Мой список был немудреным:
1. Некоторым не нравится южный акцент.
2. Некоторые дураки считают всех южан дураками из-за их акцента.
3. Некоторые придурки все еще не могут простить мне Гражданской войны, хотя не помню, чтобы я убил хоть одного янки при Энтитеме.[86]
4. Многие чернокожие, с которыми я встречался за пределами Юга, возлагают на меня ответственность за принятие «Джима Кроу»,[87] за сегрегацию и, как следствие, за необходимость борьбы за гражданские права, за убийство Мартина Лютера Кинга, за существование ку-клукс-клана, за все линчевания, имевшие место, и даже за клеймо рабства.
5. Любители кино ненавидят южан, потому что посмотрели «Рождение нации», «Унесенные ветром», «Убить пересмешника», «Жаркой ночью» и «Беспечный ездок».
6. Один мужчина из Огайо ненавидит южан, потому что однажды отведал в аэропорту Атланты гритс.[88] Он признался, что добавлял туда и молока, и сахара, и все равно это был самый несъедобный крем, который он когда-либо пробовал.
7. Женщины, которые вышли замуж за южан, а потом развелись с ними, ненавидят их. Так же как мужчины, которые женились на южанках, а потом развелись с ними. Разведенные женщины также ненавидят своих бывших свекровей-южанок, а разведенные мужчины — своих бывших тещ-южанок. В эту категорию попадает изрядная часть населения южных штатов.
8. Либералы, проживающие в других штатах, ненавидят Юг за его консерватизм. Они не в состоянии поверить, что и на Юге водятся настоящие либералы.
9. Женщины других штатов ненавидят южанок, потому что те считают себя более красивыми, чем уроженки других штатов.
10. Жители других штатов ненавидят южан, потому что думают: южанам плевать с высокой колокольни на все, что о них думают в других штатах.
Эта статья задела наше общество за живое, и я получил более тысячи писем в ответ. Так что реакция Анны Коул не была для меня неожиданностью.
С первых дней пребывания в Сан-Франциско Тревор По заслужил репутацию абсолютного эксцентрика даже среди живописного племени завсегдатаев «Вашингтон-сквера». Они, в своей диковинности и эклектичности, всегда казались мне слепком с души Сан-Франциско. Поскольку в этом заведении Тревор царил и как душа общества, и как музыкант, мы чувствовали себя здесь будто дома. В знак особого уважения за Тревором был закреплен столик у окна, и он всегда пользовался этим почетным местом, откуда наблюдал за городским карнавалом, приправленным всем тем сюрреализмом, которым богат Норт-Бич.
Когда Лесли Эш — по словам Тревора, самая гениальная официантка на земле — подходила к нему принять заказ, он указывал из окна на башню Койт,[89] эротически возвышающуюся на вершине Телеграфного холма, и спрашивал:
— Детка, как ты думаешь, башня Койт имеет отношение к фаллическому символизму или является буквальной имитацией эрегированного пениса?
— Я всего лишь официантка, солнышко! — отвечала Лесли. — Я принесу тебе попить и поесть. А гида тебе придется нанять за отдельную плату.
— Ничего не ценю так, как остроумный ответ бойкой девчонки. Может ваш бармен сделать мне такую «Кровавую Мэри», которая навеки врежется мне в память?
— Майк, в нашем городе завелась деревенщина. Интересуется, можешь ли ты сделать «Кровавую Мэри»?
— Чего-чего кровавое? — переспрашивает Майк Маккурт — по словам Тревора, самый гениальный бармен в мире. — Погоди, сейчас загляну в свой учебник.
Так началась долгая дружба Тревора с этим заведением, заменившим ему штаб-квартиру, убежище и отчий дом, которого у него никогда не было.
Сегодня я прихожу первым. Лесли обнимает меня так, что кости трещат, потом целует в щеку, как сестра. Майк Маккурт посылает воздушный поцелуй и делает мне «Кровавую Мэри». Все в ресторане обратили внимание на внезапное исчезновение Тревора, и все переживают из-за этого, а также из-за его болезни. Я тронут тем, что Лесли несет мою «Кровавую Мэри» за столик Тревора и приглашает меня туда.
— Мы будем держать вас в курсе насчет Тревора, если что-нибудь услышим, — говорит она. — Если у малыша возникли проблемы, мог бы поселиться со мной.
— Ты знаешь: кошки всегда уходят в лес, чтобы умереть в одиночестве.
— Каждый, кто бывает здесь, ищет Тревора. Считай, что у нас есть свои люди по всему городу.
— Значит, мы его найдем.
Вскоре начинают подгребать наши чарлстонцы, и сцена с участием Лесли и Майка повторяется снова и снова. Наша компания устраивала вечеринки в честь обоих, когда они вместе с Тревором приезжали в Чарлстон в начале восьмидесятых — тогда СПИД, проникая незаметно в кровь, еще не начал косить ряды беззаботного гей-сообщества. Сейчас же газеты, издаваемые на побережье залива Сан-Франциско, пестрят некрологами, написанными еще оставшимися в живых друзьями — многие из них сами заражены вирусом. Я не могу читать эти кровоточащие слова без слез, а сквозь слезы всегда вижу лицо Тревора По. Это новый жанр литературы, рождающий чувство потери и безнадежные сожаления по поводу ухода наших мальчиков.
Мы заказываем легкий ланч и обмениваемся новостями, которые удалось собрать. Шеба входит в ресторан под непроницаемой маской заурядной повседневности, и никто не узнает ее. Меня удивляет, что она не здоровается с Майком и Лесли, и я спрашиваю ее об этом.
— А я их не знаю, — отвечает она. — Я никогда не бывала здесь раньше.
— Как прошел разговор с Хербом Каеном после моего ухода? — интересуюсь я. — Мне кажется, попахивает грехом.
— Он дает полную колонку на весь разворот. В завтрашнем утреннем выпуске. Расскажет историю о знаменитой актрисе и ее школьных друзьях, которые приехали на поиски ее брата, умирающего от СПИДа. Хербу понравились нюансы: Айк и Бетти чернокожие. Молли с Фрейзер принадлежат к сливкам общества, Найлз — сирота, а Лео — коллега-газетчик.
Мы радуемся, а Найлз обижается.
— Зачем понадобилось сообщать, что я сирота? Почему бы не сказать, что я директор по спортивной подготовке в «Портер-Гауд» или преподаватель истории?
— Выигрышный материал! — объясняю я. — Преданный друг-сирота разыскивает друга детства, который умирает от СПИДа. Нам, газетчикам, нужны приманки.
Шеба почему-то сердится, услышав мой аргумент.
— Ну да. Нужно еще написать, что Лео — гермафродит, а Молли — лесбиянка и проститутка, а у меня роман с президентом Рейганом. Я просто хочу найти своего брата, ясно? Я не хотела тебя обидеть, Найлз. Ты знаешь, как мы все к тебе относимся.
— Понятия не имею, как ты ко мне относишься, Шеба, — пожимает плечами Найлз.
— Так же, как все. Ты лучше всех нас. Самый лучший из нас — это ты, Найлз. Твой характер закалился в испытаниях, через которые ты прошел в детстве. Твоя сестра не выдержала их и повредилась умом. Мы с Тревором тоже не совсем нормальные, потому что не выдержали испытаний, выпавших на нашу долю. А вас с Бетти трудности не сломали, а сделали сильнее. Вы, как металл, закалились в огне.
Некоторое время мы молча едим и пьем. Затем Айк откашливается и говорит:
— Нам с Бетти удалось кое-что узнать. Начальник полиции познакомил нас с полицейским, который много лет занимается Кастро.
— Но Тревор жил на Русском холме, — замечает Фрейзер.
— Не волнуйся, наш мальчик прекрасно известен в Кастро, — вступает Бетти. — Этот полицейский был им просто очарован. Говорит, чуть не стал геем, так запал на Тревора. Признался, что однажды они пофлиртовали и это могло зайти далеко. Тревор когда-то говорил, что у него слабость к парням в форме.
— Бьюсь об заклад, именно поэтому он так любил Айка, — говорю я.
— Заткнись, Жаба, — отвечает Айк. — Сохранилось досье на Тревора. Его забирали в полицию два или три раза за появление в пьяном виде в общественном месте. Однажды забрали за управление автомобилем в нетрезвом виде. Он заплатил штраф. Его обязали посещать курсы. Раз пять у него находили марихуану, но в этом городе это все равно как если бы у тебя нашли петрушку.
