— Но знаю, что я чувствую, — сказал он, высвобождаясь из ее объятий. — Я люблю тебя. Что в этом плохого? — Сейчас он выглядел разгневанным, его юное лицо пылало. Затем он опустил глаза. — Это вовсе не значит, что ты должна любить меня. Вовсе нет. Просто я тебя люблю.

— Хорошо, — сказала она. — Хорошо, посмотрим. Но я хочу, чтобы ты кое-что знал — если ты даже не это имел в виду, это замечательно, что ты так сказал. Понимаешь, это заставило меня заплакать.

— Но я…

— Ладно, ладно. — Она вновь притянула его голову к своей груди. Погладила его по щеке и по голове, а затем провела рукой по его худой спине, ощущая выпиравшие под гладкой кожей кости и мускулы.

— О, ты такой восхитительный, — шептала она, — такой нежный и очаровательный. Ты такой красивый. — Она замолчала. — Я тебе нравлюсь?

— О да. — Он неловко поцеловал ее, не уверенный, стоит ли ему пользовать языком. Она наклонилась над ним и поцеловала его — опытно, агрессивно. Почувствовала, как его тело быстро оживает, прижимается к ней.

Она просунула ладонь между их телами и ощутила его молодую силу, жар, пульсацию, шелковистость. Ее переполняло желание овладеть им, взять его, вобрать эту принадлежащую ему драгоценную живую красоту в свое существо. Она отбросила простыню в сторону и подтолкнула его, так что он упал на спину.

— О, Вито, — шептала она. — Дорогой, ты такой красивый, — повторяла она вновь и вновь, — такой красивый, — и прижималась губами к его груди. Потом провела кончиком языка вдоль его живота. Он застонал, когда его плоть, ищущая, жаждущая, почувствовала тепло ее губ.

— О, я люблю тебя, — шептала она. — Я люблю тебя, я хочу тебя. Ты такой красивый, милый мой, такой красивый. Мой. Я хочу тебя.

Он окаменел от страха и так напрягся, что каждый мускул рельефно обозначился под кожей. Ужас от того, что она делала, парализовал его. Он был беспомощным, одиноким, неспособным говорить. Он страшно напрягся, желая сжаться от ужаса, которым она наполнила каждый уголок его сознания. И в то же время он ощущал отрешенную, острую целеустремленность своей плоти, упрямой, дерзкой, увлекающей за собой все его сопротивляющееся существо.

— А-а-а, — закричал он. — А-а-а. — Звук умирал, грохоча в его пустой голове. Он потерян, одинок, уничтожен. В этот момент он бы не смог даже отозваться на свое имя.

Вито долго лежал молча, крепко зажмурив глаза. Его рот превратился в узкую полоску боли. Айрис хлопотала над ним, воркуя и приговаривая, взбивая подушку под его головой, растирая ему виски и брови. Она тревожно смотрела на него, гладила его лицо и прижимала голову с черными кудрями, сейчас влажными и спутанными, к своей груди. Постепенно его лицо смягчилось, веки с длинными ресницами затрепетали, открылись и медленно сомкнулись. Он уснул у нее на руке.

Глядя на него, пока он все глубже и глубже погружался в бессознательность, Айрис чувствовала, как остывает ее голова.

Она с ужасающей ясностью воспринимала все вокруг, вдруг став почти болезненно осторожной. Каждый звук в комнате — тиканье часов, дыханье, шуршанье простыни, казалось, ударял ей по нервам. Свет был слишком ярким и резал глаза, полированные поверхности нестерпимо блестели. Во всем ощущалось страшное напряжение. Ее рука сжалась, как бы стремясь освободить ее от источника страданий.

Еще хуже было то, что она ощущала себя отрезанной от всего мира. Ее охватило удушающее чувство одиночества.

С трудом она вытащила руку из-под головы Вито. Положила ладони себе на горло, как бы стремясь задушить себя. Затем в отчаянии потянулась за бутылкой виски и наполнила стакан на четверть. Она упорно глотала виски, проталкивая его через горло до последней капли. Затем села, сжав руками ноющий живот и ощущая, как потихоньку тепло проникает в кровь. Осторожно скользнула пол простыню и натянула ее до подбородка. Действие алкоголя усиливалось, тепло распространялось все дальше, и наконец она ощутила, как оно подбирается к окраинам сознания.

— А-а, — прошептала она, эхом повторяя крик Вито. — А-а, — повторила она. — Спасибо. Господи. Спасибо за угощенье. — Забросила свою ногу на ногу Вито и успокоенно зажала ее между бедрами.

Потом она уснула.

Было уже начало шестого, когда Айрис проснулась, сразу же включившись, в полной готовности. Она повернула голову и обнаружила, что Вито разглядывает ее. Его черные, быстрые, как у зверька, глаза были спокойны, лицо было серьезным, но когда она повернулась, чтобы посмотреть на него, он скромно улыбнулся.

— Дорогой, — прошептала она.

— Я смотрел на тебя, — прошептал он.

— Долго?

— Час.

— Почему же ты не разбудил меня, милый? — лениво протянула она и пододвинулась к нему поближе, повторяя его позу.

Он пожал плечами. Она взяла его руку и положила к себе на низ живота, но рука оставалась неподвижной.

— Кажется, я должен идти, — прошептал он. — Мой отец…

Она немного отодвинулась и холодно посмотрела на него.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего. — Она покачала головой и отвела глаза. Несколько мгновений она молчала и не спеша, педантично протирала глаза, не обращая на него внимания.

— Ну… Айрис… Не сердись. Понимаешь, он может волноваться. Я должен хотя бы отметиться.

— Что ж? — Она уронила руки и уставилась в потолок. — Иди.

— Я не хочу, чтобы ты сердилась на меня.

— Я не сержусь. — Она зевнула и рассеянно похлопала его, протянув руку, но не глядя ему в лицо. — Иди домой, — сказала она. — Иди домой и расскажи все своему отцу. И не забудь рассказать также своим друзьям — всем мальчикам в этом квартале, каждому, кого ты только вспомнишь. — В ее голосе звучала горечь.

Он был шокирован. Его голос напрягся и почти треснул.

— Бога ради! Я не собираюсь этого делать. Я никому не скажу. Честно, Айрис.

Она жестоко смотрела на него. Потом улыбнулась.

— Хорошо. Прости меня. Я знаю, что не скажешь. Просто — ну, это не так уж и интересно. Не то, что в этом есть что-то плохое, — она подчеркнула это слово энергичным взглядом, — но просто я не хочу, чтобы за мной укрепилась репутация похитительницы младенцев.

Вито покраснел.

— Я вовсе так не думал. Я даже… я даже не думал об этом, — закончил он, запинаясь.

— Похоже на это.

Вито молчал. Его глаза изучали ее лицо, а затем он отвел взгляд.

— Послушай, — сказал он наконец. — Я хочу у тебя кое-что спросить. Я имею в виду… ну, мы здесь, я имею в виду, мы… ну, ты понимаешь…

— Что?

— Ну, мы ведь вместе, правда?

— Да.

— И это означает — или, по крайней мере, я думаю, что это означает, — последние слова дались ему с трудом, — что ты моя девушка. — Он замолчал, а потом прошептал: — Не так ли?

Сначала она улыбнулась, потом стала смеяться. Села в постели и смеялась, а затем наклонилась к нему, все еще смеясь, и уткнулась носом в его плечо.

— Ох, Вито, ты смешной мальчик. Ты ужасно, ужасно смешной, — сказала она. — Я не собираюсь быть твоей девушкой. Я вообще ничья девушка.

— Но я хочу, чтобы ты была…

— О, ты в действительности еще не знаешь, что…

— Ну да, — сказал он зло, — ты это уже говорила.

Он сел, заставив ее откинуться на подушку. Уперся кулаками в постель. Его худые руки выпрямились и напряглись.

— Я не говорю, что мы можем быть вместе, потому что… ну, у меня мало денег. Но я хочу, чтобы ты была моей девушкой. Ну, если ты хочешь ею быть, то все нормально, а если не хочешь…

— Эй! Послушай, ну и кто же из нас сердится?

Он не обратил внимания на ее слова.

— Ну, — сказал он твердо, — что ты скажешь?

Она долго смотрела на него, не отвечая. Он выглядел до смешного по-детски, взъерошенные кудри упали на брови, нежные, изогнутые губы сейчас были напряжены, а тонкие руки выдавались из плечей, как крылья. Однако его глаза были полны решимости, лицо было серьезным. Отвечая ему, она не была уверена — играет ли она с ним или действительно уступает.

— Означает ли это, что ты… Что я не должна больше ни с кем встречаться?