— Видела Джорджа? — перебила ее Софи.

— Он работает. Устроился в магазин садового инвентаря. Сказал мне: «Лотте…»

— А Гас где?

— Ушел. — Она взяла ведро, из которого поднимался удушающий запах хлорки. — Совсем за ребенком не присматривают. В этом возрасте ему положено быть в детском лагере, с другими мальчишками…

— А у нас нет детских лагерей. Куда он ушел?

— Что-то про сад говорил. Вроде как на дерево хочет залезть. В четырнадцать лет по деревьям лазает!

— Его мать ищет…

— Она совсем за ним не смотрит. Да и мистер Вуд тоже. Они оба такие уставшие. — Взяв губку и ведро, Лотте пошла в ванную. — Хорошо, что у меня крепкий шведский характер. Иначе я б на такой работе долго не продержалась.

Софи спустилась обратно на первый этаж и прошла мимо кабинета Хилари в сад. По большому счету это был красивый сад: старый, скромный, традиционный, с лужайкой и розами. В дальнем конце располагался участок с яблонями, качелями, горкой и лестницей для детей постояльцев. Однако выглядел он заброшенным. Лужайку давно не стригли, под розами густо разрослись сорняки, да и у самих роз давно было пора оборвать увядшие бутоны. Дельфиниум и алтей упали на землю, где все равно пытались жить и цвести.

— Гас! — позвала Софи. — Гас!

Нет ответа. Она прошла мимо столиков и скамеек к яблоням и посмотрела на кроны.

— Гас!

Тишина. Софи пробралась сквозь деревья к дальнему концу сада, где была стена, отделяющая его от парковки. Задрав юбку, она стала карабкаться на стену.

— Я тут.

Софи обернулась. Гас, свесив ноги, сидел на стене слева, под ветвями тиса, которые практически полностью его скрывали.

— Почему не отзываешься? Ты же меня слышал.

— Не хочу, — ответил Гас. — Мне здесь лучше.

— Ты нужен Хилари.

— Зачем?

— Не знаю. У нее для тебя какое-то задание.

— Сто лет тебя не видел.

Софи залезла на стену и подвинулась к нему.

— Дня четыре, — ответила она. — Гас, пошли. Она велела тебе прийти…

— Не могу.

— Что значит «не могу»?!

— Не могу туда вернуться.

— Ох, Гас! — рассердилась Софи. — Хватит валять дурака! Что на тебя нашло?

Он промолчал. Софи не видела его лица, только длинные ноги в джинсах с тщательно порванными коленями, русский армейский ремень, который Джордж нашел на блошином рынке, да полоску бело-серой футболки.

— Вылезай. А то я тебя совсем не вижу.

Гас не пошевелился.

— Ну, тогда я пошла. Скажу Хилари, что ты упрямишься.

— Стой…

Софи чуть откинулась и оперлась на руки, чтобы не свалиться назад.

— Я тут весь день сижу.

Наконец Гас медленно выбрался из-под шелестящих ветвей. У него было грязное, в разводах лицо. Софи увидела, что он плакал, и выпрямилась.

— Эй, Гас, ты чего?!

У него был жалобный взгляд, как у побитого щенка.

— Что случилось?

— А ты разве не знаешь?

— Нет…

Гас глубоко вздохнул и содрогнулся. Спрятав лицо в ладонях, он проговорил:

— Ты разве не знаешь, что мой папа хочет бросить маму и жениться на твоей маме?

В церкви был настоящий праздник цветов. Ви договорилась со знакомым цветочником, и тот привез для похорон целые груды георгинов и хризантем. Она любила георгины за их чистоту, силу и дерзкие оттенки. Впервые Дэн подарил ей именно эти цветы, которые сам вырастил в саду «Би-Хауса». Они росли аккуратной грядкой, совсем как его горох, морковь и бобы — специально для уиттингборнской цветочной выставки. Но Дэн решил подарить их Ви. Она до сих пор их помнила: громадные, идеально ровные головки, алые, бордовые, желтые и оранжевые лепестки в газетном кульке, а за ними — лицо Дэна, маленькое и бледное по сравнению с георгинами, светящееся приятным волнением.

Господи! — воскликнула она. — Вы что это задумали, мистер Брэдшоу? В следующий раз небось конфеты принесете?

Ви угадала: вскоре на ее крыльце оказалась огромная коробка молочного ассорти. Потом Дэн угостил ее своими овощами и подарил золотую рыбку в аквариуме, которую якобы случайно выиграл на двухдневной ярмарке. Рыбка сделала свое дело: растопила между ними лед. Ви назвала ее Пушинкой. Она прожила две недели, а потом всплыла вверх животом. По словам Ви, выглядела она мертвее рыбы на крючке. Нельзя сказать, чтобы они очень расстроились: оба уже были на седьмом небе от счастья.

На самом деле Ви не верила в Бога. Она считала, что Господь — это лишь повод, чтобы не думать своей головой. Дэн был иного мнения. Он редко ходил в церковь (разве что под Рождество и на День примирения, надев медали и сунув в петлицу красный мак), зато регулярно смотрел «Хвалебные песни» по телевизору и сердился, когда Ви посмеивалась над верующими. Говорил, что так делают только бесчувственные и глупые люди. В торговом флоте он узнал, как вера объединяет людей. «Или разделяет», — подмечала Ви.

Все-таки несколько раз она ходила с ним в церковь, и ей понравились свечи и песни. Когда Дэн умер, она пошла к приходскому священнику той же самой церковки в конце Орчард-стрит и робко спросила о похоронах.

— Ну разумеется! — ответил он. — Мистер Брэдшоу ведь был нашим прихожанином.

Ви изумилась: выходит, общество уважало Дэна, и он существовал не только для нее? Впрочем, ничего удивительного. Как хорошо он выглядел в церкви! Костюм выглажен, туфли сверкают, спина прямая… Он всегда держался с достоинством, несмотря на небольшой рост. Ви пожалела, что не восхищалась им открыто, не говорила ему, как приятно ей выходить в люди с таким видным мужчиной.

Церковь была маленькая, старая и темная, но георгины будто освещали ее изнутри, да еще повсюду горели свечи — Ви очень просила зажечь их побольше. Цветы украшали алтарь, ступени, купель и все подоконники. Один венок она заказала от своего имени: бело-желтый, в форме узкого бриллианта из лилий. Его положили на крышку гроба. Открытку она вкладывать не стала: Дэн и так знал, что она думает.

Хилари решила осмотреть мальчиков перед выходом из дома. Они выглядели на удивление прилично, даже нашли галстуки. Адам завязал свой не очень туго, зато сам надел пиджак и черные туфли.

— Молодец! — похвалила его Хилари.

Он взъерошил волосы и провел пальцем под воротником, словно тот его душил.

— Дэн был хороший, — сказал он.

Джордж спросил:

— Ты как? Нормально?

Хилари кивнула. На ней был новый черный костюм и черные лодочки на каблуках. Адам подумал, что она прекрасно выглядит, но решил промолчать: на похоронах ведь не принято выглядеть слишком хорошо, главное — не выделяться. Он улыбнулся. Мама у них умница, отлично держится. Даже не спросила, что сказал отец, не стала лишний раз их беспокоить. Адам был искренне ей благодарен за то, что она так здорово себя ведет. Он-то думал, что и разговаривать с отцом не станет, но ошибся. Лоренс поступил ужасно, непростительно, и в то же время Адам восхищался, как спокойно, уверенно и печально он с ними говорил.

— Я не хотел, чтобы все так вышло, — сказал Лоренс. — Я этого не ожидал. Могу честно признаться: меня словно молния ударила, и после этого я изменился. Изменилось и все вокруг.

Сыновья слушали его молча. Никто ничего не спрашивал, даже Гас, который обычно не стеснялся задавать вопросы. Чувствовалась заметная неловкость, потому что все боялись услышать имя Джины, боялись даже представить, какие чувства оно у них вызовет. Лучше просто воспринимать папу как папу, и все.

— Вы ничего не хотите спросить? Я постараюсь ответить как можно искреннее.

Джордж вздохнул и оперся локтями на колени.

— Нет.

— Сказать вам тоже нечего?

Гас закрыл глаза. Адам знал: брат ждет не дождется, когда этот разговор закончится. Что хуже — предательство отца или матери? Если бы Хилари так поступила, им, наверное, было бы еще больнее: все, во что они верили с детства, просто вышвырнули бы на помойку. А папа… он ведь никогда не был ловеласом и не разглагольствовал о любви, точно герой второсортной мелодрамы. Надежнее человека Адам просто не знал. Друзья неизменно восхищались его добротой и постоянством. У отца всегда можно найти поддержку. Точнее, можно было.