— А сама Старла пригласила меня, — говорит Айк. — Просто кошмар!

— Конечно, моя свадьба нарушила все социальные табу в Чарлстоне, — говорит Фрейзер. — Но я даже не догадывалась, что она положила начало межрасовым танцам в нашем обществе.

— Знаменательное событие. А какая музыка играла, когда крекеры впервые танцевали с цветными под чарлстонским небом? — спрашивает Найлз.

— Медленная, — вспоминает Молли. — Я подбивала Чэда потанцевать со мной, но он наотрез отказался.

— А пьяный Жаба норовил танцевать щека к щеке, — говорит Бетти.

— Ты не представляешь, Бетти, до чего мужчину доводит похоть, — говорю я.

— Красивая была музыка, — продолжает Молли. — Вспомнила: «Wonderland by Night». Берт Кэмпферт.[53] Точно?

Молли встает со стула и идет через комнату, открывает шкаф и ставит на проигрыватель пластинку. Мы переносимся в прошлое, в молодость. Айк с Бетти начинают танцевать, они тают друг у друга в руках. Найлз и Фрейзер тоже поднимаются со стульев. И мы с Молли тоже танцуем, щека к щеке, словно родились для того, чтобы танцевать друг с другом. Молли увлекает меня в большой зал, где никого нет, и мы вальсируем между пианино и арфой. Ее тело послушно откликается на мои движения, ее душистое дыхание щекочет мне ухо.

— Правда, что ты был влюблен в меня в школе? — шепчет она. — Об этом все говорили, даже Чэд.

— Нет. Честное слово, нет.

— Врун! Ты же знаешь, какой ответ мне сегодня нужен. И знаешь почему.

Я молчу.

— А теперь скажи правду. Мне нужно услышать правду. Лучшего друга, чем ты, Лео Кинг, у меня никогда не было — ни среди мужчин, ни среди женщин. Об этом знаем только мы вдвоем, ты да я. Как твой лучший друг, я хочу знать правду: ты был влюблен в меня в школе?

— Нет, я не был влюблен, это правда. Но это только часть правды. Вся правда в том, что я тебя люблю. Всю жизнь. Начиная с яхт-клуба. Заканчивая этим танцем.

— Не надо заканчивать этим танцем.

Молли целует меня долго, крепко, я хочу, чтобы этот поцелуй длился вечно, но он заканчивается вместе с музыкой.

Я поднимаю глаза и вижу лицо: оно прильнуло к окну веранды. Невменяемое, не похожее на себя лицо Шебы По, потому что она сейчас под кайфом. Шеба смотрит на нас с сосредоточенным выражением актрисы, которая готовится к выходу на сцену.

На следующее утро я просыпаюсь в своем пустом доме на Трэдд-стрит с легкой головной болью и чувством досады: еще только пять утра, солнце и не думало всходить. Поскольку моя жена Старла непредсказуема и ведет бродячий образ жизни, я никогда не знаю, когда и откуда она может позвонить. Я плохо соображаю, и телефон успевает прозвонить четыре раза, прежде чем я снимаю трубку. Слышится спокойный, вежливый голос Чэда:

— Лео, прости, что беспокою в столь ранний час. Будь добр, дай трубку Молли.

Я включаю лампу на тумбочке рядом с кроватью, пытаюсь собраться с мыслями, понять, что это значит. За все время моего знакомства с Чэдом он никогда не позволял себе таких дурацких выходок. В голове путаница, словно мозги застряли в москитной сетке, но я отвечаю:

— Чэд, старина, ты все перепутал. Последний раз, когда мы виделись с Молли, она была твоей женой, а не моей.

— Не трудись валять дурака спозаранку. — В голосе Чэда появляются признаки злости. — Мне нужно сказать несколько слов своей жене.

— Чэд! — Мой голос твердеет. — Не могу описать словами, как сильно мне хочется, чтобы Молли и правда лежала в постели рядом со мной. Я нежно погладил бы ее, разбудил и сказал: «Молли, любимая, тебя Чэд к телефону». Но Молли — идеальная жена и порядочная женщина. Я знаю: тебе этого не понять. Ты слишком много работаешь, и Молли переживает из-за этого. Она очень расстроилась, что ты не смог остаться на вечеринке по случаю приезда Шебы. Представляешь?

— Я действительно очень много работаю — ради семьи, Лео. Я ограждаю Молли от всех проблем. Ее удел — переживать только из-за выбора столового серебра и визитных карточек для наших приемов, из-за выбора платьев для светских мероприятий и культурной программы для Лиги молодых христиан. Она ведет насыщенную жизнь и играет в обществе важную роль именно потому, что я целыми днями руковожу самой большой и самой главной адвокатской конторой в этом городе. Все, что я делаю, буквально все, продиктовано интересами Молли и детей.

— Все верно, Чэд. Но почему ты звонишь ни свет ни заря мне, чтобы поговорить с женщиной, которой выпало счастье иметь такого потрясающего мужа, как ты?

— Будем вести себя, как взрослые люди. Дай трубку Молли — и все.

— Поцелуй меня в задницу. Как еще объяснить тебе, Чэд? Где я возьму тебе Молли? Ее нет у меня в постели. Никогда не было и не будет, к моему великому сожалению.

— Завидую тебе, Лео. — Злость в голосе Чэда проступает сильнее. — Ты женат на женщине, которой никогда не бывает дома, и занимаешься тем, что пишешь всякую ересь, чтобы шесть дней в неделю портить кому-нибудь жизнь.

— Тогда ты, парень, уже на полпути к счастью. Судя по всему, твоей жены тоже нет дома. Твоя сестра устраивает в воскресенье пикник в честь Шебы. Ты придешь?

— Не могу обещать. Работы до черта.

— А я пошел бы на твоем месте. Прислушайся к совету человека, который как-никак тебя любит, хоть порой это зверски трудно.

— Слушай, я и не знал, что сейчас такая рань. Запаниковал, когда обнаружил, что Молли нет дома.

— Может, хочешь поговорить с Шебой? Мы с ней как раз предавались любви. Со звериной страстью.

— Шеба в нашем гостевом домике, пребывает в полной отключке, — смеется Чэд. — Я только что заходил туда, когда искал Молли. Прости меня, Лео.

— Ничего, я люблю, когда меня в субботу будят с утра пораньше. Остается больше времени, чтобы вспомнить, кому испортил жизнь, и позлорадствовать.

Чэд вешает трубку. Я забываюсь коротким, но сладким сном. В семь слышу ласкающий ухо стук — «Ньюс энд курьер» шлепается о дверь моего холостяцкого дома. Душу согревает мысль, что я живу в одном из тех домов, которые когда-то обслуживал, будучи разносчиком газет, в одном из тех домов, о которых даже не мечтал тогда. Я выхожу на крыльцо, миртовые деревца перед домом серебрятся под первыми лучами солнца. Дома на Трэдд-стрит всегда напоминали мне шахматы, искусно сделанные странным мастером. Ими невозможно поставить королевский гамбит или сыграть сицилианскую защиту, потому что мастер-чудак любовно изготовил ладьи, слонов, коней и ферзей, но совершенно забыл про пешки. Самобытная архитектура напоминает изящное кружево, сады скрыты за домами, но выдают себя дурманящими ароматами.

Я сижу в саду с газетой за чашкой кофе, как делаю это каждое утро. Сначала читаю собственную колонку, ежась от стыда, когда наталкиваюсь на неуклюжую или невыразительную фразу. Статья в сегодняшнем субботнем выпуске производит впечатление дряблости, усталости, а потуги на юмор вымучены. Но я знаю, что в моей работе бывают приливы и отливы, как в Чарлстонской гавани. К тому же у меня припасен туз в рукаве, обо мне будет говорить весь город, когда в воскресном выпуске появится статья о Шебе.

Когда я просматриваю отчет об играх моей любимой Национальной лиги, открывается дверь из дома в сад. Я оглядываюсь и с удивлением вижу Айка Джефферсона. Он уже сварил себе кофе и держит чашку в руках.

— Что-то ты рано, Айк. — Я смотрю на часы.

— Есть разговор. — Айк садится. — Могу обсудить это только с тобой.

Похоже, Айк сильно взволнован, потому что вместо того, чтобы приступить к разговору, начинает читать мою колонку в газете. Я вдыхаю запах сада, прогретого солнцем. Мы молчим. Я ощущаю плодородную силу земли вокруг нас. В тишине почти слышно, как все растет. Зеленые корни пробиваются сквозь черную почву полуострова. Я иду в другой конец сада, особенно щедро обласканный солнцем, и выбираю на грядке три огромных спелых помидора, которые выращиваю в теплице возле кирпичной стены. На кухне их мою, нарезаю ломтиками. Они сияют алой сердцевиной с розовыми семечками, являя образец идеального, совершенного помидора. Прихватив соль и перец, ставлю тарелку перед Айком на столик в саду. Он забывает, зачем пришел, погрузив зубы в алую мякоть, сок которой орошает его нёбо.