Они купили эту квартиру на втором этаже многоэтажного дома, потому что вокруг было много свободного пространства. Парки тоже были, с квадратными лужайками и узкими дорожками, но Софи и Джину они не интересовали. Главное, что из окон — из этих квадратных современных окон — можно было смотреть вдаль, на холмы и небо. Джина все стены покрасила в белый, чтобы комнаты казались больше, и в ясные дни свет затоплял квартиру, отчего она будто бы таяла в ослепительном сиянии. Софи чувствовала, как радуется мама свободе от бесконечных таинственных обязательств, налагаемых Хай-Плейс, и как хорошо ей без каменной стены.

К Джине теперь каждый день приходили ученики — самому младшему было четыре, самому старшему за восемьдесят. Она давала уроки шесть-семь часов в день, и по дому без конца разносились звуки пианино и голос Джины, повторяющий: «Нет-нет, нужно безымянным пальцем». На пианино стоял индийский горшок из папье-маше, полный монеток в двадцать пенсов — для поощрения самых маленьких. Ближе к вечеру Джина уходила ка занятия: она училась рисованию и итальянскому, а по четвергам посещала кулинарные курсы. Там она стряпала блюда, которые раньше готовил Лоренс: кнели, фаршированные цыплята и крошечные пудинги в клетках из сахарной ваты. Иногда по выходным она шла в кино с мужчиной, которого встретила на кулинарных курсах. Его звали Майкл, он был моложе Джины и владел багетной мастерской. Софи чувствовала, что Джине он нравится, хотя не так чтобы очень. Никакого «фактора Икс», по выражению Лары. В маминой спальне на зеркале висела плохо пропечатанная открытка из По — того места, куда она собиралась рано или поздно уехать. «Когда ты начнешь учиться и работать. Когда Ви…»

Ви стала спокойнее, да и Джина тоже. Обе немного образумились. Софи водила к бабушке Лару и порой остальных друзей — Грега или Мэгги. Ви это любила. Она пекла им торты, показывала сувениры Дэна и заводила корабельные часы, а молодежь взамен меняла перегоревшие лампочки и выносила мусор. Попугайчик Софи жил на кухонном окне и без конца болтал с лазоревками и синицами из уличной кормушки. Ви вязала внучке кардиган темно-красного цвета — компромисс между алым (по желанию Ви) и черным (по желанию Софи).

По пути к бабушке ей приходилось идти мимо «Би-Хауса». Его выкупила и превратила в тематический бар местная пивоварня; назывался он теперь Бихайв. У входа висела новая вывеска, а сад заполнился столами, стульями и красно-желтыми зонтами с названием пивоварни. Внутри тоже все переделали. Вместо столовой была семейная гостиная, а внизу бар — огромный за счет сноса некоторых стен. На кухне всюду стояли гигантские жаровни из нержавейки, в которых целыми днями готовилась картошка с курицей — ее подавали на пластиковых тарелках с отделениями для соуса. Дон очутился в своей стихии. Хозяева пивоварни назначили его управляющим бара, и каждый день он мелом писал на черной доске названия фирменных коктейлей. Софи не удивилась бы, если б встретила его на Орчард-стрит в костюме пчелы с прозрачными крылышками за спиной.

Она рассказала об этом Гасу. Иногда они встречались с ним в «Хард-рок-кафе» на Пиккадилли, когда оба приезжали на выходные в Лондон. Гас изменился: стал шире в плечах и слегка подкрашивал волосы спереди. У него была девушка по имени Тина, и когда Софи последний раз звала его в «Хард-рок-кафе», он отказался: якобы слишком занят. У него не только погрубел голос, но и появился какой-то акцент. Софи решила, что это из-за новой лондонской школы.

— Все хорошо, — заверил ее он.

— А остальные как поживают?

— Адам в следующем году, сразу после школы, уедет в Австралию. Джордж хочет заниматься садоводством — выбрал себе колледж в Кенте. Мама тоже будет учиться.

— Правда? На кого?

— Что-то с детьми связанное. Ну, ты поняла.

Лоренс стал шеф-поваром ресторана в Челси. Ему там не очень-то по душе, потому что кухня в подвале. Он хочет работать на собственной кухне. Они купили дом в центре города, на улице, ведущей к реке, и недалеко от Хаммерсмит-бродвей, где тусовалась молодежь. Гас был в восторге.

— Лондон — клевый город, — сказал он и посмотрел на Софи с сочувствием. — Бедная ты.

— Да ладно, у меня все о’кей, — ответила она, поправляя волосы. — Честное слово.

По утрам, опаздывая на занятия, она добиралась до школы на автобусе, но если вставала по первому зову Джины, то шла пешком мимо зеленого сада возле аббатства и уцелевшей арки, которую так любил Дэн, по дорожке со скамейками и урнами, затем поднималась по Дитч, любуясь фарфоровыми кошками в чепцах и вялыми хлорофитумами, растущими на подоконниках вопреки хорошему вкусу, и выходила прямо на Хай-Плейс.

Несмотря на каменную стену, было видно, что он изменился. На верхних окнах вместо штор висели занавески из белого льна и бамбуковые жалюзи, а на черных воротах были новый засов и стальная ручка. Миссис Пью иногда можно было встретить на рынке: она со знающим видом осматривала авокадо и дыни, чем выводила из себя всех торговцев. Ходили слухи, что она раз в месяц ездит в Лондон к парикмахеру.

Каждый раз Софи ненадолго останавливалась и смотрела на Хай-Плейс. Она нисколько по нему не скучала и не жалела, что переехала. Это был дом ее закончившегося детства — место, где она прожила много лет, прежде чем стать собой и обзавестись друзьями.