Стояло лето, изнурительная жара, время отпусков и лечения открывшихся ран; многих членов команды не было в штабе, бароны Вревский и Торнау, капитаны Облеухов и Голенищев-Кутузов, штабс-капитан Веревкин были в отпуске или командировках. Несколько топографов, молодых офицеров и нижних чинов – вот и весь штаб в подчинении молодого подполковника.
В сентябре 1843 года Милютин представил генералу Гурко план разграничения районов местных управлений, штатное комплектование с определенными окладами содержания, все это было отправлено в Петербург, прочитано военным министром Чернышевым и получило высочайшее утверждение в ноябре.
Четыре года тому назад Милютин получил распоряжение включить магометанское население (туркмен, калмыков, ногайцев) в линейные казачьи войска, прирезать определенную часть земли, но дело так и не было доведено до конца в связи с переменой начальника края. Генерал Гурко вступил в должность 22 декабря 1842 года, и это дело тоже он должен был завершить. А раз назначили Милютина, то дело снова попало к нему. И Милютин вновь, как и в прошлые годы, предложил исключить магометанское население Кавказской области из казачьих войск.
В рапорте на имя генерала Гурко Милютин писал о том, что крайне невыгодно держать войска, разбитые на малые группы, в слабо укрепленных пунктах; необходимо перестроить всю работу Кавказской армии, а для этого необходимы не малые форты, а крупные укрепленные пункты с сильным резервом, готовым не только обороняться, но и наступать, чтобы «держать окрестное население в постоянном страхе и повиновении». Милютин дал полный расчет того, где и какие пункты можно было укрупнить по всей Кавказской линии.
Постепенно офицеры возвращались из отпусков, деловая обстановка улучшилась, вернулся из командировки и генерал Гурко, с которым сразу установились добрые отношения; полковник Норденстам, получивший звание генерала, стал более сдержан, даже холоден в личных отношениях, но в деловых отношениях это ничуть не сказалось. «Иван Иванович Норденстам (1802–1882; барон, генерал-адъютант, с 1843 года – генерал-майор), – вспоминал Милентий Ольшевский, – был тонок, строен, высок ростом и красив собою… был расчетлив, серьезен и равнодушен к прекрасному полу».
Первое время, когда Милютин уходил каждое утро на работу, Наталья Михайловна приводила в порядок их бедное жилище, одно время скучала, но ее стали навещать старый доктор с супругой, да к вечеру, когда муж возвращался, заходили сослуживцы – офицеры Вревский, Мацнев и Ольшевский. «Можно сказать, – вспоминал Милютин, – что все лето мы с женой провели в полном уединении и благословляли судьбу, давшую нам возможность на первых порах нашей супружеской жизни всецело и безраздельно наслаждаться нашим счастием».
Дмитрий Алексеевич был завален работой, он часами не выходил из-за стола, настолько многое нужно было осветить из-за запущенности штабной работы. Норденстам получил новый дом, и в начале ноября Милютины, сделав ремонт, въехали в свою квартиру обер-квартирмейстера, где был небольшой сад, свой двор, а вдали снова увидели солдатскую слободку. Рядом был дом начальника края генерала Гурко, штабные помещения и казенные квартиры других офицеров Кавказского корпуса.
Милютин в своих воспоминаниях отметил два события этого времени: самое ценное, что у них было, – хранившиеся в дамской шкатулке в комнате жены серебряные приборы, туалетные украшения и 1500 рублей, – еще в июле было украдено. Дмитрий Алексеевич услышал шорох, проснулся, пока накинул халат, вор успел схватить шкатулку и исчез. Пришлось просить пособие в 1000 рублей, чтобы не бедствовать. А второе событие тоже не из приятных – на Ставрополь налетела густая туча саранчи, принесшая много неприятностей для жителей края.
Но эти происшествия показались мелочью перед тем, что вскорости надвинулось на весь Кавказский корпус, расположенный по небольшим пунктам Кавказских гор: Шамиль объединил вокруг себя и своих сподвижников большую часть восставших и ударил своей массой 28 августа 1843 года по селению Унцукуль, уничтожил небольшой отряд подполковника Веселицкого, вышедшего на защиту селения, взял через два дня и само селение, два орудия, и шестьдесят нижних чинов вынуждены были сдаться. «Известие это поразило нас как гром среди ясного неба, – писал в воспоминаниях Милютин. – Оно указало, что Шамиль, пользуясь нашим бездействием и раздроблением войск, успел утвердить свою власть над всеми племенами Чечни и нагорного Дагестана и теперь решился сам перейти в наступление. Таким образом, те опасения относительно тогдашней нашей системы действий, которые только что были в составленном мною проекте рапорта от имени командующего войсками, подтвердились фактически».
Одно известие было печальнее другого… Генерал-майор Франц Клюки фон Клюгенау (1791–1851), командующий войсками в Северном Дагестане, собрав свой отряд, двинулся к Цатаныху, но, увидев огромное войско Шамиля, понял, что лучше отступить к Хунзаху и укрепить свой отряд. А в это время Шамиль захватил все мелкие укрепленные пункты, истребил всех их защитников, подчинил себе всю Аварию и Койсубу, получив все орудия, снаряды, все вооружение, хранившееся на складах.
Генерал Александр Иванович Нейдгардт (1784–1845), командир Отдельного Кавказского корпуса и главноуправляющий Закавказским краем, направил генерала Гурко руководить всеми войсками Северного Дагестана, выручить генерала Клюки фон Клюгенау, державшего селение Хунзах. В это время пришел месячный у мусульман пост – ураз, все войско Шамиля разошлось по своим аулам. Генерал фон Клюгенау воспользовался этим временем и ушел из Хунзаха, оставив подполковника Диомида Васильевича Пасека (1808–1846) с четырьмя батальонами и орудиями на удержание селения Хунзах. Так что генерал Гурко, прибыв в Северный Дагестан, имел шесть батальонов и десять орудий. А вскоре ураз закончился, и войско Шамиля вновь собралось для атакующих действий. Разгромили малочисленный гарнизон Гергебиля, Гурко был слишком слаб что-либо сделать, он остался защищать селение Шура. Подполковник Пасек ушел из селения Хунзах и оказался в селении Зыраны, в глубоком ущелье Аварской Койсу. Вскоре 30 тысяч горцев под руководством Шамиля утвердили его господство над всем Дагестаном, в его блокаде остались отряды под командованием Гурко и Пасека.
Много десятков лет, думал Милютин, получая эти печальные известия, мы воевали на Кавказе, добились определенных успехов, а за два месяца Шамиль вернул все, что с таким трудом было завоевано, истреблены русские отряды, потеряны орудия, оружие, военные запасы. Шамиль стал полным владыкой всего Восточного Кавказа. А главное, в местном населении утрачено «прежнее обаяние русского имени», не только потеряли военное превосходство, но и в нравственном смысле изменилось многое.
27 ноября Норденстам и Милютин выехали из Ставрополя в станицу Екатериноградскую, в которую переместился генерал-адъютант Нейдгарт со своим штабом, чтобы быть ближе к военным действиям.
Норденстаму приказали быть в Екатериноградской до приезда генерал-адъютанта, а потому он поторопил Милютина со сборами:
– Да и чего собираться-то? Вы поедете в моем экипаже и с нашей прислугой, ничего не берите с собой, лишний груз обременителен, не берите даже чемодана. И прислуга у нас будет общая…
Милютин так и сделал, не взял с собой даже предметов домашнего хозяйства. А когда приехали в станицу, генерал-адъютант уже прибыл, поместили их на разных квартирах, чему Милютин был очень рад, но он оказался совершенно без привычных вещей. Но в это же время прибыл из Петербурга подполковник Николай Иванович Вольф с поручением от военного министра Александра Ивановича Чернышева (1785–1857) к генералу Нейдгарту, и его тоже разместили в той же квартире, что и Милютина. И это спасло Милютина от бытовых неудобств: Вольф, привычный к путешествиям и командировкам, был запасливым человеком, очень ценившим свои привычные удобства, у него было все, что нужно было в диком краю, даже его слуга усердно прислуживал и Милютину.
