— Он сам сделал все, чтобы его лишили адвокатской лицензии. Он нанял частного сыщика, который снимал на видео его жену, ее любовника, бывшую жену любовника, его собственных родителей и даже собаку. Сам он держал любовницу в отеле «Форт Самтер» и воровал деньги из кармана Гертурды Рэгсуорт, у которой была болезнь Альцгеймера в тяжелой форме. Внутренняя налоговая служба пронюхала, что у него есть офшорный счет на Бермудах, а также не уплачено налогов тыщ на двести долларов. Бэнкс заварил большую кашу, Чэд, но заварил ее сам. Чтобы лишиться лицензии, ему не нужна была ни моя, ни чья-либо еще помощь.

— А как ты себя чувствовал, когда Бэнкс покончил с собой?

— Как будто мне подарили миллион, сукин ты сын! Ужасно я себя чувствовал, вот как. Он был хорошим человеком, который запутался в очень грязных делах. В конце концов у него возникло чувство, будто он обесчестил себя и свою семью. Бэнкс не видел другого способа все исправить, кроме как застрелиться. Конечно, он ошибался.

— Его дети до сих пор не оправились после этого. И вряд ли когда-нибудь оправятся, — произносит Чэд. — Мне кажется, ты помог ему зарядить пистолет, из которого он пустил пулю себе в лоб. Позор — это одно. Публичный позор — другое.

— Я пришел сюда как раз для того, чтобы предупредить об этом. Тебе угрожает публичный позор, он будет страшней ночных кошмаров. Не думаю, что ты готов к нему. Я не пришел бы, если бы Айк не попросил меня. Судя по всему, Найлзу тоже все известно.

— Ниггер и Горный Человек. — Чэд потряс головой. — Два сапога пара.

— Найлзу не очень нравится это прозвище. Должен тебе сказать, что Бетти, Айка и Фрейзер оно тоже не очень забавляет. Айк же просто набьет тебе морду, если услышит.

— Даже ты в состоянии оценить иронию судьбы. Сирота с гор прибывает в Чарлстон и женится на моей сестре, потому что у нее лицо как у лошади, а фигура как у коровы. Найлз за один ход перебирается из хижины во дворец. От этого у меня возникает желание вскочить и запеть «Боже, храни Америку!».

— Найлз и Фрейзер — отличные люди, нам повезло, что у нас есть такие друзья. И мы оба знаем это. Нам здорово повезло.

— Господи, ты так похож на свою мать, что хоть караул кричи. Ты унаследовал от нее накрахмаленное благочестие, которое она вынесла из монастыря. Но у твоей матушки оно настоящее. А у тебя — фальшивка, и меня от него тошнит — боюсь заблевать весь мой элегантный офис. Можно мне сказать тебе, что я думаю о тебе, о себе, об этом городе? Сказать прямо здесь и сейчас? Могу я сказать правду, Лео?

— Добро пожаловать! Я весь внимание. — Мне и страшно, и любопытно, что же такое Чэд хочет сказать.

— У меня такое чувство, будто ты мой тюремщик и мой духовник. Я словно обезьянка, а ты шарманщик и заставляешь меня плясать на потеху порядочным людям. Я ненавижу порядочных людей, Лео. Я могу тебе в этом признаться, потому что считаю тебя такой же сволочью, как я сам. Я ненавижу быть хорошим, наряжаться каждое воскресенье и идти в церковь, дважды в неделю обедать в клубе, в черном галстуке тащиться на все благотворительные мероприятия в этом городе. У них ведь благие цели, скажешь ты. Разумеется — кто же станет давать деньги на дурные цели? Поэтому я наряжаюсь, как положено, и подписываю чеки на кругленькую сумму для больных почечной недостаточностью. Или для сердечников. Или для диабетиков. Или для больных рассеянным склерозом. Или раком желудка. Это все прекрасно, это для спасения жизни. Так я живу изо дня в день. С утра до вечера. Я дышу этим. Я сыт по горло, с души воротит. Это ради семьи, да. Ради семьи. Ради общества. Ничего другого не существует. Я должен выполнить долг перед обществом. Когда я еще раз услышу эти слова от очередного самодовольного болвана, я завизжу. «Чарлстон был добр к тебе, Чэд, старина. Пора вернуть свой долг обществу». Я ненавижу этот мир, Лео, а он схватил меня мертвой хваткой за глотку, и мне не вывернуться. Я чувствую эту мертвую хватку постоянно… и сейчас… сейчас… Я просыпаюсь каждое утро с мыслью, что нужно выполнить долг перед самим собой. Да, я хочу что-то сделать для Чэда Ратлиджа, который медленно погибает оттого, что является Чэдом Ратлиджем. Я погибаю оттого, что я тот, кем родился.

Я пытаюсь переварить все, что Чэд обрушил на меня. Чэда невзлюбить проще простого, но он всегда поражает меня этими безжалостными откровениями, которые свидетельствуют о мучительной внутренней жизни, о натуре несчастной, но по-настоящему глубокой. Его слова трогают меня и вызывают прилив сострадания к его жене.

— Я просто выполнил поручение, Чэд, — говорю я. — Меня попросили прийти — я пришел. Все это не мое дело. Поступай, как хочешь. Если ты не покончишь с этой интрижкой, то хотя бы соблюдай осторожность. И попроси свою подружку не обсуждать ваши отношения с секретаршей Томми Аткинсона. — Вынув из кармана записную книжку, я открываю ее на заложенной странице. — Секретаршу Аткинсона зовут Кристин Аймар, и у нее язык без костей. Вообще не пристало тебе ухлестывать за секретаршей.

— Она не секретарша. Она помощник юриста.[62] — Во взгляде Чэда читается неодобрение. — Что еще тебе известно, Лео?

— Многое. Я собрал досье. Похоже, она хорошая девушка из хорошей семьи. Но она выбрала доверенным лицом мисс Аймар, а это не очень удачный выбор. Они обсуждают следующие темы. Ты бросишь свою суку жену к концу учебного года, и вы поженитесь в Лас-Вегасе. Медовый месяц проведете на Гавайях. Чэд, представить себе, что ты танцуешь хулу,[63] я хоть с трудом, но могу. Но Лас-Вегас? Лас-Вегас?! Ратлидж из Чарлстона заключает брак в одной из сомнительных, обитых красным бархатом церквушек?

— Я дико устал от тебя, Лео, — говорит Чэд, и я чувствую в его словах свежий прилив злости.

— Ничего не поделаешь! История закрутилась. От тебя зависит, как она закончится.

— Я знаю, как она закончится. Воображения у меня больше, чем у вас всех, вместе взятых. Я не приду завтра к сестре на пикник, Лео. Позвоню и скажу, что не приду, — в последний момент, конечно, чтобы чуть-чуть позлить Молли. И подзавести Найлза с Фрейзер. Дело, над которым я работаю, крупнейшее в истории этой адвокатской конторы. Иск затрагивает морское право трех континентов и большинство портовых городов по всему миру.

— Я догадываюсь, где искать голубой «порше», когда труды завершатся.

Слышится деликатный стук в дверь. Видно, что неожиданный визит застал Чэда врасплох, хотя тот и пытается скрыть свое недовольство.

— Заходите! — говорит он.

Входит красивая молодая женщина, латиноамериканка, быстро подходит к Чэду и докладывает:

— Мистер Ратлидж, я сделала копии трех счетов, как вы просили. Я также перевела письма от адвокатов из Неаполя и Лиссабона. Никаких расхождений не нашла.

— Соня Бьянка, — говорит Чэд, — познакомьтесь с моим старым другом Лео Кингом. Мы вместе учились в школе.

Я встал, когда она вошла, и с первого взгляда оценил ее удивительную, экзотическую красоту. Мы пожимаем друг другу руки, у нее твердое, уверенное пожатие. Мне кажется, она прекрасно понимает, что была темой разговора, который мы вели до ее появления.

— Мистер Кинг! — улыбается она. — Как приятно! Я читаю вас каждое утро.

— Откуда вы родом, мисс Бьянка? — спрашиваю я.

— Я родилась в окрестностях Рио-де-Жанейро. Но мой отец служил в дипломатическом корпусе, поэтому мне пришлось пожить в десятке разных стран.

— Соня свободно говорит на пяти языках, — объявляет Чэд.

— На сегодня больше заданий не будет, мистер Ратлидж? — спрашивает она. — Меня пригласили на обед.

— Кто этот счастливчик? — интересуется Чэд.

— Это не мужчина. Надеюсь, мы с вами еще увидимся, мистер Кинг.

— Называйте меня просто Лео.

— До свидания, мистер Ратлидж, — прощается она. — До свидания, Лео.

Соня выходит, слышится стук ее каблучков по деревянному полу XVIII века. Мы с Чэдом остаемся наедине и возобновляем наш неприятный разговор.