Первые три дня мы с женой провели в основном в обществе друг друга, не желая расставаться ни на минуту. Изредка совершали прогулки, по пути здороваясь со всеми встречными, питались в ресторане постоялого двора, а иногда ходили в гости. Некоторые бывшие пациенты уж очень настойчиво приглашали, не хотелось их обижать, да и времени свободного полно, поскольку больница опустела совсем и делать там почти нечего было. Приём велся в основном амбулаторный — в течение четырёх часов после обеда. В большинстве своём жители приходили с мелкими болячками, с которыми за несколько дней справился бы и травник.
Мне было откровенно скучно так вести приём, и я не жалел своих способностей, исцеляя фактически бесплатно. То есть я конечно же не говорил, что исцелял, представляя всё в таком свете, будто столь незначительные проблемы — это разок далеко плюнуть для хорошего травника. Однако был и один сравнительно сложный случай. Пришла как-то ко мне на приём одна бабулька и принесла в подарок действительно редкие горные травки. В качестве ответной любезности попросила вернуть ей зрение, так как теперь она только по запаху, как собака, может эти самые травки различать, а когда-то была, дескать, лучшей собирательницей. Её и в самом Заллире знали. Тамошние травники и лекари очень ценили её сборы.
Мне было интересно, а риск сравнительно небольшой, и я взялся. Восстановил хрусталики, нарастил до нормы и усилил косые мышцы глаз, настроил аккомодацию, в конце операции дал выпить укрепляющее зелье и прописал три дня по два раза в день на пять минут прикладывать к глазам настой одной из горных травок. Такая травка, кстати, тоже была среди подаренных. Думаю, проблем, где её взять, у бабушки явно не будет, а как готовить настой, я ей подробно объяснил.
На следующий день после этой операции мрачный вид и тяжкие вздохи помощниц заставили меня разговорить одну из них. Выяснилось, что эта бабушка, «былинка на ветру», славилась не только умением собирать травы, но и всё подмечать. Особенно за молодёжью. До того как ослабло зрение, от неё просто спасу не было — она всегда знала, кто с кем, почему, как часто и как… Родители, бывало, озабоченные сердечными проблемами детей, приходили к ней за сведениями, и она никому не отказывала, рассказывая всё… вплоть до, казалось бы, самых потаенных мест свиданий их чад. Даже невинный поцелуй с парнем — глубокой ночью, за пределами города, в густом кустарнике — моментально становился достоянием столь замечательной старушки.
Таким образом, своей операцией я расстроил все нежные планы местной молодёжи, фактически выведя влюбленных из густой тени на яркий свет сцены королевского театра. Однако, даже заранее зная всё это, отказать бабушке я бы всё равно не смог. А молодёжь… здесь же будущие охотники да егеря — вот пусть себе тренируются в скрытых перемещениях, маскировке и соблюдении секретности контактов… а бабушка их проэкзаменует.
На второй день после приезда жены мы выписали последнего болящего, прошедшего самый полный курс реабилитации, какой только было можно назначить. Не хотели помощницы оставаться совсем без больных, но пришлось. Жалованье-то шло исправно, однако, как они признались, в пустой больнице было откровенно скучно. Немного развлекла их… заведующая, госпожа Дарнила, приехавшая из Заллира как раз на следующий день после этого. Мне потом в лицах — лицедейка прямо — всё передала Миринилла.
Дарнила, как всегда, стремительно прошла по коридору больницы в свой кабинет, зорко подмечая по пути малейший непорядок. Однако все замеченные мелочи вкупе не стоили одного вопиющего факта — на столе не лежали и не ожидали подписи документы: ведомости о постановке и снятии с довольствия больных, расходные на материалы, зелья и белье, использованные для обеспечения лечения, акты списания продуктов и прочие крайне важные для функционирования этого учреждения бумаги. Дата её возвращения была всем известна… впрочем, не лежат ли эти документы у Торсилезы? Но скорее всего нет.
Миринилла заглянула в кабинет, услышав грозный рык, и не успела открыть рот, как на неё посыпался град обвинений в некомпетентности, распущенности, вседозволенности… и прочая, и прочая — с обещанием всех поувольнять и на арбалетный выстрел не подпускать более к больнице, где люди мучаются, перебарывая болезни, в то время как отдельные вертихвостки манкируют своими обязанностями, даже не пытаясь облегчить участь пациентов. Затем, скорбно вздохнув, мрачно спросила, давно ли умерли дедушка-сердечник и Норбиано с паучьей болезнью. Она вроде как видела, проходя по коридору, пустую палату для безнадёжных с распахнутой настежь дверью и сделала свои выводы. И вот тут-то — Миринилла выдержала длинную театральную паузу — ей и объяснили, что документы не подготовлены в связи с полным отсутствием больных.
Бедная заведующая аж за сердце схватилась — что с ними? Что этот мальчишка здесь натворил? Ой, много чего натворил! Вылечил! Да по домам разогнал… в том числе и обоих безнадёжных. В последнее она долго не могла поверить, пока ей не рассказали, как сердечник стал ухлестывать за кладовщицей, а дед егеря подарил господину лекарю заветный бочонок бардиньяка, после чего упоил весь постоялый двор. Долго командующая больницей не могла поверить во всё это: прошлась по пустым палатам с аккуратно заправленными койками, заглянула на кухню, где половина котлов покоилась на полке, а не на плите, и наконец просмотрела карты последних больных. Добило её сообщение о пожертвовании господином Боантиром пятисот корон в фонд больницы.
Теперь весь персонал взахлёб пересказывает друг другу эту сцену, как положено, приукрашивая и добавляя всё новые и новые подробности.
— Ой, девочки, я сама видела — она как услышала, что Норбиано здоров и намедни укушался вместе с господином лекарем на постоялом дворе, так глаза у ней стали такие большие-пребольшие, круглые-прекруглые… и говорит тихо-тихо, никогда от неё не слышала такого: «Девочки, накапайте успокоительного». Вот! Ей, почитай, целый фиал выпить пришлось.
— Это ещё что! А вот когда ей показали договор с Боантиром, она раз пять его перечитала, а потом таким слабым голосом, прямо как пациентка из безнадёжных, спрашивает, я, мол, в Бардиносе или случайно в другой город заехала? Хи-хи.
Одна маленькая, но, я подозреваю, неизбежная в нашей семейной жизни деталь немного попортила нам со Свентой праздник встречи. Господин лейтенант, с первого завтрака докучавший жене своими комплиментами, не оставил своих попыток закрутить с ней роман, старательно делая вид, что мужа у неё нет и не было. Остальные местные сердцееды довольно быстро поняли, что им не светит, и переключились обратно на юную графиню. Этот же продемонстрировал неуместное упорство и терпение, при каждом нашем появлении в ресторане назойливо оказывая моей жене знаки внимания, в основном словесные, вычитанные в той самой книге, о которой я говорил ранее. Надо отдать ему должное, книжные комплименты он творчески перерабатывал применительно к объекту своего интереса. Так, например, во время одного из ужинов он с апломбом произнёс:
— Леди! Ваши изумрудные очи своим сиянием и изумрудностью соперничают с самим небом!
Свента не выдержала и расхохоталась:
— Может быть, вам стоит показаться моему мужу? Боюсь, что-то у вас со зрением не то. Где же вы видели зелёное небо? Особенно здесь, в горах?
— Для меня теперь всё в этом мире — под цвет ваших очаровательных глаз! — не растерявшись, выпалил лейтенант.
— Благодарю вас за комплимент, но мы с мужем, — особо подчеркнула Свента своё семейное положение, — хотели бы продолжить ужин.
Лейтенант не понял или сделал вид, что не понял, намёка и продолжил осаду крепости, явная неприступность которой только разжигала в нём азарт. Следуя непреложной истине — нет таких крепостей, которых не могли бы взять бравые офицеры, — он сменил тактику и вместо лобового штурма пошёл в обход… как и все нормальные герои. Покинув на время район боевых действий и присоединившись к компании сослуживцев, он стал громко обсуждать мои «достоинства». Его друзья морщились и пытались вежливо одернуть зарвавшегося ловеласа, но тот не унимался.
