил ей денег.
— Кто?
— Она не захотела рассказывать об этом.
— Может быть, ее парень? — предположил я. — Или какая-нибудь подруга?
Госпожа Бонем покачала головой:
— Понятия не имею. Джули никогда не рассказывала мне о своих друзьях.
Она собралась было что-то добавить, но осеклась.
Я попросил ее продолжать.
— Джули была помешана на Интернете. Думаю, таким образом она познакомилась со многими людьми.
— А какой у нее был компьютер? — спросила Ребекка.
Она редко подавала голос во время допросов, предпочитала, чтобы вопросы задавал я. Но если речь заходила о компьютерах, мне приходилось посторониться. Экспертом по информационным технологиям в отделе расследований был мой сержант.
— Ноутбук, — ответила госпожа Бонем.
— А марка и модель?
— К сожалению, я не знаю.
— Когда она его купила?
— Не помню.
— Она купила его в Колчестере?
— Нет, вроде бы в Лондоне.
Ребекка замолчала. Нужно будет поискать этот компьютер, мысленно отметил я и сменил предмет разговора:
— Ваша дочь носила контактные линзы. Она была близорука?
— Да, и линзы надела после пластической операции. Она говорила, что очки ее уродуют.
— Черные волосы — тоже результат смены имиджа?
Госпожа Бонем выпучила глаза.
— Что вы такое говорите?
— Ваша дочь очень коротко постриглась и покрасила волосы в черный цвет с огненно-рыжими прядями.
У женщины перехватило дыхание.
— Свои чудесные светлые волосы… — пробормотала она и снова заплакала.
Агентство «Симпсонз», поставлявшее обслуживающий персонал большим шишкам, располагалось в районе Мейфэр. На следующее утро я встретился с его владелицей, госпожой Блисс.
Ей было за пятьдесят. Высокая и худая как жердь, она носила одежду от ведущих модельеров и произносила слова с изысканным аристократическим акцентом.
Я коротко сообщил ей о смерти Джули Бонем. Несколько мгновений она молчала, словно пыталась переварить эту новость.
— Я сожалею, — произнесла она наконец со вздохом. — Бедняжка так ужасно окончила свои дни.
— Как давно вы не получали от нее известий?
— С того дня, как она уволилась.
Вот это новость!
— Вы хотите сказать, что Джули Бонем уже не работала на «Симпсонз»?
— Именно так. Она уволилась прошлым летом. Мне было очень жаль ее потерять. Она была отличной работницей. Безупречно себя вела, усердно трудилась и никому не создавала проблем.
— А когда она ушла?
— В начале июля. Я точно не помню день, но могу проверить.
Значит, Джули Бонем уволилась до операции на носу.
— Почему она ушла?
— Она сказала, что нашла очень хорошую работу во Франции.
— Где?
— У какого-то писателя, если я правильно помню.
— Как она его нашла?
Госпожа Блисс улыбнулась уголком губ.
— Я не уверена, но думаю, это Ян его нашел.
— Кто такой Ян?
Я знал ответ, но мне хотелось услышать его от госпожи Блисс. По тому, как она улыбнулась, я понял, что меня ожидают новые сюрпризы. Так оно и было.
— Ян Хасельхофф — парень, с которым Джули встречалась.
— Судя по имени, он, кажется, иностранец.
— Голландец. Он тоже у нас работал. Их любовь, если можно так выразиться, расцвела в «Симпсонз».
— Почему «работал»? Он тоже уволился?
Госпожа Блисс вздохнула.
— Да, вместе с Джули.
— Вы хотите сказать, что писатель-француз и его взял на работу?
— Нет, Ян сейчас работает в Суссексе, в поместье Дэвида Торки.
Дэвид Торки — знаменитый американский режиссер, вот уже много лет живет в Англии. Он снял штук пятнадцать фильмов, два из них получили «Оскара». Режиссер он, конечно, хороший, но славой своей обязан в основном замкнутому образу жизни. Торки избегал контактов с внешним миром. Существовало всего несколько фотографий режиссера в молодости, так что никто не знал, как он выглядит теперь, когда ему перевалило за пятьдесят. На съемках всегда был закрытый режим. Торки постоянно работал с одной и той же группой, и по контракту ее участники обязались не распространять никаких сведений о режиссере.
В отношении обслуживающего персонала наверняка действовали не менее жесткие правила. Торки, с его манией собственной неприкосновенности, ни за что не стал бы нанимать людей с улицы. Пожалуй, проще было бы устроиться в Букингемский дворец, чем в его дом.