— О, простите. Я понимаю, что я… Я немного нервничаю.
— Почему? — спросила она. Она сидела, положив ноги на диван так, что ее колени слегка касались его брюк, и улыбалась ему.
— Ну, понимаете, я имею в виду… Ну, я мало пью. То есть, я, конечно, не первый раз пью, но обычно это происходит на вечеринках или с парнями, ну, когда кто-то достает бутылку. Это не так, как… ну…
— Вито, — сказала она, откинь голову назад. Нет. Дальше. Положи голову на диван и расслабься.
— Ладно.
— Дальше. Вот так, только расслабься. А сейчас, — сказала она, наклоняясь к нему, — лежи спокойно. Глотни. Давай, не бойся. Пей. Так лучше. Хорошо?
— Хорошо, — сказал он и рассмеялся. Он повернул голову, чтобы видеть ее. Она улыбнулась и сложила губы, как для поцелуя. Его глаза изумленно расширились, и он быстро отвел взгляд.
— Ты раньше целовался с девочками? — мягко спросила она, а затем быстро добавила: — Да что я, конечно, целовался. Я забыла, что ты не так молод, как выглядишь.
Вито почувствовал головокружение и инстинктивно наклонился вперед, плоско поставив ноги на ковер.
— С тобой все в порядке?
— О, конечно. — Он засмеялся. — Я просто — вы понимаете. — Он вновь откинул голову назад, тяжело дыша.
— Бедный малыш, — сказал она, пододвинувшись к нему вплотную и просунув руку под его голову. — Бедный малыш.
Он чувствовал тепло ее плеча и груди под холодной благоухающей тканью пеньюара, и ему хотелось прижаться к ней щекой. Его пальцы окоченели.
Она вытащила бокал из его руки и поставила его не кофейный столик, затем откинулась назад и прижалась к его виску.
— О, — сказал он тихо.
— Бедный малыш. Закрой глаза.
Он закрыл глаза, и она погладила его шею пальцами. Затем повернула голову и поцеловала его в лоб и в глаза; легко и мягко она скользила губами по его гладкой коже.
— У, какой мальчик, — бормотала она, — какой красивый, красивый мальчик. Такие длинные ресницы. — Она снова поцеловала его глаза, касаясь губами ресниц. С радостью она ощутила, что его рука обнимает ее талию.
— Ах вот как, малыш, — промурлыкала она. — Ну, вот ты и обнял меня. — И она нежно поцеловала его, зажав его подбородок в своей ладони, и погрузила язык в его рот.
Он застонал. Она наклонилась вперед, все еще не отрываясь от него и постепенно прижимая его, так что он почти лежал на диване во весь рост. Она держала его голову в своих ладонях, тесно прижавшись к нему, почти лежа на нем, приникнув к нему губами. Его глаза были крепко зажмурены. Потянувшись, она просунула руку под его ремень и вытащила футболку из брюк. Ее рука скользила по его гладкой коже, лаская соски, а потом передвинулась вниз, к плоскому, напряженному животу. Он начал дрожать. — М-м-м, — застонал он, — м-м-м.
— Тс-с, малыш, — прошептала она. — Только расслабься, слушайся меня, слушайся маму расслабься.
— Хорошо, — прошептал он. Слова застревали у него в горле.
— Ах, любовь моя, мой маленький мальчик, теперь только лежи тихо, — предупредила она, — не двигайся, лежи тихо.
Она расстегнула его пояс и молнию на брюках, добравшись до его робкой плоти, которая, отключенная от водоворота его мыслей и принадлежавшая теперь скорее прохладной руке, чем самому Вито, поднялась, набухла, выпрямилась. Наконец он почувствовал обволакивающее тепло, отрешенное и внезапное, как вспышка яркой звезды, и провалился во что-то дурманящее, как будто потеряв сознание среди темноты, молчания, холода.
Холод, думал Вито, холод в горле, в груди, холод в висках, холод в глазах.
— Мама, — прошептал он, — мама, мама.
— Успокойся, малыш, успокойся. Я здесь. Все хорошо. Успокойся.
— Мама, ма… — Он открыл глаза. Лицо Айрис было рядом, и она улыбалась. — Мама, — повторил он почти беззвучно.
— Мой мальчик, — сказала Айрис, — мой малыш.
Она нежно поцеловала его в губы и он вздрогнул. Отвернулся и закрыл глаза ладонью.
— Пожалуйста, — сказал он, — пожалуйста, не смотри на меня. — Она сняла с него брюки, трусы и ботинки, но не смогла стянуть футболку. — Пожалуйста, — повторил он и попытался отвернуться от нее.
Ее халат был распахнут, и он чувствовал тепло ее тела. Он съежился и попытался повернуться. А потом начал плакать. Лежа на боку, свернувшись, как эмбрион, подтянув и прижав подбородок к груди, он начал всхлипывать, его плечи затряслись, и всхлипывания перешли в рыдания.
— Вито, — шептала она. — Вито, дорогой, малыш, не надо, — продолжала она, слегка тряся его за плечи, — не надо, Вито, все в порядке. И с тобой все в порядке. Не плачь, милый, пожалуйста, не плачь, не плачь. — Она приложила холодную ткань к его шее и погладила его, прижавшись к нему так, что каждое его движение она ощущала, как свое собственное.
— Я думал… — попытался сказать он. — Я думал, — он снова всхлипнул.
— Тс-с. Все хорошо.
— Нет. — Он потряс головой. — Я думал… какое-то время… Я думал, что это была… — Он снова замолчал.
Она долго ласкала его, пока он не успокоился.
Наконец, когда он успокоился, она спросила:
— С тобой теперь все в порядке?
— Да, — ответил он, — извини.
— Не извиняйся. Все прошло. Забудем об этом. — Она погладила его по голове. — Хочешь кока-колы?
— Да, если у тебя есть.
— Хорошо, я сейчас тебе принесу. Но пока я буду ходить, ты встанешь и умоешься холодной водой, ладно?
— Ладно.
— А потом пойдешь и ляжешь в мою постель. Хорошо?
— Хорошо, — ответил он менее уверенно. Потом добавил: — Не смотри на меня. Я стесняюсь.
Она подавила смех.
— Хорошо, я не буду смотреть на тебя. Ну, иди.
Он колебался.
— Иди, — повторила она, смеясь. — Смотри, я закрыла глаза.
— Хорошо, — сказал он, засмеялся и побежал в ванную.
Принеся поднос с кока-колой для Вито и бутылкой виски для себя, Айрис остановилась в дверях и посмотрела на него. Вито лежал в постели, всей своей позой выражая смущение. Простыня была натянута до подбородка, и видно было только его смуглое лицо, Слегка порозовевшее и улыбающееся. Ощущая его смущение и смущаясь сама — удивительная вещь, потому что она любила демонстрировать себя своим любовникам и иногда получала извращенное наслаждение, часами болтая с ними совсем голой или полуобнаженной — она скользнула к нему в постель, не сняв пеньюара.
— Ну, разве это не смешно? — сказала она.
Он улыбнулся.
— По-видимому, я не очень-то хорошо переношу алкоголь. Я просто мертвецки пьян.
— Нет, вовсе нет, малыш. Ты просто… ну, волнение и все такое… Это естественно. Пей свою колу. Тебе станет лучше. — Она поднесла бокал к его губам, но он забрал бокал у нее.
— Все в порядке, — сказал он мягко. — Я не ребенок.
— Ну конечно нет. Ты мой малыш, но это другое. — Она замолчала и лукаво посмотрела на него. — Это было у тебя впервые, правда? Я имею в виду, по-настоящему.
— Угу.
— Ну, и ты рад?
— Я… м-м… Хочу кое-что сказать тебе, но я не знаю…
— Продолжай.
— Я…
— Давай, говори.
— Ты подумаешь, что я глуп, потому что… ну, потому что мы едва знакомы и, кроме того, я ребенок, а ты так… так… Ну, я имею в виду, что я… — Он повернулся на живот и спрятал лицо в ладонях. Подушка приглушала его голос. — Я влюблен в тебя.
Айрис почувствовала, что ее глаза наполняются слезами. Она спрыгнула с постели, схватила горсть косметических салфеток и тщательно осушила глаза перед зеркалом.
Вито сидел в постели со встревоженным лицом.
— Что я сказал? Прости. Я ничего такого не имел в виду. Пожалуйста. — Он был поражен.
Она подошла к постели и села на край, вытирая глаза. Улыбнулась и уже почти легла, но затем поднялась снова и стянула пеньюар. Потом обняла его и сжала так крепко, как только могла.
— О, Вито, — сказал она. — Вито, дорогой мой, дорогой. Тебе не стоит так говорить. Не думай, что ты должен так говорить.
— Но… — он попытался освободиться, но она его не отпускала.
— Ты еще ничего не знаешь о любви. Ты не знаешь, любишь ли ты меня. Ты не можешь так говорить.