Удивил его князь Барятинский, который распорядился из Тифлиса, что, предчувствуя активные действия англо-французского десанта на черноморском побережье, необходимо в связи с этой угрозой оставить не только Абхазию, но и Мингрелию, Гурию и Дагестан. Генералы Реад и Орбелиани резко критиковали это указание: «Спасите край и честь, и славу нашего оружия», – в отчаянии писал князь Орбелиани. Удивило также и указание князя Барятинского: если неприятельская флотилия атакует Гагры, то гарнизону русских батальонов немедленно надлежит сдаться в плен. И за спасение гарнизона командующий будет вознагражден.

Прочитав письмо Барятинского, Милютин высказал свое мнение князю Долгорукову:

– Это письмо крайне удивило Николая Первого, нашего Незабвенного. Такое разрешение, данное коменданту крепости, беспримерно в нашей армии, да, кстати, и в любой, – ответил министр. – Тем более такое разрешение беспримерно в нашей армии, привыкшей считать своим долгом сражаться до последней капли крови на вверенном объекте.

– Добровольная сдача неприятелю считается позорной, – сказал Милютин. – Можно сдать крепость при чрезвычайных обстоятельствах, голод, нет оружия, нет пуль и снарядов, солдаты истощены и гибнут не от пуль и снарядов, а от голода и немощи. Тем более сдачу крепости ставить в заслугу коменданту. Тут что-то не так… А между тем вы знаете, Василий Андреевич, что князь Барятинский весьма недоволен вашим ответом, был задет за живое, он считает, что начальство не вправе обрекать какую-либо часть войск на неминуемую гибель и что подвиги самоотвержения не совершаются по предписаниям начальства.

– Прав, конечно, князь Орбелиани, оставить Дагестан все равно что оставить весь Закавказский край, а добровольно сдаться в плен – это позор, – ответил князь Долгоруков. – У нас нет стратегического плана военных действий, каждый делает то, что ему вздумалось сию минуту.

– Согласен с вами… Ведь только что обложили Силистрию и приготовились штурмовать. Князь Варшавский выехал на рекогносцировку, рядом с ним упала граната, лошадь испугалась, шарахнулась в сторону, перевернулась, князь слетел с лошади, но ничего особенного с ним не случилось, а в последующие дни произошло нечто ужасное: отошли от Силистрии, потеряв на осаде крепости сотни людей, князь сказался больным и отошел от командования в Дунайских княжествах вообще. Что это такое? – Милютин огорченно развел руками. – А плана у нас действительно нет, все планы в голове императора, в его письмах и резолюциях.

– Вот возьмите все эти справки, письма, резолюции, составьте стратегический план ведения войны в форме записок и представьте мне и императору для обозрения. Может, у нас что-нибудь возникнет…

У Милютина давно вызревал план войны, общее ею руководство, в Крыму, как долетали до него сведения, очень слабые места, может подойти флот и высадиться в любом пункте, флот подходил к Одессе, но получил серьезный отпор, несколько его кораблей пострадали, неприятель отошел в море, но ведь сколько еще у нас там пунктов совершенно незащищенных, а их тоже надо защищать… А адмирал Меншиков слаб как руководитель… Англо-французский флот от Одессы подошел к Севастополю, все западные газеты твердят, что десант высадится под Севастополем, к обороне совершенно неготовый. Император постоянно думал о Крыме и о Севастополе, направил туда еще одну дивизию, но этого было мало.

По стратегическому плану, составленному Милютиным, Россия должна держать оборону как на Балтийском, так и на Черном море, быть готовой отразить нападение со стороны Австрии, все еще не определившейся в своих намерениях. Три направления должна контролировать наша армия: на Нижнем Дунае против турецких и англо-французских войск; в Галиции, Буковине и Трансильвании против австрийцев, если они выступят; на берегах Черного моря против союзного десанта. Необходимо сформировать три армии с общим резервом, куда вошла бы и русская кавалерия.

Николай Первый и военный министр одобрили стратегический план, разработанный Милютиным. Военный министр разработку передал на консультацию барону Жомини, который замысел этот подверг резкой критике, предложил свой план, который, по сути дела, не имел никакого практического применения, общие слова теоретика, не понимавшего хода событий.

В Дунайских княжествах вспыхнула холера, подкосившая прежде всего войска союзного десанта, генералы союзников тут же дали войскам отступить, а больных, а их было множество, отправить на суда для лечения.

Постепенно император и военный министр поняли, что Крым становится главной базой для устремления союзных войск. Меншиков по-прежнему просил дополнительных дивизий для охраны Крыма, но император укорял его тем, что людей у него вполне достаточно, мол, можешь рассчитывать только на собственные силы, пошлет только 16 дивизию, которая, возможно, подойдет во время. Император Николай писал князю Меншикову, что с прибытием 16-й дивизии не только Севастополь будет вполне обеспечен от всякой попытки овладеть им и с моря, и с сухого пути, а вскоре эту дивизию необходимо отправить на Керчь.

Но и после докладных записок Милютина стратегический план войны так и не был принят, все зависело от Австрии, где продолжалась вот уже много месяцев дипломатическая двуличная игра: русский император дал понять, что он готов к примирению. В связи с этим Николай Первый решил убрать престарелого балтийского барона Мейендорфа, флегматичного и уступчивого, на его место послом России в Вене был назначен умный, опытный, живой, честолюбивый, бойкий на язык князь Александр Михайлович Горчаков, он был вызван в Петергоф, получил инструкции императора и графа Нессельроде, здесь-то и познакомился Милютин с князем Горчаковым.

Вскоре от Горчакова стали поступать корреспонденции, из которых можно было узнать, что по-прежнему самым яростным врагом России в Австрии был министр иностранных дел Буоль, с которым приходится очень много разговаривать, умеряя его колкости по адресу России, но финансы Австрии расстроены, они стремятся в этой сложной обстановке извлечь как можно больше выгод для Австрии, вот почему их двуличная игра продолжается, даже несмотря на открывшиеся военные действия с обеих сторон. Вот почему Австрия вновь затеяла переговоры о новом протоколе мирных переговоров, выдвинув четыре основных пункта, которые император России отверг.

Милютин, как и многие светские петербуржцы, с печалью узнал, что сын историка Николая Михайловича Карамзина Андрей Карамзин, далекий от военных дел (дали ему, как добровольцу, высокое звание полковника), во главе отряда пошел в атаку и погиб в расцвете лет. Скорбная весть потрясла многих петербуржцев, его родные широко принимали светское общество, у них так много было знакомых…

А действия военных дивизий продолжались и на Дунае, и на Кавказе, и в Крыму. Удивило то, что князь Меншиков холодно принял инженера-подполковника Тотлебена, прибывшего по поручению князя Горчакова, как очень хорошего специалиста по осадным работам, был принят с таким пренебрежением, что Тотлебен оставался без дела, почувствовал себя таким лишним в Севастополе, что думал покинуть Севастополь и вернуться к князю Горчакову в Дунайскую армию. Но вскоре передумал…

4 сентября Наталья Михайловна родила дочь, назвали ее Марией, восприемниками ее были брат Николай Алексеевич и сестра Авдулина Алексеевна.

Семья переехала в Петербург, где жена и родила, а Дмитрий Алексеевич вместе с императорским двором переехал в Гатчину, где и получил место в «кухонном каре», рядом с помещением военного министра. Из Гатчины в Петербург Дмитрий Алексеевич мог уезжать только в те дни, когда туда уезжал Василий Андреевич. Боль в пояснице и в ногах вроде бы утихла, но заболела дочь Ольга, а он не мог узнать о ее здоровье, успокоился только тогда, когда узнал, что малютка поправилась.

В Гатчине жизнь была устроена так, что гости и придворная челядь чаще всего встречались во время завтрака, обеда и на вечернем собрании в большом зале, по прозвищу «арсенал». Здесь происходили встречи, беседы, отсюда тянулись все слухи, сплетни, интриги, Милютина все это не интересовало, ему здесь было скучно, его по-прежнему тяготила придворная жизнь, их прогулки, беседы не интересовали его, мрачные мысли чаще всего возникали у него при анализе документов, поступавших из переписки с дипломатами, командирами корпусов, отвечавших за безопасность страны и неделимость ее территории. Особенно часто стали поступать реляции от князя Меншикова, сначала успокоительные, потом он писал только о неудачах. Милютину приходилось редактировать эти послания для печати. Сначала Меншиков писал о том, что неприятельские корабли высматривают место, где они бы могли высадить десант, 106 кораблей бродят по Черному морю, выискивая место высадки. Князь Горчаков из Вены дал сообщение о том, что неприятель высадился в Евпатории, десант двинулся в сторону Севастополя. 10 сентября в петербургских газетах появилось сообщение из Крыма о высадке десанта недалеко от Евпатории. «С приближением неприятеля, – говорилось в информации, – все жители удалились как из города, так и из окрестных селений. Князь Меншиков, не признав возможность атаковать высаженные войска на плоском берегу, обстреливаемом с флота, сосредоточил большую часть своих сил на выгодной позиции, в которой готовится встретить противника. В заключение он присовокупляет, что состоящие под его началом войска, одушевленные рвением и преданностью Престолу и Отечеству, с нетерпением ожидают минуты сразиться с неприятелем».