Тем человек и отличается от зверя, что стремится управлять своими страстями. Страсти подобны огню, а всякий огонь хорош, когда он находится на своём месте. Но стоит ему вырваться, как он становится подобен пожару. Всегда мы должны помнить, что победить страсти мы не можем, более того, это не нужно, потому что Бог дал человеку силу жизни, и этой силой надо пользоваться управляя. Бесстрастный человек — либо покойник, либо сказка. Любой человек несёт в себе какие‑нибудь чувства и переживания, но у нас должен быть контроль над ними».

Итак, в любви участвует все. И любовь двоих является для нас школой любви более широкой, которая распространяется на окружающих нас людей. «Это, — говорил отец Александр, — зачаток того, что называется любовью духовной, любовью христианской. Она уже не является естественным чувством. Она цветок, который, вырастая из недр естественных чувств, восходит ввысь. Христианская любовь — это есть величайший дар Божий».

Вообще же, мысль о том, что Бог не напрасно сотворил людей непохожими, а для того, чтобы они трудились в единстве и гармонии при разнообразии форм и условий жизни, — эта мысль очень часто звучала в беседах отца Александра применительно ко многим аспектам человеческого существования.

Важным служением отца Александра в последние годы были его лекции. В них полностью раскрылся его дар проповедника и миссионера. Архиепископ Михаил говорил, что «все свои знания, энциклопедическую эрудицию, самые разнообразные интересы в науке, художественной литературе, искусстве, все свои таланты, ему от Бога дарованные, отец Александр поставил на службу проповеди» [189].

Замечательные слова об отце Александре как проповеднике написала первый издатель его лекций в России Анастасия Андреева: «Лекции стали органической составной частью его триумфальной проповеди христианства. Его проповедь христианства — уникальное явление в нашей жизни. По общественному резонансу и значению эти лекции и беседы можно сравнить разве только со знаменитыми лекциями его духовного учителя Владимира Соловьева, но с той существенной разницей, что отец Александр проповедовал христианство после семидесяти лет невиданно жестоких и кровавых гонений на Церковь» [190].

С началом перестройки отец Александр стал первым священником, чьи статьи и интервью публиковались в советской прессе, кто начал выступать с лекциями сначала в вузах, потом в клубах, кого приглашали в школы, на радио и телевидение. И везде, всегда — абсолютная тишина залов, потом сотни вопросов, поразительные, точные, афористичные ответы батюшки.

Уже один его облик, исполненный аристократического достоинства, приковывал к себе пристальное внимание аудитории. Вот он на сцене: коренастый и крепкий, почти совсем седой; большая голова мыслителя с открытым лбом, густая аккуратно подстриженная борода; большие, пронзительные и одновременно, радостные глаза. Одет, как правило, в широкую чёрную рясу. Его мощный баритон проповедника позволяет обходиться без микрофона. Завораживает его врождённый артистизм: ни одного лишнего шага, ни одной фальшивой интонации. Блестящее, исчерпывающее знание материала.

И никогда ни одного осуждающего слова в чей‑либо адрес, всегда стремление найти с оппонентом общий язык. Если критиковал, то очень мягко, деликатно, тут же оправдывая, тут же рассказывая о чём‑то хорошем. О давно умерших философах он говорил с таким почтением и благоговением, как будто бы они сидели и слушали его в зале.

Иногда брал с собой книги, чтобы прочесть любимое место, но чаще стихи, афоризмы, которыми он украшал свои лекции, отец Александр цитировал сходу, наизусть.

Ответы на вопросы были ничуть не слабее лекций. В чём‑то даже сильнее: они создавали атмосферу интеллектуального и дружеского общения.

Батюшка оказывался как бы один на один с тем, кто спрашивает, хотя он стоял на сцене, а перед ним был зал. Он отвечал чётко и конструктивно, просто и мудро. Реагировал искренне, без единой секунды промедления.

Поражала не только его эрудиция, но и непривычная уважительная открытость к аудитории. Он, по словам митрополита Антония Сурожского, «встречал собеседника на его собственной почве, всего лишь открывая ему доступ к более глубокому понимаю вещей» [191].

Обсуждая вопросы после лекций, батюшка никогда не начинал со своей собственной оценки, но всегда пытался отвечать по существу. А когда спрашивали его мнение, он только в редких случаях говорил о своём негативном отношении к предмету.

Он знал, что легче анализировать и критиковать, чем воспринимать мир синтетически и говорить о позитивном. Отец Александр ставил перед собой задачу максимальной сложности — нести людям весть о добре везде, где оно есть хотя бы в малой степени.

Батюшка говорил о глубинах своей веры простым языком, стараясь поднять людей над их собственным бытийным уровнем, апеллируя к тому, что они считают в своей жизни прекрасным и добрым.

Лекции были апостольским служением отца Александра в нашей полуязыческой стране. Но не зря Н. Лесков говорил, что иному язычнику Бог, может быть, ближе, чем формальному христианину. Трудно сказать, кто более соответствовал названию «христианин», — тот, кто слушал лекции батюшки, или тот, кто ходил на его службы в Церковь.

Пропасть между язычником, который не говорит с гордостью: «я — сын Авраама», и Христом не так велика, как у иного фарисействующего прихожанина. Поэтому отец Александр с такой любовью и уважением относился к людям, которые не пришли ещё в храм, но пришли на его лекции и слушали их с большим интересом.

Энциклопедические знания отца Александра позволяли ему проводить интереснейшие беседы на разные темы, но прежде всего он старался помочь нашим современникам полюбить Библию и понять её место в истории русской культуры; ведь Священное Писание и вера Христова оказали огромное влияние на творчество многих наших замечательных соотечественников.

Для отца Александра было счастьем говорить открыто о В. Соловьеве, Н. Бердяеве, Г. Федотове, С. Франке, о С. Булгакове, благодаря которым происходило его собственное духовное становление.

Можно сказать его же словами, что он стоял на плечах своих предшественников. Удивительным, чудесным образом он воспринял у них все лучшее, все самое ценное. И чем глубже он проникал в их творчество, тем крепче становилась его связь с лозой мировой святости и культуры.

Особое внимание уделял батюшка деятелям культуры «серебряного» века. Он считал, что этот период оказался в истории России невостребованным, но должен быть востребован, поскольку люди «серебряного века» совершили в своё время прорыв через толстую коросту несвободы. Таким образом, он «перекидывал мост» из нашего безвременья и бескультурья к культуре начала века.

В лекциях получил особое выражение апологетический талант отца Александра, который он воспринял от раннехристианских писателей. В своё время в Брюсселе вышла книга «Раннехристианские Отцы Церкви», комментарии к которой были анонимно написаны батюшкой.

Труды апологетов привлекали отца Александра потому, что их время было, по его словам, очень похоже на наше. Он писал: «Если послания мужей апостольских были направлены к христианским общинам, то в лице апологетов Церковь впервые обратилась к неверующему миру, защищая христианскую религию перед лицом языческого государства и общества». В этом была цель апологетики.

Так и отец Александр, выступая в лекциях как апологет, считал необходимым «опровергнуть возводимую на христиан клевету и помочь единоверцам исповедовать свою религию в условиях терпимости со стороны властей» [192]. Одновременно батюшка стремился «раскрыть содержание христианства в приемлемой для языческой интеллигенции форме».