О, дружище! Разве это не смешно.

Она почувствовала, что слезы потекли снова. Где-то — когда-то — однажды — казалось, у нее был ключ к разгадке. Что-то было. Она нахмурилась. Обнаружила, что повторяет: «Я ему нужна, он должен во мне нуждаться». Кроме того, у него не было матери. Черт возьми, какая разница, у меня не было отца.

— Чего ты хочешь? — спросил он. Она в испуге повернулась. Она не слышала, как он вошел. Еще более пугающим было выражение его лица. Оно было не просто злым, оно было жестоким. Она со смятением поняла, что он больше не был мальчиком. Он был совершенно сформировавшимся мужчиной. И не только это. За час или около того он набрал неоспоримое преимущество над ней, достиг такой безопасности и злого спокойствия, что был за пределами ее досягаемости.

— Я… Я просто хотела поговорить с тобой, — сказала она неуверенно.

Он пожал плечами.

— И что?

— Послушай, не будь свиньей. Я имею в виду, не будь жестоким.

— Ты собираешься снова обзывать меня? Если ты будешь это делать, я уйду. Но предупреждаю тебя, если ты назовешь меня — ты понимаешь, как раньше, я тебя ударю. — Его кулаки были сжаты, губы бледны.

— Послушай, — сказала она, махнув рукой и сев на постели. — Я сожалею об этом. Ты прав. Это отвратительно, что я сказала, и я на самом деле не имела это в виду. Понимаешь, я не хотела этого.

Он молчал.

— Вито, ты должен меня понять. Я так не думаю. Ты знаешь, какая я. Я просто потеряла самообладание, вот и все.

— Ты обозвала меня… итальяшкой и мальчишкой. Сопляком. — Его голос был низким. — Что ж — я такой. Я таким родился. Конечно, я итальянец. И мне только шестнадцать лет — мне будет семнадцать через несколько месяцев. Ну и что? Чего тут стыдного? Что я сделал?

— Ох, Вито, — она покачала головой. — Пожалуйста, пожалуйста, я все это понимаю. Ты не должен говорить.

Он резко прервал ее.

— Но то, что ты делаешь, ты делаешь все сама. Тебе должно быть стыдно. Не мне.

— Чего мне должно быть стыдно?

— «Чего»! Того, что ты носишься по сцене без одежды. Того, что ты выделываешь все эти штуки своими руками и ртом, делаешь все это. И ты говоришь, что тебе нечего стыдиться?

— Я тебе уже говорила… — Она остановилась и вздохнула. Ее голос был скучным и монотонным. — Это просто представление. В этом нет ничего плохого. Так идет с… Я даже не знаю, с каких пор. Мужчины приходят в театр, чтобы увидеть, как девушка раздевается, и они хотят платить за это. Поэтому я это делаю. Я делаю это лучше, более артистично, чем девяносто девять процентов других девок. Поэтому у меня есть квартира. И эти тряпки. И я могу кормить тебя…

— Мне не нужна эта вшивая еда.

Она продолжала, как будто не слыша его.

— Я делала это с тех пор, когда еще была молодой девушкой. Сначала я смущалась, а потом привыкла. Я даже не думаю о мужчинах. Ты не поймешь. Когда я на сцене, я думаю только о представлении. Люди исчезают. Иногда — как в это последнюю неделю — я думала о тебе.

— Обо мне! Когда все смотрели?

— Конечно. Я думала о тебе и о том, как мне хочется купить тебе хороший костюм, действительно красивый костюм у Де Пинна. Что в этом плохого?

— Я не знаю, — сказал Вито. Он хмурился, стараясь подобрать слова. — Я не знаю, — повторил он наконец. Это просто кажется плохим, вот и все.

Айрис долго молча смотрела на него. Она видела очертания костяшек его пальцев, сжатых в кулаки в карманах брюк.

— Я думала, — она остановилась и глубоко вздохнула, почувствовав, что снова начинает плакать. — Я думала, что мы вместе поедем на Побережье. Или, может быть, я поехала бы первая, а потом послала бы за тобой. Я могла бы оставить стриптиз и уйти в кино. У меня были предложения. У меня было там много друзей.

— Я не хочу знать твоих друзей. — Он неожиданно повернулся к ней лицом, вытянув шею, как змея. — Я ненавижу твоих друзей. Я бы сразу же убил первого, которого увидел.

Она пожала плечами.

— Ты сошел с ума.

— Я бы хотел убить их, — повторил он.

— Что же, ты все еще сердишься? Ты все еще раскален, как преисподняя, да?

— Чертовски верно.

— Ладно, хорошо, ладно, — сказала она с растущим раздражением в голосе и отвернулась к окну.

— Ладно, — сказал он мягко. — Я догадываюсь, что это все.

Она кивнула, не обернувшись, продолжая смотреть в окно. Когда она вновь повернулась к комнате, он уже ушел.

После ухода Вито Айрис погрузилась в сон, глубокий сон полного изнеможения. Ее разбудил телефонный звонок. Она протянула руку к телефону, поднесла к уху и с изумлением услышала гудки. Тогда она поняла, что слышала телефон, звонящий в соседней квартире. Ответьте же, сказала она себе. Затем, неожиданно осознав свое одиночество, она взорвалась от крика:

— Да ответит же кто-нибудь наконец на этот сукин звонок!

Звонок прекратился. Слава Богу, подумала она, судорожно зевая. Ей снова захотелось спать. Она сбросила смятую подушку на пол и подложила под голову холодную подушку. И быстро погрузилась в беспамятство.

В два часа ночи она снова проснулась. В ванной горел свет, и она немедленно приподнялась на локте.

— Вито? — окликнула она. — Дорогой? — Она была уверена, что он там. Она встала с постели и прошла в ванную. Даже посмотрела за душевыми занавесками. Вздрогнула.

Он позвонит завтра, сказала она себе. Около одиннадцати, потому что он не захочет будить меня. Забудь это.

Но снова уснуть она не могла. Поэтому она взяла стакан молока и читала до рассвета.

В семь часов вечера на следующий день Айрис включила свет на кухне и, стоя на одной ноге и растирая икру ступней, исследовала содержимое буфета. Затем, с громким стуком захлопнув дверцу буфета, она побежала в спальню и схватила телефон. Быстро набрала номер, возвращая диск на место пальцем. Она тяжело дышала.

— Здрасьте… — Она помолчала. — Мистер Пеллегрино? Вито дома?

— Нет. Его нет дома.

— Его нет дома! — Она остановилась. Какое-то время она не могла продолжать. — Но… Это мистер Пеллегрино?

— Да.

— Простите, — она засмеялась, — мне показалось, что я набрала не тот номер. Это мисс Хартфорд, Айрис Хартфорд, с четвертого…

— Да, я знаю.

— Я… э… полагаю, что вы знаете меня. О, дружище, разве это связь…

— Простите?

— М-м-м… А Вито сказал вам… м-м… где он?

— Он ушел.

— Ушел? — Он почувствовала, как ее охватывает отчаяние. Как мог он… — Я… м-м… Не хотите ли вы подняться и выпить вместе со мной…

— Простите?

— Я… я бы хотела поговорить с вами. Я спрашиваю, не могли бы вы подняться ко мне ненадолго.

— Сейчас?

— Ну да, если вы не слишком заняты.

— Это очень любезно с вашей стороны. Очень любезно.

— Ну, вы придете?

— Я приду, — сказал Алессандро. — Минут через пять. Спасибо.

— Это действительно очень смешно, — сказала Айрис. — О, черт! — Из протянутого ею Алессандро стакана пива немного выплеснулось на ковер.

Алессандро пожал плечами.

— Ну, то есть вы годитесь мне в отцы — не то, что вы выглядите старым, но вы понимаете, что я имею в виду. И я пытаюсь заполучить вашего сына — если бы я была мужчиной, я бы просила у вас руки вашей дочери.

Алессандро засмеялся.

— В этом случае, сказал он, я рад, что эта страна не соблюдает старых обычаев, потому что я был бы вынужден сказать вам, каково ее приданое. Может быть, если бы у меня была дочь, мне бы пришлось больше работать и скопить немного денег.

— Бросьте, пока вы в выигрышном положении, — сказала Айрис. — Честное слово, вы счастливчик.

— Ах, это хорошо. Холодное пиво в теплую ночь. Простите меня, ели напьюсь и буду слишком много болтать. Вито говорит мне, что когда я напиваюсь, я похож на старуху. — Он остановился и посмотрел на Айрис. — Позвольте мне кое-что сказать вам. — Его тон изменился, голос стал серьезным. — Впервые я вижу вас так близко и я хочу сказать вам, что вы очень красивая женщина. До этого момента я просто не знал, какая вы красивая. Нет, подождите… — Он поднял руку, чтобы предупредить ее восклицание. — Еще один момент. — Он улыбнулся. — Позвольте мне быть честным, я не совсем вас понимаю. Вито вас любит, это я могу понять. Но любите ли вы его? В это трудно поверить. Если бы вы — пожалуйста, простите меня, но я не говорю ничего ужасного — если бы вы просто забавлялись, я бы это понял. Намного проще. Поэтому простите меня, я на самом деле должен спросить вас, я должен знать — какие чувства вы питает к мальчику? Пожалуйста, ответьте честно. Вы можете что-нибудь сказать?