В одночасье рухнули надежды Дмитрия Алексеевича провести дачный сезон на берегу Финского залива на даче Корсакова в деревне Мартышкино, между Петергофом и Ораниенбаумом. Недалеко от них снял дачу брат Владимир Милютин, у которого часто бывал писатель Иван Иванович Панаев, вместе с поэтом Николаем Некрасовым издававший журнал «Современник», бывали у него и другие интересные собеседники, чаще всего писатели. И неудивительно: Владимир Милютин – известный экономист, профессор Петербургского университета, крепко был связан с прогрессивной интеллигенцией общими интересами.

И вот все это надо бросать, жену, детей, так хорошо налаженный быт, беседы в тенистых дубравах, неспешные и раздумчивые беседы о современном положении в России, а вместе с этим обо всем…

Так всколыхнулась обстановка в мире, особенно после такого неудачного посещения князя Меншикова турецкого султана и переговоров с его министрами, которые меньше чем провальными никак нельзя назвать. А император Николай, оказывается, только этого и ожидал, он давно мечтал ухудшить отношения с Турцией, чтобы войти в проливы, взять Стамбул и Константинополь и воцарить на Черном море.

В прошлом году, как и все последние годы, Милютин писал, а потом занимался изданием большого исторического труда под названием «История войны России с Францией в царствование Павла I в 1799 году», а в начале текущего года взялся за Историю Кавказской войны, в которой дважды участвовал, в одной из битв был ранен в плечо, многое своими глазами видел, прочувствовал, бывал в различных переделках, собрал со своими помощниками обширный материал, садись – и пиши…

И эта весть от военного министра была весьма и весьма неожиданна и печальна. Надо было оставить начатую работу, дачу на берегу Финского залива, семью, жену, детей… И приниматься вновь за военные документы, анализировать, сопоставлять, докладывать… Но такова судьба молодого полковника императорской армии, в 37 лет заявившего о себе как об опытном военном специалисте, профессоре Военной академии, писателе на военные темы.

Беда только в том, что он надолго покидал свою работу по истории Кавказской войны, как раз тогда, когда брат Владимир Алексеевич близко сошелся с петербургскими литераторами, так много обещавшими в своих разговорах. Но дело в том, что Дмитрий Алексеевич превосходно понимал, что с каждым днем обстановка в мире обостряется, русские войска перешли через Прут, вступили в Дунайские княжества, пока не получая особого сопротивления со стороны турецких войск, забеспокоились Англия и Франция, в Венском кабинете тоже не могли простить императорского своевольства, хотя Николай Первый и граф Нессельроде предупреждали об этом вторжении, как только узнали, что Порта не пошла навстречу русским пожеланиям, не передала святые места православным священникам.

Император все еще надеялся избежать войны, все должны думать, что Россия – великая держава, лишь несколько лет тому назад русские войска вошли в Венгрию и разгромили венгерских повстанцев, арестовали и предали их суду.

И все царские министры думали так же, как и русский император, в том числе и военный министр… Какая небывалая у него судьба, как быстро взошел он на военный престол… А потом Милютин вспомнил, что, в сущности, военный министр исполняет только военно-технические обязанности, а всем по-прежнему командует русский император, назначает и снимает, отдает приказы и их же отменяет…

В Петербурге Милютин был просто завален документами, то и дело поступали записки от императора; то он предлагал смелые рейды нашего морского флота с высадкой десанта на берега Босфора и захвата Константинополя, но тут же поступала записка от князя Меншикова о невозможности таковой экспедиции, тогда император предлагал высадить десант в Варне или Бургасе, то еще какие-либо серьезные предложения… Но вскоре император понял, что необходимы серьезные обсуждения с военными специалистами, хотя сам он контролировал все, от больших решений до мелочей. Милютину часто приходилось читать послания императора к фельдмаршалу Паскевичу в Варшаву, при этом записки пестрели подробнейшими указаниями, куда и какую часть отправить для исполнения той или иной задачи, особенно подробно император описывал о снабжении и довольствии этих частей. Письма Паскевича тоже приходили в Военное министерство, попадали в руки Милютина, так что он вскоре глубоко проник в политическую ситуацию, понял, какие грозные силы объединяются против России, оставшейся без союзников. Пруссия? Но и Пруссия заняла нейтральную позицию.

Но дело было не только в текущих европейских конфликтах… Кавказ по-прежнему не давал покоя императору и военному министру. Восемь лет Милютин не был на Кавказе, спокойно занимался писательской и профессорской деятельностью и думал, что достиг полноты своей жизни, но постоянно следил за кавказскими событиями. С приходом Михаила Семеновича Воронцова, опытного воина, участника Бородинского сражения, генерал-губернатора Новороссии и полномочного наместника Бессарабской губернии, много лет пребывавшего новороссийским и бессарабским генерал-губернатором, многое там изменилось, пришли новые начальники, появились новые идеи и планы. Но Даргинскую экспедицию, за которую Воронцов получил княжеское достоинство, слишком преувеличили, – ну что, Воронцов взял аул Дарго в кровопролитной битве, руководил битвой бесстрашный имам Шамиль, а после сражения он скрылся со своими ближайшими сподвижниками… И столько новых назначений на командные посты, а главное – князь Барятинский, любимый адъютант императора и цесаревича Александра, продолжал свое возвышение на Кавказе…

На Кавказе было около 300 тысяч русских соединений, но положение оставалось по-прежнему критическим – кроме имама Шамиля, державшего власть на Восточном Кавказе, Западный Кавказ держал в своих руках наместник Шамиля Магомет-Амин, а после обострения с Турцией русским войскам на Кавказе приходилось туго.

Милютин, работая с документами, постиг множество сложностей, ожидавших русские войска и в Европе, и на Кавказе. Николай Первый направил одну из европейских дивизий на укрепление Черноморской береговой линии на весьма короткий срок, а князь Воронцов недоумевал, почему так мало отводится этой дивизии пребывать на этом побережье. Напротив, князь Меншиков доказывал императору, что так и надо было поступить. А князь Горчаков, которому эта дивизия подчинялась, высказал свое мнение, расходившееся с мнением Воронцова и Меншикова. А Милютину, который все это сопоставлял и анализировал, думалось совсем иначе: зачем Николай Первый так быстро принимает различные решения, которые в ходе событий необходимо тут же отменять.

Вскоре, увидев, что Порта под давлением России, не отменила своих приготовлений к войне, император распорядился отправить 13-ю дивизию в Сухум, а оттуда – к турецкой границе.

Редко в эти напряженные дни удавалось Дмитрию Алексеевичу, заваленному острейшими документами и перепиской с ведущими военачальниками, выбраться на побережье Финского залива и повидаться со своей семьей. Только, кажется, приехал, поцеловал жену и детей, ни о чем серьезном не успел поговорить, а нужно уже снова в Петербург и вникать в острейшие проблемы европейского конфликта.

Так быстро менялись события, а особенно решения императора об этих событиях, что Милютину казалось, что, видимо, правы те, кто говорил о здоровье императора, который несколько лет подряд ездил на минеральные воды и лечился от каких-то болячек, – английские врачи, приезжавшие несколько лет тому назад обследовать императора, утверждали, что он болен каким-то психическим недугом, этаким «психическим сверхвозбуждением», развитой подагрой, частыми рожистыми воспалениями, что весьма отражается на его быстро принятых решениях. В прошлом году в Эмсе царь снова лечился на курорте, а иностранные агенты, внимательно следившие за ним, писали в своих отчетах о явном нездоровье императора, во время прогулок он часто разговаривает с самим собой, чрезвычайно забывчив и рассеян.

Милютин не знал подробностей болезни императора, но слухи доносились и до него, а полученные императорские записки, написанные карандашом, второпях, излишне подробно и мелким, неразборчивым почерком на листах большого формата, тоже вызывали у Милютина всегдашние вопросы.