В штабе Меншикова заливались смехом, по воспоминаниям одного из очевидцев, когда слышали, что будто бы союзники, которые бродят по Черному морю, высадят десант на его побережье. Меншиков этому не верил, а вслед за ним и его помощники. «Если бы не надоевший всем своими опасениями подполковник Тотлебен, то о войне и вовсе бы позабыли», – вспоминал очевидец. А когда союзники беспрепятственно высадились и устремились навстречу русским войскам, стоявшим на реке Альме, было поздно. Точно так же русские войска были разбиты и при Инкермане, виноваты во всех этих поражениях князь Меншиков и его генералы. А все они продолжали сидеть на своих местах, беспечно проигрывая эту навязанную войну. Милютин понял и другое: англичане и французы хорошо вооружены, у них у всех не гладкоствольные ружья, как у наших, а штуцера, которые бьют без промаха, выкашивая наши полки…

В книге английского ученого Кристофера Хибберта «Крымская кампания 1854–1855 гг.» указаны все документальные данные о том, почему русские проиграли битву при Альме и всю кампанию: «Меншикова, излишне самоуверенного по натуре, подчиненные не любили за высокомерие и деспотизм, офицеры были приучены не давать ему советов. Во время предыдущей Турецкой кампании выстрел турецкой пушки сделал его несостоятельным как мужчину. С тех пор князь ненавидел турок и всех их союзников патологической ненавистью. Из своей ставки на Курганном холме Меншиков наблюдал за полем битвы, которое, по его мнению, вскоре должно было стать свидетелем невиданного поражения союзных войск» (Хибберт К. Крымская компания 1854–1855 гг. М.: Центрполиграф, 2004. С. 69). Но князь просчитался и потерпел первое сражение в Крыму. Союзники пошли к Севастополю, но из-за разногласий между англичанами и французами задержались с наступлением. А это оказалось крупной ошибкой. Кристофер Хибберт, опираясь на документы, писал, что во главе обороны Севастополя встали два человека: адмирал Корнилов, который «был глубоко религиозным человеком и настоящим патриотом», и подполковник Эдуард Иванович Тотлебен, «человек, чьи способности военного инженера были близки к гениальным, родился и вырос в одной из прибалтийских провинций России и имел внешность и темперамент типичного пруссака. Это был высокий широкоплечий человек с властными манерами и пронизывающим взглядом. Эдуарду Ивановичу к тому времени было только тридцать семь лет, но он уже пользовался репутацией новатора в области военного дела. Он отвергал взгляды, согласно которым оборона крепостей должна быть статичной. Согласно его теории, оборона системы инженерных укреплений вокруг крепости должна быть эластичной и мобильной, меняясь в зависимости от обстановки. Эту идею Тотлебен решительно отстаивал при обороне Севастополя… Молодому подполковнику предстояло за несколько дней сделать то, на что обычно требовались месяцы кропотливого труда… он сам устанавливал орудия, определял для них секторы обстрела, налаживал взаимодействие между артиллерийскими батареями, добиваясь, чтобы незаконченная система обороны смогла выстоять еще один день, еще несколько часов, которые будут использованы для ее дальнейшего усовершенствования» (Там же. С. 125–127). Три недели союзники ничего не предпринимали. Меншиков увел свои войска. В ярости Корнилов пообещал написать императору о том, что Меншиков не хочет защищать Севастополь. И только к 9 октября гарнизон Севастополя увеличился на 28 тысяч солдат и офицеров.

Думая об этих событиях, Дмитрий Алексеевич никак не мог понять, почему сам Меншиков не подаст в отставку, – положение весьма серьезное, опыта никакого, повсюду проигрывает, авторитета нет, особенно в офицерской и солдатской среде. Казалось бы, он богат, образован, библиотека его насчитывает 30 тысяч томов на всех европейских языках, храбро сражался на войне в 1828 году, был тяжело ранен, говорит на многих европейских языках, пользуется в светском обществе успехом как блистательный рассказчик анекдотов и шуток… Что ему еще нужно? Прославиться как полководец? Но он начисто лишен этого… Армией, флотом управлять сложно, а он этому не учился… Меншиков, говорят, не брал взяток, издевался над взяточниками, публично ругал их, чуть ли не в лицо говорил им об этом… А про министра путей сообщения Клейнмихеля он говорил, что тот готов продать свою душу черту, но сделка не состоялась. Шутки и анекдоты князя широко расходились в светском обществе, но на этом и заканчивалась его популярность. А в деловом отношении он оказался полным нулем, особенно очевидным это стало при обороне Севастополя. Летом он ничего не делал, писал только письма с просьбами усилить войска Крыма, но, как только русские сняли осаду Силистрии и вывели войска из Дунайских княжеств, неприятель тут же обрушился на Севастополь.

И тут вновь заговорили об адмирале и генерал-адъютанте Владимире Алексеевиче Корнилове как фактическом руководителе обороны Севастополя. Он и раньше предупреждал, что необходимо укреплять оборону Севастополя, предложив в самом начале войны проект оборонительных сооружений, но Меншиков отверг его предложения. Но Корнилов упорствовал, на собственный счет подрядчик Волохов построил башню для защиты рейда со стороны моря. Эта башня и помешала неприятельскому флоту подойти к берегу и открыть огонь по городу.

Тотлебен осмотрел северную часть города и пришел в отчаяние – оборонительные сооружения были в отчаянном положении. Необходимо было начинать работы… Даже на Малаховом кургане, на котором вскоре разыграются настоящие битвы, было всего лишь пять орудий. Корнилов, Нахимов и Тотлебен дивились тому, что союзники отложили штурм города, даже не разведав его положения, и дали возможность его укрепить.

Меншиков ушел из города с армией, оставив адмирала Корнилова на северной стороне города, а адмирала Нахимова – на южной, казалось бы, два адмирала пользовались одинаковыми правами, но Нахимов тут же заявил, что он признает старшинство Корнилова и у защитников города будет один начальник – Корнилов. А Тотлебен со своими солдатами и рабочими укреплял оборонительные редуты, воздвигая их со стремительной скоростью.

Англичане и французы открыли ужасающую канонаду, подвергалось разрушению все – дома, служебные постройки, гибли люди, военные и мирные. Корнилов вел себя как отважный солдат, отчетливо понимая свой долг. Все знали, что Корнилов – любимец Лазарева, создавшего Черноморский флот, все знали о его отваге и мужестве. Тотлебен повсюду сопровождал его. Кто-то сказал, что на третьем номере в третий раз меняют артиллерийскую прислугу.

– Ребята, – призвал Корнилов, – товарищи ваши заставили замолчать французскую батарею, постарайтесь сделать то же с английской.

Офицер Дебу увидел, как Тотлебен выскочил на бруствер, повсюду сыпались снаряды, риск был огромный.

– Не торопитесь, – остерег Тотлебен, – стреляйте реже, у вас неточный прицел, бейте так, чтобы каждый выстрел попадал в цель.

Корнилов на лошади поехал вдоль траншей, рядом с ним ординарцы. На Малахов курган он прибыл как раз тогда, когда англичане открыли просто истребительный огонь. Поговорив с Истоминым и флотским экипажем, Корнилов решил проехать к Ушаковой балке, посмотреть Бутырский и Бородинский полки. Стоило ему подойти к лошади, как два ядра упали прямо на него.

– Отстаивайте же Севастополь! – крикнул он.

В госпитале он умер. Нахимов горько оплакивал его смерть. Сопротивление города продолжалось.

«В самом деле, уже до полудня союзные главнокомандующие могли удостовериться, что они очень серьезно просчитались и что Севастополь этой бомбардировкой одолеть ни в коем случае не удастся. Неожиданность за неожиданностью поражали осаждающих. Откуда-то выросшие за три-четыре недели укрепления, дальнобойные орудия, меткая стрельба, доходящая до дерзости смелость гарнизона – все это обнаружилось явственно к вечеру, но и утром особенно радостных впечатлений ни у Канробера, ни у лорда Раглана не было», – писал академик Тарле. И перечислял потери союзников и русских. «Нужно согласиться, – писал Блерзи, – что Тотлебен, по врожденному ли таланту или вследствие знания местности, показал себя более искусным инженером, чем его противники, и что он расположил свои батареи так, что они причиняли союзникам больше ущерба, чем батареи союзников – защитникам города».