– И думать об этом не смею, – съежился наместник, ибо именно эта мысль мелькнула в его голове, – но вы идете на Север, а там возникла ересь…

– А меня вся эта мистическая чушь не тревожит, – напрямую ломил Сид, – хочу и там посмотреть, какие плевелы вырастают из доброй пшеницы. Не мерзость ли ваша проповедь смирения здесь и воздания там, – тут Сид ткнул пальцем вверх, – и это откровенное идолопоклонство, а как еще скажешь, если слизывается позолота с иконных рамок?

Узрев протестующий жест старика, Сид наконец остановился.

– Народ темен, Ис, – впервые назвал его по имени наместник, – ему нужен символ. Нужна сдерживающая сила. Отмени Бога – и рухнет мораль. Люди на площадях станут резать друг друга. И прелюбодействовать аки скоты. Людьми движет страх наказания за грехи. И упование награды за добродетель. Что есть мораль, как не Божья узда для мирского стада на все времена?

– Для избранных, выходит, существуют изъятия из этой морали? Да, мертвый и нарисованный я для вас гораздо удобнее, чем живой…

– Откровенно говоря – да, – цинично ответил успокоившийся старик, – но не падет и волоса с головы твоей.

– Уж об этом мы позаботимся, – вступил в разговор Зер.

И в подтверждение его слов в раскрывшуюся дверь вошли Без и Нави. При этом у Беза был такой вид, как будто он хотел скомандовать: «Руки вверх! Ваша карта бита!»

– Это я побеспокоился, чтобы за нами присматривали и поторопили в случае задержки, – объяснил неожиданное явление Зер.

– Все спокойно, беседа проходит корректно, в духе взаимопонимания, – успокоил вошедших Сид, – а как вы обошлись со стражей?

– Тоже все в порядке, с полчасика подремлют на завалинке и очухаются. А службы не знают – вплотную подпустили, – с видимым удовольствием доложил Без. Он даже завалинку изобразил и употребил какое-то непереводимое выражение, передающее повышенную эмоциональность речи. После этого Без, вынул из-за пазухи руку, а Нави поправил что-то под мышкой. А наместник Бога на земле с изумлением глядел на двух ражих детин, неизвестно как очутившихся здесь.

– Да, я забыл представить тебе Нави и Беза, – спохватился Сид, опасаясь, что старика хватит удар, – они встревожились, что нас долго нет. Об охране не беспокойся – у них временно помрачилось сознание.

Старик зашевелил беззубым ртом и еле слышно спросил:

– Чего же ты хочешь?

– Спокойного пути.

– Может быть, Греза, – тут он провел ребром ладони по своей цыплячьей шее, – пожалуй, он слишком много знает…

«Ну и мразь, своих не жалко», – брезгливо подумал Сид. И – вслух:

– Не надо. Но лишнего пусть не болтает.

– За порок болтливости у нас раскаленными щипцами прожигают язык. В ремесле Греза лишнего не говорят.

– Представляю, что это за ремесло!

– Тем лучше, – совсем успокоился старик и серебряным колокольчиком вызвал приближенного.

«Государь! – стояло вверху пропотевшего куска пергамента. – Известные тебе люди вышли на Север. А перед тем были они у наместника Иса на земле – полным титулом его называю, хотя и нечестивым путем взошел он на святой престол! И свел их к Ртепу Двадцатому твой ближний человек, именуемый ныне братом Грезом. А кому он взаправду служит – разберись сам».

Подписи не было. Но император и так хорошо знал этот почерк. Он отослал гонца, вызвал ближнего барона и, дождавшись, когда за вошедшим закроется дверь, спросил:

– Не ты ли советовал посылать Греза?

– Я, государь.

– Не боишься, что тебе придется висеть на золотой цепи, пожалованной тебе для того, чтобы ее носить, а не для того, чтобы на ней висеть?

– Нет, государь, ибо не знаю за собою вины, – с достоинством ответил барон.

– Читай, – он ткнул в нос барону злополучный лоскут. – Здесь читай, света хватает! – повысил голос Лий Восьмой, заметив попытку барона отойти к высокому узкому окну, забранному в тяжелый переплет, сквозь цветные стекла которого в залу врывался густой поток света. И все же здесь была полутьма – стоявшие по углам кресла, особенно после взгляда на свет, скорее угадывались, чем виделись. А лики императорских предков глядели строго и осуждающе из темных рам.

– Что на это скажешь? – выждав, когда барон положил рукопись на черный громоздкий стол, буркнул Лий Восьмой.

– Кто это писал, государь? – осторожно, словно боялся голосом разбить что-то хрупкое, спросил барон.

– Верный пес. Да ты не крути, говори что думаешь, – положил на стол волосатую руку император.

– Государь, я поражен не меньше тебя. Но пес всегда остается псом. А Грез был добрым воином и вассалом. Нужно дождаться его возвращения и тогда решить, как поступить.

На равнину спустилась вечерняя синева: как-то уж повелось, что вечером, когда спадет зной и ленивая пыль медленно осядет вдали, хочется оглянуться и подвести итоги дня. Равнина уже за спиной. Впереди – горы. Все чаще быстрые речки по-жеребячьи взбрыкивают на камнях. Дремлет в повозке Мер. Сзади, свесив ноги с повозки, жует соломинку брат Грез и никак не может сжевать… Поклевывает носом, уронив поводья, равнодушный ко всему на свете брат Мис, а усталые кони неторопливо волокут тяжелую колымагу. Лишь Без методично оглядывает горизонт. Да впереди Сид и Зер, покачиваясь в седлах, ведут нескончаемую беседу.

Дорога сделала зигзаг и вбежала в ущелье. Горы стали словно ниже – отвесные стены, поросшие редким кустарником, прижившимся в расселинах, загородили дальнюю перспективу снежных хребтов Стало необычно сумрачно. Шумела речка, вспарываемая камнями, – узкая дорога шла вдоль берега. Незнакомо пела какая-то птица. И река, казалось, текла вверх, а не под уклон: обычный в горах обман зрения. Сид и Зер примолкли – какая-то неясная тревога чувствовалась в неподвижном вечернем воздухе.

В голову отряда проскакал Без:

– Советую надеть шлемы и приготовить арбалеты.

Последний луч солнца вспыхнул в листве на самом верху. Ущелье сделало поворот, и над водой поплыла мгла.

– Еще полчаса, – сказал Грез, он быстро овладел лексиконом путешественников, – и мы проведем ночь в стенах монастыря.

– Мне кажется, – выехав вперед и тут же придержав коня, заметил Без, – что вопрос с ночевками еще не решен. Стой! Сид, взгляни-ка вперед, туда, где скала над дорогой, там две головы в шлемах торчат.

– Вижу! – мгновенно откликнулся Сид. В его памяти были еще свежи воспоминания о том, к чему приводит неосторожное втягивание в подобную узкость.

На скале, увидев, что засада обнаружена и караван остановился, перестали таиться. Сильного сопротивления не ожидали – что могут несколько купцов против пятнадцати опытных воинов! Что сбегут, не беспокоились – даже верховым далеко не уйти, а уж что касается тяжелой колымаги с бабой и монахами – об этом и говорить не стоило. Поэтому двое рослых парней встали над верхней кромкою скалы в рост, демонстративно пробуя свои двухметровые луки. И были они в кожаных куртках, обшитых железными бляхами.

– Повозку – поперек дороги, коней – за повозку, – быстро скомандовал Сид. Мысль, как всегда в критической ситуации, сработала быстро и четко. Без и Геф мгновенно развернули телегу, обрубили постромки и вывели лошадей в тыл. Все произошло прежде, чем сидящие в засаде сообразили, что же им предпринять.

Теперь отряд Сида не был беззащитен – узкую дорогу перегородила телега, полог с нее был сорван. Тюки, лежащие на ней, стали надежным бруствером. Часть тюков тут же кинули вниз, чтоб прикрыть ноги. Обойти их справа мешала река, слева – отвесный обрыв. Едва позиция была готова, из-за скалы выехали три всадника. Как и лучники, в черных кожаных куртках, изрезанных внизу фестонами, с нашитыми на груди и спине железными пластинами. На головах – неглубокие шлемы.

– Эй, вы, – крикнул один из них, упирая в стремя копье и прикрываясь до глаз треугольным щитом – расстояние было малое, и вечерний воздух хорошо доносил даже негромкую речь, – если хотите, чтобы шкуры остались при вас, отдайте бабу, телегу с товаром и братьев-странников. Сами – убирайтесь ко всем чертям!