— А в чем дело?

— Не могу говорить об этом по телефону, но ты должен сказать мне, как быть. Мне необходимо положиться на чей-нибудь совет. Не мог бы ты приехать?

— Прямо сейчас?

— Да. Пожалуйста.

— Хорошо, — сказал я и вернулся в гостиную. — Поеду повидаюсь с Мими. Она говорит, что попала в переделку, и ей нужна помощь.

— Будь предельно осторожен, — рассмеялась Нора. — Она перед тобой извинилась? Передо мной извинилась.

— Да, выпалила все на одном дыхании. Дороти дома или до сих пор у тетушки Элис?

— По словам Гилберта, до сих пор у тетушки Элис. Долго ты там будешь?

— Не дольше, чем необходимо. Скорее всего, полиция сцапала Йоргенсена, и Мими хочет знать, могу ли я помочь.

— Они могут что-нибудь с ним сделать? Я имею в виду, если он не убивал Джулию Вулф.

— Наверное, можно припомнить, выдвинутые против него старые обвинения — угрозы по почте, попытка вымогательства. — Оторвавшись от виски, я задал себе и Норе вопрос: — Интересно, знают ли друг друга Йоргенсен и Нанхейм? — Я поразмыслил немного, однако не нашел ничего, что могло бы превратить это предположение в нечто большее, нежели простая вероятность. — Ну что ж, я поехал.

Мими встретила меня с распростертыми объятиями.

— Это было невероятно, невероятно мило с твоей стороны — простить меня, Ник, но ты ведь всегда был невероятно милым. Ума не приложу, что на меня нашло в понедельник вечером.

— Забудем об этом, — сказал я.

Лицо ее было несколько розовее обычного и выглядело моложе из-за того, что мышцы лица были напряжены. Голубые глаза ярко сияли. Руки ее, лежавшие на моих руках, были холодны. Она была сильно взволнована, но я не мог определить, какого рода волнение ее обуревало.

Мими сказала:

— Со стороны твоей жены также было невероятно мило…

— Забудем об этом.

— Ник, что могут сделать за сокрытие улик, доказывающих причастность другого человека к убийству?

— Если захотят, могут обвинить в их укрывательстве — на юридическом языке это называется не обещанное заранее укрывательство следов преступления.

— Даже если ты добровольно изменишь решение и предоставишь им улики?

— Все равно могут. Хотя обычно они этого не делают.

Она оглянулась по сторонам, словно пытаясь удостовериться, что в комнате больше никого нет, и сказала:

— Джулию убил Клайд. Я нашла вещественное доказательство и спрятала его. Что со мной сделают?

— Может, и ничего, просто устроят тебе головомойку — если ты передашь вещественное доказательство полиции. Он был когда-то твоим мужем: вы — достаточно близкие друг другу люди, и вряд ли найдется суд, который станет вменять тебе в вину попытку покрыть его — если только, конечно, у судей не будет причин подозревать, что ты руководствовалась иными соображениями.

Холодно и надменно она спросила:

— У тебя есть подобные подозрения?

— Не знаю, — сказал я. — Я склонен думать, что ты хотела использовать это доказательство вины Уайнанта чтобы, как только вы с ним увидитесь выжать из него денег, однако сейчас появились какие-то новые обстоятельства, заставившие тебя изменить решение.

Она согнула пальцы правой руки так, что ладонь ее стала напоминать когтистую лапу, и замахнулась, целясь острыми ногтями мне в лицо. Губы ее были подобраны, обнажая оскал плотно сжатых зубов.

Я поймал ее руку.

— В последнее время женщины стали грубее, — сказал я, стараясь придать своему голосу оттенок грусти. — Я только что расстался с дамочкой, которая швырнула одному парнишке в голову сковороду.

Она засмеялась, однако выражение ее глаз не изменилось.

— Ты всегда подозреваешь меня в самом плохом, не так ли?

Я отпустил ее руку, и она потерла то место, где оставили следы мои пальцы.

— Кто та женщина, которая бросила сковороду? — спросила она. — Я ее знаю?

— Это сделала не Нора, если ты имела в виду ее. Полиция еще не арестовала Виктора-Кристиана Розуотера-Йоргенсена?

— Что?

Я поверил в ее замешательство, хотя и ее реакция и тот факт, что я в нее поверил, удивили меня.

— Йоргенсен — это Розуотер, — сказал я. — Ты ведь помнишь его. Я думал, тебе известно.

— Ты имеешь в виду того ужасного человека, который…

— Да.

— Я не верю. — Мими встала; пальцы ее подергивались. — Не верю, не верю. — Лицо ее побелело от страха» искаженный голос звучал неестественно, словно голос чревовещателя. — Я не верю.

— Ну, тогда все в порядке, — сказал я.

Мими не слушала меня. Повернувшись ко мне спиной, она подошла к окну и стояла там, не оборачиваясь. Я сказал:

— Внизу перед входом в машине сидят два, похожих на полицейских человека, которые, наверное, должны взять его, когда…

Она обернулась и резким голосом спросила;

— Ты уверен, что Розуотер — это он? — Следов страха на ее лице уже почти не было, а голос звучал, по крайней мере, по-человечески.

— Полиция уверена.

Мы смотрели друг на друга, и каждый из нас был занят своими мыслями. Мими, как мне думалось, боялась вовсе не того, что Йоргенсен убил Джулию Вулф, и даже не того, что его могут арестовать: она боялась, что единственная причина, по которой Йоргенсен женился на ней, заключалась в какой-то его игре против Уайнанта.

Когда я расхохотался — не потому, что сама эта мысль показалась мне забавной, а потому, что она пришла мне в голову так неожиданно, — Мими вздрогнула и неуверенно улыбнулась.

— Я не поверю, — на сей раз тихим, мягким голосом сказала она, — пока он сам мне не признается.

— А когда признается — что потом?

Она чуть повела плечами, нижняя губа ее задрожала.

— Он ведь мой муж.

Наверное, слова ее прозвучали забавно, однако меня они разозлили. Я сказал:

— Мими, это я, Ник. Ты помнишь меня — Ни-ик?

— Я знаю, ты всегда думаешь обо мне только плохое, — мрачно сказала она. — Ты полагаешь, я…

— Ну ладно, ладно. Оставим это. Давай вернемся к тем уликам против Уайнанта, которые ты нашла.

— Ах, это, — сказала она и отвернулась. Когда она вновь повернулась ко мне, губа ее опять дрожала. — Я солгала, Ник, я ничего не нашла. — Она приблизилась ко мне. — Клайд не имел права писать те письма Маколэю и Элис, пытаясь внушить всем подряд недоверие ко мне; я подумала, что он получит по заслугам, если я придумаю что-нибудь ему во вред, так как я и правда полагала… то есть, полагаю, что Джулию убил он, и только благодаря…

— И что же ты придумала?

— Я… я пока еще не придумала. Мне сначала хотелось узнать, что со мной сделают — ну, ты понимаешь, то, о чем я тебя спрашивала. Можно было бы, например, соврать, будто Джулия, когда я осталась с ней наедине, а остальные ушли звонить, на минутку пришла в себя и сказала мне, что это сделал Клайд.

— Ты не говорила, будто услышала что-то и промолчала, ты сказала, будто нашла что-то и спрятала.

— Но я действительно еще не решила, что именно я.

— Когда ты узнала о письме Уайнанта Маколэю?

— Сегодня днем, — сказала она; — сюда приезжал человек из полиции.

— Он ничего не спрашивал тебя о Розуотере?

— Он спросил, знаю ли я его и не знавала ли прежде, и я полагала, что говорю правду, когда ответила «нет».

— Может, ты так и полагала, — сказал я, — однако, я думаю, что ты впервые говорила правду, когда уверяла, будто нашла какое-то доказательство вины Уайнанта.

Мими широко раскрыла глаза.

— Я не понимаю.

— Я тоже, но все, вероятно, было так: ты, видимо, нашла что-нибудь и решила попридержать находку, возможно, с целью продать это Уайнанту; затем, когда из-за его писем люди начали смотреть на тебя с оглядкой, ты решила поставить крест на идее получить с него деньги и захотела одновременно отплатить Клайду и обезопасить себя, передав это доказательство полиции; теперь, в конце концов, когда ты узнала, что Йоргенсен является Розуотером, ты опять делаешь невинное лицо и утаиваешь доказательство, на сей раз не ради денег, а ради того, чтобы поставить Йоргенсена в самое тяжелое положение, какое только возможно в качестве наказания за то, что он женился на тебе обманным путем, затеяв игру против Уайнанта, а вовсе не по любви.