Отец пожал плечами, наклонился и выпустил Бейзила на пол с рук. Он ждал со смирением и долей страха, что Дейл продолжит: «Я думаю, ты надеешься встретить ее там, в аббатстве? Верно?» Но дочь не сделала этого. Том слышал стук ее каблуков, когда она пошла назад на кухню. Потом он выпрямился.

— Я иду вниз в мастерскую.

— Ленч? — сказала Дейл. — Суп? Круассаны с начинкой?

Мистер Карвер отрицательно покачал головой.

— Нет, благодарю. Очень мило с твоей стороны, но не надо.

Дейл улыбнулась отцу.

— Нет проблем, — сказала она, начиная перекладывать крем из миски в зеленую стеклянную тарелку. — Все просто, когда я здесь. Я люблю приглядывать за тобой, вот и все.

Элизабет не могла видеть Тома в аббатстве. Ничего удивительного, ведь сюда пришли сотни людей, а он никогда не давал понять, что может здесь оказаться. Правда, в невысказанной зависти к самостоятельно организованному Рождеству Лиз мистер Карвер думал, что есть самая крошечная возможность встретить ее.

У Лиз была новая стрижка — более короткая — и новое пальто с меховым воротником и манжетами. Она удачно добилась одним махом этих перемен за несколько дней до Рождества, изумляясь самой себе. Ее отец восхищался и тем и другим.

— Это тебе очень к лицу, — говорил мистер Браун про ее волосы. — Очень! Ты выглядишь гораздо моложе и не так респектабельно. А красное пальто! Красное! Я думал, ты равнодушна к любому цвету на свете, кроме темно-синего.

Отец стоял теперь позади нее в церкви. На нем была твидовая шляпа и толстое старое твидовое пальто, которое он носил еще в ту пору, когда Элизабет была ребенком. К шляпе мистера Брауна много лет назад прицепилось несколько рыболовных мушек.

Он разглядывал книгу псалмов с помощью очков, которые дочь закрепила проволокой этим вечером.

— Надеюсь, ты заметила похожие на брильянты украшения на окнах?

Отец очень гордился своей квартирой.

— Да, — ответила Элизабет.

— И безупречную чистоту в туалете?

— Ослепительно.

— Он хотел четыре фунта за час. Это на двадцать пенсов больше, чем платят ему за час в «Лисе и винограде».

— Ты должен чувствовать себя подобно леди Баунтифул.

— Я никогда не эксплуатировал физический труд кого бы то ни было — разве только разум.

— Значит, ты жил в очень изолированном мире.

— Я знаю, — сказал мистер Браун. Его голос достиг грани сожаления по этому поводу. — Знаю, что это так.

Элизабет почувствовала большую симпатию к нему, стоя возле отца в аббатстве. Когда она подумала об этом, то ощутила чудесное восхищение всеми вокруг нее, этой церковью восемнадцатого века и ее чрезмерно роскошным убранством, своей новой стрижкой, блестящими черными манжетами на новом пальто, Рождеством, Англией и жизнью. Хотелось петь — от всей души, радуясь, что она — часть такой жизни, такого действа, что в Рождество она разом порывает со всем тяжелым и неприятным.

Лиз повернулась к отцу и улыбнулась ему. Дункан Браун подмигнул ей, потом поднял очки на лоб.

— Что за вандалы викторианских времен были здесь?! Причем — с хоралами.

— Если, — прошептала она в ответ, — ты был просто крестьянином, что бы ты сказал доброму королю Венцеслесу?

Дункан снова подмигнул и вернулся к пению.

Стоявший неподалеку Том Карвер (Дейл оказалась за его спиной) понял, что женщина в красном пальто — действительно Элизабет Браун. Только стрижка у нее стала более короткой. Он взглянул на дочь. Та держала свою книгу псалмов почти нарочито перед носом и пела с торжественной сосредоточенностью.

Том сдвинул свои очки на кончик носа так, чтобы ему было удобно смотреть поверх них на большом расстоянии, и сосредоточил свой взгляд на Элизабет…

— Привет, — сказала Лиз.

Руфус разглядел ее. У него на руках был Бейзил, и обладание этой огромной меховой подушкой, казалось, служило достаточным оправданием, чтобы ничего не отвечать.

Элизабет улыбнулась.

— Я — приятельница твоего отца. Он помогает мне с моим новым домом.

Мальчик потерся лицом о кошачью шерсть. Эта приятельница отца казалась нормальной и не отпугивающей. На ней была такая же плиссированная юбка, какие носили его учительницы в старой школе в Бате. Учительницы в Седжбери не носили плиссированных юбок, и у них были неприятные и, как правило, усталые голоса. Когда в классе становилось слишком шумно (а это случалось частенько), они посылали школьников найти другого учителя, чтобы тот помог заставить кое-кого замолкнуть…

— Только что приехал? — спросила Элизабет. Она присела на ручку одного из кресел возле телевизора, и Руфусу теперь не нужно было глядеть на нее снизу вверх.

Мальчик утвердительно кивнул:

— Папа забрал меня.

Он на миг закрыл глаза. Какое это было удовольствие — видеть своего отца и его машину на той придорожной стоянке, где они все договорились встретиться! И Руфус, к своему стыду, захотел плакать. Но не сделал этого, поскольку чувствовал себя виноватым перед матерью. Он видел, что та выглядит ужасно, ее лицо смотрелось измученным и бледным — особенно на фоне пышной прически. Мальчику показалось, что его отец заметит это — и то, как крепко мама обняла его при прощании. Они недолго разговаривали друг с другом — его мать и отец. Потом переложили его сумку, резиновые сапоги и прочие вещи из одной машины в другую. А когда Руфус оказался в машине мистера Карвера, то слегка опустил голову, застегивая ремень безопасности. И Джози увидела лицо сына и, наверное, поняла, что он чувствовал, возвращаясь домой в машине своего отца.

В автомобиле лежали на полу привычные резиновые коврики, а в бардачке нашлись те же карты, карандаши и необычайно «атомные» мятные конфеты…

Элизабет протянула руку и дотронулась до одного из небрежно выпущенных когтей Бейзила.

— Хорошо провел Рождество?

Держать кота становилось тяжело. Руфус пытался переложить его, потерпел неудачу и выпустил Бейзила из своих объятий на диван.

— Я не знаю…

— Понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала мисс Браун. — Когда предвкушаешь что-то очень сильно, то не можешь поверить, когда все уже случилось. А потом не можешь решить, так ли было хорошо, как ты надеялся…

Руфус начал легонько стучать ногой по дивану. Он неуверенно проговорил:

— Было непонятно, когда они ушли.

Элизабет молчала, и возникла пауза. Она чувствовала, что это было излишне многозначительно со стороны Тома — оставить ее наедине с Руфусом, ради того, чтобы побеседовать с ним, если получится.

Она мягко спросила:

— Кто ушел?

— Другие, — ответил Руфус. Он перестал стучать ногой, оперся руками о диван и начал прыгать вниз и вверх. Его каштановые с рыжиной волосы подскакивали вместе с ним. — Позвонила их мать, вот они и ушли.

— А, — кивнула Лиз, — ты имеешь в виду детей твоего отчима?

Мальчик утвердительно мотнул головой.

Телефонный звонок затрезвонил довольно поздно в канун Рождества. Руфус уже лежал в кровати и ждал почти с нетерпением Рори, которого отошлют спать, как и его. Он слышал, как мать крикнула: «Бекки, это тебя!» Таким голосом она обычно говорила, если была не в духе, но пыталась скрыть это. Потом какое-то время было слышно бормотание. Руфус слышал, как была положена с грохотом телефонная трубка, а потом начался скандал. Бекки кричала, мать — тоже, Клер плакала, отчим орал, а сводный брат включил телевизор так громко, что люди за стенкой стали барабанить по стене и вопить, чтобы все заткнулись. Спустя немного времени Рори пришел в их комнату в слезах и начал запихивать свои вещи в рюкзачок.

Руфус сел на кровати.

— Куда ты собираешься?

— Обратно к маме…

— Но ведь Рождество…

— А что с того? — сказал Рори. Он отвернулся от Руфуса. — Разве, черт побери, это важно?

Сводный брат наблюдал за ним. Он слышал, как Бекки и Клер глухо стучат по двери в соседней комнате. Младшая сестра плакала, было слышно, как старшая несколько раз очень отчетливо непристойно выругалась. Потом внизу, у ворот, развернулась машина, и все дети с грохотом спустились вниз по лестнице и хлопнули входной дверью, хлопнули дверцами машины, мотор заревел, как у автомобиля на гонках в Бренд-Хетч. И воцарилась тишина.