Лоренс обошел стол; Джина встала и положила руки ему на плечи. Он рассмотрел ее темные волосы, брови и ресницы, ее запястья в тонких браслетах… Всю свою жизнь он знал эту женщину, знал образ ее мыслей, ее поведение и чувства — огромное количество фактов, которые проходили сквозь него, не пробуждая страсти. И сейчас, в этот самый миг, когда он был безумно рад сжимать Джину в объятиях и слышать, что она его ценит, все эти факты вдруг слились и захлестнули его волной.

— Джина, — хриплым голосом проговорил он. — О Джина!..

Закрыв глаза, он крепко ее обнял.

— О Джина… — повторил он, приникая к ее губам.

— Да езжай ты уже! — воскликнул Адам. — Мы тебя прикроем.

Софи обвела взглядом всех троих.

— А разве… разве я не должна кого-нибудь предупредить?

— Нет, — ответил Джордж.

— Все только расстроятся, — сказал Гас, лежавший на ее скрипучей кровати.

— И вообще ты имеешь полное право увидеть родного отца! — добавил Адам.

Софи теребила краешек белой блузки.

— Мама переживает за бабушку и Дэна, а я…

— Она ничего не узнает, — перебил ее Джордж. — Подумает, что ты здесь. Ты и так целыми днями работаешь.

Адам зевнул.

— Поезжай, и дело с концом. Зачем все усложнять?

— В нашей семье всегда все сложно. Ты же знаешь. Мы по любому поводу готовы обсуждать свои чувства, даже если речь о стирке носков.

— Ну, больше такого не будет, — сказал Адам. — Отец-то ушел.

Все замолчали. Наконец Софи буркнула:

— Не смей говорить о моем отце!

— Прости, я только…

— Ты его не знаешь. Никто не знает.

Гас сел. Софи уже давно была в скверном настроении, все время огрызалась и нервничала, как умеют сделать только девчонки: хандрят, а обсуждать свою беду не желают. Софи выглядела утомленной. Когда она была такой, Гасу хотелось подарить ей цветы или накормить фирменным блюдом — «яичным танго» с кетчупом и булочкой. Стесняясь братьев, он неуклюже сказал:

— Поступай, как тебе хочется.

Софи кивнула и завязала узлом полы рубашки.

— Правильно, — согласился Адам. — Не бойся: наша мама подумает, что ты дома, а твоя — что ты у нас. Мы им в этом поможем.

Софи мельком посмотрела на Джорджа.

— Ты… ты поедешь со мной?

Он покачал головой:

— Не-а.

— Не могу же я…

— Можешь! — отрезал Джордж. — И должна. В конце концов, он твой папа.

— А если у него есть любовница?

Все замолчали. Любовница Фергуса Бедфорда представилась им эдакой красоткой с плакатов, которыми Гас увешал стены своей комнаты.

— Да уж…

— Лучше не думай об этом, наверняка у него никого нет…

— Я умру, — сказала Софи. — Или с ума сойду.

Гас вскочил с кровати, оставив на лоскутном покрывале глубокие складки.

— Тогда тебе точно надо поехать. Чтобы во всем убедиться.

Адам швырнул в него подушку и крикнул:

— Ну ты и болван! Недоумок!

На уиттингборнском вокзале было практически пусто, если не считать сутулой девушки в черном, грызущей ногти, и пожилой женщины с чемоданом в наклейках разных стран. Мертвая полуденная тишина висела над перроном, лишь кое-где деловито прыгали между шпалами воробьи.

Софи села подальше от девушки и пожилой дамы, под прейскурантом на семейные поездки и афишей лондонского концерта Тины Тернер. На Софи были джинсы, белая рубашка и льняной пиджак цвета индиго, который купил ей отец, сказав, что не помешает хоть изредка надевать строгие, хорошо сшитые вещи. Она почти его не носила, поэтому лен был еще новый и гладкий. Он, точно бумага, покрылся ровными складками и чудесно пах, даже лучше, чем хлопок: свежим воздухом, полями и голубыми цветами под голубым небом.

Перед тем как отправиться на вокзал, Софи зашла к Дэну. Она в самом деле хотела его проведать, однако в ее визите крылся и особый умысел: Дэн расскажет о нем Джине, и той даже в голову не придет, что дочь могла уехать в Лондон — ужинать с отцом. Фергус сначала изумился ее звонку, а потом страшно обрадовался и попросил Софи приехать немедленно, а лучше остаться на выходные.

— В другой раз, — сказала она.

— А мама знает?

— Нет.

— Надо бы ее предупредить…

— Нет.

— Лучше все-таки…

— Нет! — оборвала его Софи. — В другой раз. Не хочу, чтобы она задавала мне всякие вопросы. И вообще — думала об этом.

Дэн клевал носом. Ему давали успокоительные, потому что без них он начинал беспокоиться и пытался встать. На прикроватном шкафчике висел бабушкин несессер из красного шелка, с деревянной ручкой и золотыми драконами. В стеклянной вазе стоял красно-оранжевый букет — разумеется, от Ви.

— Просидела тут весь день, — сонно пробормотал Дэн. — Шила, болтала, читала мне газету. Читает она кошмарно. Хуже не придумаешь. Останавливается посреди каждого предложения и комментирует. Я чуть с ума не сошел.

Дэн, мирно лежавший под идеально ровным одеялом, показался Софи маленьким и хрупким. Она заметила, как хорошо за ним ухаживают: ногти аккуратно подстрижены, подбородок гладкий, пижама чистая.

— Врачи сказали, когда вас выпишут?

Он покачал головой:

— Нет, милая.

Ей хотелось спросить, очень ли плохо живется в этой огромной палате, полной стариков и жутких звуков чужих болезней, но она вовремя передумала: выбора-то у него все равно нет.

— А у тебя все хорошо?

Софи кивнула и чуть было не разболтала Дэну свои планы на вечер.

— Да, Хилари дала мне работу. Я и еду подаю, и посуду мою, и постели заправляю — всего понемногу. Уже сорок два фунта накопила!

— Молодчина. — Он поискал ее руку и взял ее. Ладошка была холодная и маленькая. — Так держать.

— Это ваш дедушка? — выходя из палаты, спросила медсестра.

— Вроде того…

— Он у вас чудесный. Такой вежливый, обходительный!

— А вы… — начала было Софи и умолкла.

Перебирая карточки за стойкой, сестра заметила:

— На поправку идет. Ночью спал как младенец.

Зато Ви не спала. Посреди ночи разбудила их и заявила, что нужно немедленно идти в больницу и образумить врачей. Джина поехала в Орчард-Клоуз, а Софи лежала в кровати и ждала ее возвращения. Видимо, под конец она все-таки уснула, потому что ничего не услышала, а утром дверь в мамину спальню была закрыта. На кухонном столе лежала записка: «Милая, не буди меня, пожалуйста. Я легла только в пять утра. Увидимся позже?» «Нет, — написала Софи, — не увидимся. Я работаю и останусь ночевать у Вудов». И добавила: «Надеюсь, ты выспалась».

Поезд был полупустой. Напротив Софи дремала негритянка, и какой-то мальчик в наушниках читал компьютерный журнал. Софи поставила на колени свою соломенную сумку, в которой лежали футболка для сна, зубная щетка, плейер, несколько кассет, кошелек и книга — «Гордость и предубеждение», уже давно подаренная Фергусом, да так и не прочитанная. Вот и сейчас Софи вовсе не хотелось читать. «Джейн Остен для подростков — самое то. Скоро сама увидишь», — сказал отец, протягивая книгу в гладком пакете с эмблемой книжного магазина.

Софи стала смотреть в окно, за которым летели однообразные поля, местами отмеченные хмурыми коровами, затем показались дорога и россыпь домов, церковная и силосная башни. Как мог Фергус подарить ей свою заветную книгу, а потом просто уйти, словно этот жест для него ничего и не значил, словно их близость была лишь жестокой игрой? Джордж недавно пришел к выводу: «Когда хочешь порвать с чем-то ненавистным, надо отказаться и от любимого, потому что они тесно связаны». Так было у него с колледжем. Бросив учебу, он поссорился с родителями, заявив, что не хочет жить, как они. В кинотеатре Джордж ненадолго взял Софи за руку, а затем вежливо, будто возвращая одолженный платок, опустил ее обратно. «Я не хочу иметь обычную, нормальную работу. Мне надо пожить спокойно. Только не здесь, не в Уиттингборне, где все ждут от меня того же, что и родители».

Софи закрыла глаза. Пока Фергус не уехал, их жизни были наполнены его ожиданиями: от самого себя, от Джины, от Софи и от дома. Фергус вел их вперед, даже подгонял. Благодаря ему у нее сложилось четкое представление о своем будущем, о ценностях и возможных опасностях. Особенно об опасностях. Фергус никогда не был «безопасным», надежным отцом, как Лоренс. Если застанешь его дома, то удивишься и обрадуешься. Поправка: больше уже не застанешь. Теперь лучше говорить о нем в прошедшем времени. Ничто не могло удержать Фергуса в провинциальном городке. Ничто. Видимо, поэтому Хай-Плейс и опустел с его отъездом, растерял загадочность и силу. Он стал обычным старинным домом, красивым и ухоженным, но не домом детства Софи, о котором можно думать с любовью и восхищением, не волшебным замком. Впервые в жизни Софи поняла, почему Джордж хотел уехать из Уиттингборна. Не было здесь никакой романтики, не было и надежды воспарить над серой повседневностью. Видимо, папа тоже это понял, думала Софи, глядя на проносящиеся мимо одинаковые домишки, белье на веревках, сараи и дворы. Однако в отличие от Джорджа, мечтавшего о широком голубом просторе, Фергус уже видел этот простор и жить мог лишь на свободе.