— Эй, мисс Айрис, все, — услышала она голос Вито из гостиной.

Она быстро вышла из спальни, придерживая одной рукой высоко зачесанные волосы, а в другой руке держа коробочку со шпильками. Комнату наполнял приглушенный звук кондиционера. Как будто бы появился кто-то третий. От их близости не осталось и следа.

— О, прекрасно, — сказала она, и лицо ее стало несчастным. — Ты все сделал.

— Угу, — сказал Вито. Он гордо улыбнулся и подошел к кондиционеру, покрутил шкалу. Аппарат работал прекрасно.

— Молодец. Сколько я тебе должна?

— О, — он махнул рукой. — Вы угощали меня мороженым.

— Не дури, — скомандовала она. — Я хочу заплатить тебе.

Она положила шпильки и потянулась за сумочкой.

— Вот, — сказала она, вытаскивая пятидолларовую бумажку. — Нормально?

Он держал руки в карманах, собираясь уходить.

— Нет, забудьте об этом. В другой раз. — Он повернулся к двери, глядя на что угодно, только не на нее. Ему не хотелось уходить.

— Да бери же! — Она злилась на его уход, на его стыдливость. Быстро двинулась за ним, смахнула коробочку со шпильками со стола:

— О, черт!

— Он подскочил к ней и поспешно нагнулся, чтобы собрать шпильки с ковра. Айрис смотрела на него. Его смуглые руки торчали из старенькой хлопчатобумажной футболки, лопатки двигались под тканью. Импульсивно она пододвинула ногу и легко опустила ее на тыльную сторону его ладони. Он неуверенно посмотрел на нее.

— Ну, сказала она, немного задыхаясь, — я тебя поймала. Ты собираешься взять эти пять долларов?

Он покраснел и попытался убрать руку, но она надавила сильнее.

— Собираешься?

— Ну ладно. — Он улыбнулся. — Возьму.

— Так-то лучше, — сказала она. Убрала ногу с его руки и провела босыми пальцами под его подбородком. Пальцы были холодными и ароматными, а ее высокий подъем находился так близко от его губ. Затем она отвела ногу в сторону, и он встал. Она вложила деньги ему в руку и сжала пальцы в кулак. Ее ногти царапнули ему, запястье.

— Большое спасибо, — сказал Вито уходя. — Если он еще будет беспокоить вас… Я не думаю, что он будет, но если…

— Я позову тебя.

— Да. Только…

— Я понимаю, только позвать тебя.

— Хорошо.

— Не напейся.

— Что?

— С такими деньгами.

— О, — он засмеялся, — только не я. Я не пью.

Улыбаясь, она открыла дверь, но в ее улыбке была тень раздражения.

— Ну, до свидания, — сказал он.

Она не ответила. Продолжая улыбаться, перед тем, как закрыть дверь, она сказала:

— Подстригись.

Он было засмеялся, но она закрыла дверь. Постояла, прижавшись лицом к холодному блестящему металлу двери. Затем сжала груди руками. Они болели. Теперь квартира казалась мрачной и скучной, хотя день был в разгаре. Боже, сказала она себе, медленно растирая груди, кажется, я снова заплачу. Боже. На этот раз она не смогла сдержаться, и слезы покатились. Она медленно побрела в комнату, высоко запрокинув голову, чтобы не потекла тушь, и выключила кондиционер.

К четырем часам дня Вито прошел пешком от 64-й Ист-стрит через парк до Инглиш-авеню, спустился по Инглиш до 42-й стрит, к Таймс-сквер. От Таймс-сквер он поехал на подземке до Баттери, но вышел на 14-й стрит, съел два хотдога, выпил пинту шипучки, купил пакетик жареной кукурузы, яичную булочку и бутылку пепси.

На 3-й авеню, имея немногим более трех долларов в кармане, он надолго застрял у витрины армейского магазина, погрузившись в созерцание экипировки для выживания в экстремальных условиях. Через полчаса он вышел из магазина, исследовав и испробовав романтику почти каждого предмета на полках. В числе его приобретений были карманный электрический фонарик размером с ручку и банка «Стерно». Она пригодится, когда он пойдет в поход.

Затем он отыскал телефонную будку и набрал номер отца.

— Па?.. В городе… С парнями… Да так, ничего особенного… Развлекаемся… Конечно, ел. Я купил хотдог. Слушай… — он замолчал. Он не часто лгал отцу. — Ничего, если я пойду в кино? У меня есть деньги. Та женщина, та леди, которой я чинил кондиционер, из 4-Б, она дала мне несколько долларов… То есть это в десять часов? Побойся Бога, сегодня же субботний вечер… Хорошо, до двенадцати. Я понял, что ты имеешь в виду, я так и сказал, правда же — до двенадцати?… Ладно, ну, пока… э-э… подожди минутку — может быть, если фильм мне не понравится, я буду дома раньше. Ладно, ciao.

Выйдя из телефонной будки, Вито посмотрел на часы в витрине магазина. Половина шестого. И вопрос заключается в том, сказал он себе, что делать? Черт возьми, что ты собираешься делать, парень?

Больше всего ему хотелось вернуться домой, в ту квартиру на четвертом этаже, в 4-Б. Он представил себе, как едет в подземке, идет по улицам, входит в лифт, проходит по коридору. Он даже увидел неяркий отблеск света на двери ее квартиры. А затем мужество покинуло его.

Что бы он сделал? Что бы он сказал или сделал? Неожиданно он вспомнил об отвертке. Она осталась там. Он рванул так резко, что едва не попал под такси. Побледнев, отпрянул на обочину. Ну и что? Да, я забыл свою отвертку. Ну и что?

Предположим, она сердится. Предположим, она скажет:

— Иди прочь, парень, ты надоел мне. Иди прочь, или я позову твоего отца!

Он содрогнулся.

Предположим, у нее в квартире будет еще кто-то. Или она будет разговаривать по телефону, и ей придется положить трубку, чтобы открыть дверь. Или, предположим, она спит или принимает душ. Она бы разозлилась.

— Простите, что надоедаю вам, мисс… фу, Айрис, я бы не хотел вас тревожить, но я забыл свою… Это просто маленькое дельце о забытой отвертке, мадам, мы мигом его уладим…

Дерьмо! Вито плюнул, стараясь попасть в отверстие люка, и промахнулся. Пошел дальше, автоматически отмечая огни светофора, лавируя так, чтобы избежать столкновений с другими пешеходами, абсолютно не обращая внимания на то, что происходило вокруг.

Ну, предположим — он разрешил своей фантазии лететь бесконтрольно — предположим, она откроет дверь, одетая в те самые белые брюки, и предположим, скажет: «Заходи». Даст ему еще мороженого, подойдет и встанет сзади, так близко от него, что он кожей спины почувствует нежное прикосновение ее грудей. Он представил это так глубоко и так живо, что его сердце почти перестало биться. Интересно, о чем она думала, когда дотронулась до него? Может быть, она знала, что он чувствует, когда положила ладонь на его голову, когда тепло ее руки коснулось его шеи? Он вздрогнул и в качестве эксперимента провел рукой по шее. Потрясающе: абсолютно никаких ощущений.

Ну, допустим, она все это сделает. И что?

Ну, парень, ты просто пойдешь в город. Это был воображаемый голос одного из его друзей. Он улыбнулся. «Пойти в город» означало пойти на крышу. Или в парк, или в кино. И обниматься там. Прижиматься и, если тебя оттолкнут, пытаться прижаться еще сильнее. Невозможно. С ней он бы не мог тискаться.

Ну, ладно, ну, я цыпленок, сказал он себе. А что, ты не был бы цыпленком, а? — спросил он у своего воображаемого оппонента. А? То же мне, гигант секса.

«Che coscie», сказал старик. Какие бедра! Он вновь почувствовал возбуждение, в сотый, в тысячный раз за этот день. Повернулся лицом к витрине магазина и стоял до тех пор, пока не смог расслабиться и продолжить свой путь.

Давай посмотрим правде в лицо, сказал он себе, пытаясь резкостью тона сдержать слезы, давай посмотрим правде в лицо, ты ведь всего-навсего маленький итальяшка, даго[1], горный козел. Ты сопляк, да еще и слабак при этом. У тебя горбатый нос, еврейский нос. У тебя нет машины.

Если бы только у него была машина. Если бы он мог одолжить машину, он бы пригласил ее покататься, и она бы надела эту тонкую шелковую блузку, под которой ничего нет, и он бы поехал по Сомилл-Ривер-паркуэй, и они бы расположились на травке и начали бы обниматься, и он бы запустил руки под блузку, и она бы приоткрыла рот, и он бы почувствовал ее язык…