— Простите меня, ваша светлость. Я была неразумна и совершила ошибку, назвав вас неблагородной.

Свента — девушка отходчивая. Увидев этого подростка, недавно исцеленного от страшной болезни, она улыбнулась и спросила:

— А замуж за моего мужа всё ещё собираешься?

— Нет. Ещё раз простите.

— Разумеется, я тебя прощаю. Где же ты в своей лоперской глуши могла видеть настоящих благородных.

Поскольку господин Кламириан ещё не ушёл, мы, поговорив с ним, решили дождаться в этом городке Ирритано, которого наши со Свентой матушки никак не хотели отпускать из столицы, пока не покажут самые интересные достопримечательности.

Утро было столь насыщено событиями, что я думал, скоро уже наступит вечер. Свента категорично заявила, что одного меня отпустит теперь только в сортир, и то ненадолго — якобы с моим умением находить в горах и предгорьях приключения я смогу и там провалиться в какой-нибудь халифат или Гонмар, а потом объявиться в обществе тамошней маркизы. Мне ничего не оставалось, кроме как взять её с собой в больницу. Предварительно мы переоделись: жена — в более простой наряд, а для меня нашлась мантия с эмблемой лекаря, заботливо прихваченная предусмотрительной супругой из столицы. Я влез в неё с неописуемым чувством — будто только сейчас наконец-то почувствовал себя дома, в родных краях.

Скорость распространения слухов в маленьких городках — тема отдельного исследования и нетривиальная задачка для пытливых умов. Короче говоря, переоделись мы довольно быстро и тут же вышли на улицу. Однако местное население уже точно знало о приезде моей жены, которая то ли принцесса, то ли герцогиня, толком понять невозможно, но красивая и ведёт себя как настоящая столичная леди. Нет, нас не атаковала толпа умирающих от любопытства жителей. Всё было достаточно строго и деликатно. К нам никто не лез, встречные-поперечные вежливо раскланивались и шли дальше своей дорогой. Тем не менее я всей кожей чувствовал из-за каждого заборчика, кустика, прикрытого занавеской окошка — обстрел сотен оценивающих взглядов.

Что там граждане надумали, мне неизвестно, но скорее всего наша пара вызывала всеобщее недоумение: как такая красавица принцесса умудрилась выйти замуж за столь непримечательную личность, как я. Впрочем, это мои догадки. Лично я был преисполнен гордости — да смотрите, сколь вам будет угодно! Стройте предположения — мне это как-то ровно и глубоко фиолетово. Завидуйте. Но если бы вы знали, как мало значит для меня внешность жены. У меня, разумеется, есть чувство прекрасного, и я способен искренне восхищаться красотой обертки конфеты, но главное для меня всё-таки содержимое. Так что дано вам, господа зрители, видеть только малую часть истинной Свенты. Как говорят в халифатах: «Чтобы видеть красоту Лейли, нужны глаза Меджнуна».

Все эти мысли и чувства находились далеко на заднем плане. Всё моё внимание было приковано мощными цепями жадного интереса к щебетанию моей любимой. Она рассказывала о дочке. Я конечно же при каждой связи видел ребёнка, но чаще всего спящим, поэтому все эти милые подробности: как Таллианочка крепко ухватила за палец и не отпускала, как она с упоением сосёт грудь и какое это счастье — самой кормить, какие у неё смышленые глазки и пухлые щечки… Я слушал жену и не мог наслушаться. Ласковое мурлыкание домашней кошечки иногда сменялось грозным рыком тигрицы, защищающей своих детёнышей, когда в рассказе встречались эпизоды с не совсем правильными, с точки зрения Свенты, действиями кормилиц и нянек.

— …представляешь, и эта дура подсовывает моей девочке бутылочку с горячей водой! Она же весь ротик ей ошпарить могла!

— Ну наверное, не такой уж горячей…

— Горячей! Она ещё пыталась вякнуть, что вода была нормальной температуры!

— Теперь эта девушка небось лечится от заикания?

— Ну-у… почти.

Так за разговором мы переступили порог больницы. К нам подбежала младшая помощница с испуганными глазами и попросила поспешить в кабинет госпожи Торсилезы. Та, дескать, в шоке, а персонал в растерянности. Со всей возможной скоростью я ринулся на помощь, теряясь в догадках, что же могло произойти. Свента инстинктивно ухватилась за рукоять кинжала, который снова нацепила на себя после завтрака, и бросилась следом за мной.

Торсилеза сидела за своим столом и неподвижным взглядом созерцала входную дверь. Моего появления она будто и не заметила. Я подошёл к столу и помахал рукой перед её лицом.

— Что случилось? — крикнул ей в ухо.

Она отмерла, затрясла головой, взгляд стал осмысленный.

— Господин Филлиниан, здесь только что побывал господин Боантир… он умолял срочно подготовить ему документы на пожертвование в пользу нашей больницы пятисот корон! Этого не может быть, понимаете?! Боантир умрёт, но не расстанется с такими деньгами, да ещё добровольно! Я не понимаю, что происходит. Может, город наш всем миром решил сойти с ума?

— Ну что вы, госпожа Торсилеза, никто с ума не сходил. Просто этот господин в приступе искреннего раскаяния, терзаясь муками совести из-за своего неправильного поведения, имевшего место быть совсем недавно в вашем кабинете, захотел таким образом загладить свою вину…

— Я знаю Боантира много лет… его весь город знает… он и умирающему сыну бесплатно стакан воды не подаст!

— Просто я его сразил своими аргументами, а он признал мои доводы основательными для принятия именно такого решения. Кстати, куда он убежал, не знаете?

— Сказал, что в банк: немедленно перечислить сумму и уехать куда-нибудь… Так он бормотал, когда убегал от меня с документами.

— Ну пусть себе едет… желательно туда, где нет людей. Госпожа Торсилеза, позвольте представить вам мою жену Свентаниану деи Брасеро. Свента — это исполняющая обязанности заведующей больницей госпожа Торсилеза.

Женщина к тому моменту успела встать из-за стола — обе тепло улыбнулись друг другу и обменялись реверансами.

— Позвольте оставить вас, поскольку я ещё должен совершить утренний обход.

Этот обход меня порадовал — было всего пять больных, активно идущих на поправку, в том числе и сын Боантира. Мало того, судя по переглядываниям с моей помощницей, его состояние здоровья позволяло ему не только тихо есть кашку и медленно прогуливаться, держась за стеночки, — а лучше за талию хорошенькой девушки, — но и вовсю флиртовать. Раз так — готовим к выписке. Это решение явно не понравилось помощнице. Она вздохнула, но покорно отметила в карте моё распоряжение.

Закончив осмотр, перед амбулаторным приёмом я заглянул к Торсилезе. Женщины о чём-то увлечённо разговаривали, и им было не до меня. Видимо, Свента рассказывала о дочке, перемежая повествование крайне важными для обеих ремарками, что сейчас носят в столице. Для прекраснейшей половины человечества вопрос, что надеть, важнее, чем для мужчин — с кем война. Чтобы не мешать высоконаучной беседе двух профессионалок, я отправился с крайне серьёзным делом на кухню. Там мне особенно нравилось инспектировать пирожки с яблоками — настоящее произведение искусства местного повара. Тот своих секретов от меня не скрывал, поэтому я быстренько записал рецептик и для закрепления знания несколько раз в свободное время испек под его чутким руководством пару лотков.

Однако добраться до слюноточивой цели мне сегодня было не суждено. В приоткрытую дверь кухни я услышал голоса — помощницы наперебой просвещали повара, рассказывая о нашей встрече с женой и… о том, что этому предшествовало. Я не удержался и остался под дверью послушать занимательную историю.

Оказывается, в больнице под видом элморца Филлиниана работает самый настоящий лоперский или гонмарский принц Алониус, тайно обучающийся на лекаря в столичной академии. Здесь он учится, потому что наша академия — самая лучшая в мире. Во время учёбы он познакомился с девушкой и без памяти влюбился в неё, не зная, что она — дочь могущественного герцога. Та ответила ему взаимностью, и два любящих сердца тайно (опять тайно! — отметил я) воссоединились пред алтарем богини жизни.