– Мой сынок изволил нашкодничать, – сказала Заваркина. – Помнишь режиссера Яичкина?

– Неа, – протянула Зуля и выбила сигарету из пачки, – больно мне надо всяких режиссеришек запоминать. Чай не один он у меня был!

Зульфия, редактор газеты «Благая весть», копеечного еженедельного издания, в быту почему-то выражалась нарочито простонародно. Наверно, ей казалось, что это придает душевности разговору, или, может быть, она уставала от канцелярщины газетных текстов. Впрочем, ей шла эта манера выражаться. Зуля была гренадерского роста, объемна грудью, длинноволоса, говорлива, всегда носила джинсы и недавно вышла замуж за обрусевшего грека, получив чудесную фамилию Зузич.

– Лучше бы его фамилия была Попадопулос, – говорила она, – она бы мне больше подошла. Зуля Попадопулос.

Ей казалось, что она попадает в неприятности чаще, чем другие.

– Зуля Зузич тоже чудесно звучит, – посмеивалась Заваркина.

– Ой-ой-ой, на свою фамилию посмотри! – кудахтала Зуля. – Тоже мне! Что-то я никогда не слышала о Заваркиных – величайшем графском роде.

– Ты просто завидуешь, – смеялась та.

– Ой, да больно надо!

Этот разговор повторялся три-четыре раза в неделю.

Теперь, после свадьбы, добрую часть своего свободного времени Зуля отдавала кулинарии. Казалось, что если на нее надеть платье в пол и косынку, то выйдет заправская дагестанская жена, разве что чересчур шумная. Тем не менее готовила она чудесно, и Заваркина, в домашнем хозяйстве ленивая, как зоопарковый бегемот, частенько подъедала принесенный ею обед.

– Есть хотите? – Зуля встала и залезла в автомобильный холодильник.

– Я хочу бургер! – заявил Вася, карабкаясь на подоконник.

– Заяц, бургеры делают из пластмассы, – вздохнула Заваркина. – С тем же успехом можешь погрызть мусорную корзинку.

– Я хочу бургер! – Вася был непоколебим. – Ты же тоже их любишь!

– Так что там с режиссером случилось? – спросила Зуля, выудив из холодильника большое красное яблоко и кинув его Васе.

– Режиссер Яичкин сам собой случился, ты его знаешь и сейчас вспомнишь.

– Он сказал, что «Гарри Поттера» надо запретить, – пояснил Вася, надкусывая яблоко. – Я – против!

– Вася против, – улыбнулась Заваркина, – поэтому он уделал режиссера Яичкина чернильной бомбой, до ужаса похожей на те, которыми зимой защитники животных обстреляли гостей на балу у губернатора.

Зуля усмехнулась и щелкнула кнопкой на чайнике. Уж она-то знала, о чем идет речь. Ей, редактору «Благой вести», пришлось написать об этом инциденте чрезвычайно глупый материал, обойдя все острые углы. Чтобы обкатать такой скандал до состояния морского камешка, пришлось приложить недюжинные интеллектуальные усилия. И унять злорадство, выписывая строчки «практически несмываемой канцелярской краской было испорчено шуб на десять миллионов рублей».

– И чем дело кончилось? Исправительными работами для маленького хулигана? – поинтересовалась Зуля у Васи.

– Да вот еще! – нахально ответил тот.

– Анафема тихо и интеллигентно поинтересовалась, как мне удалось вырастить такого бесенка, – ответила Заваркина с усмешкой, – а я ей тихо и интеллигентно напомнила, что когда я заканчивала школу, то обещала нарожать побольше детей и отправить их учиться в Иосааф, чтобы они за меня отомстили.

Их кабинет был темным и очень маленьким, только для них двоих. Кроме двух компьютерных столов здесь поместилась только тумбочка с чайником – и вся эта допотопная мебель разваливалась, а на Зулином столе и вовсе было накорябано непечатное ругательство.

Но ничего иного владельцы «Благой вести» предложить своим работникам не могли. Газета совершенно не приносила прибыли и почти не пользовалась спросом: ее покупали только те, кто интересовался лунным календарем и сортами семян. Других читателей отпугивало название.

При приеме на работу Анфису и Зульфию убеждали, что газета светская и к церкви не имеет никакого отношения.

– Сами подумайте! Если бы мы принадлежали епархии, то у нас было бы совсем другое финансирование, – сказал бойкий мужичонка на собеседовании и развязно подмигнул, а потом зачем-то возвел глаза к потолку.

И действительно, то, «другое» финансирование не имело к ним никакого отношения. Зарплаты их были смехотворны, зато рабочий график настолько гибок, что Анфиса успевала писать для тринадцати других изданий и водить сына на тренировки по тхэквондо. Зуля, будучи женщиной серьезной, в промежутках между готовкой и стиркой, вот уже полгода решалась баллотироваться в депутаты горсовета.

Но несмотря на все заверения, спустя пару месяцев работы в «Благой вести» оказалось, что по указанию свыше предписывалось шестьдесят процентов газетной площади отдавать под вдохновенно изложенную информацию о церковный делах. Атеистка Анфиса и агностик Зуля, имевшая целый полк родственников-мусульман и мужа-протестанта, оказались в затруднительном положении. И если редактор освоила универсальные обороты вроде: «В пору лихолетья, когда храм был разрушен, наступило беспамятство», то строптивая журналистка наотрез отказалась касаться пером православных материалов.

– У меня кожа с рук облезет, – улыбалась Заваркина.

Тогда им на подмогу пришла молодая поросль – начинающий журналист, обласканный вниманием местный блогер Коля Чекрыгин. Материалы он писал живо и бойко, и Зуля, презирающая канцелярит, очень одобряла его работу.

Анфиса же коммуницировать с ним не любила. Коля был убежден, что из всего происходящего в городе Б можно сделать нечто прекрасное, и с щенячьим восторгом принимался за статью об очередной выставке кошек или отремонтированном доме номер сорок два по улице Кому-какое-дело. Однажды Анфиса, вслух потешаясь над его серьезной и вдумчивой статьей о центральной клумбе города, невзначай задела какие-то Колины чувствительные струны. Тот произнес вдохновенную речь о журналистской этике и чести, о всеобщем помешательстве на деньгах и добавил, что лучше он будет писать о розах и новых канализационных люках, чем о грязных чиновничьих скандалах. Анфиса разозлилась и свалила на него всю свою работу в «Благой вести».

«Чтоб не умничал», – сказала она тогда Зуле.

– Не хочешь ли сходить сегодня в «Медную голову», любезная Заваркина?

– Очень хочу. Однако ж, любезная Зульфия, не скажешь ли ты, почему вон в том углу у нас лужа крови? Ты опять кого-то зарезала и расчленила?

Анфиса ткнула пальцем в единственный незанятый мебелью угол, в котором стоял пакет из супермаркета. Из-под него вытекала бурая жижа. Вася хихикнул.

– О, Господи! – Зуля кинулась к пакету. – Это печень! Я забыла положить ее в холодильник!

– Клевать будешь на досуге? – насмешливо спросила Заваркина, разглядывая изображение на мониторе.

– Готовить буду. Вроде не испортилась. А кровищи-то натекло!

– А в паб пойду, – сказала Анфиса, подумав, – там будет выступать один очень интересный мне персонаж. Ты только кровищу-то убери, а то и правда привлекут.

– Охохо, – вздохнула Зуля и повертела головой в поисках тряпки.

– Вась, – спросила Заваркина, – посидишь сегодня в кофейне?

– Ага, – вздохнул тот, – а когда мне можно будет в паб?

– Когда семнадцать исполнится, – строго отозвалась Зуля из угла.

– Тебе туда вообще нельзя, – рассмеялась Анфиса, – ты будешь раздавать указания музыкантам и руководить барменами. Чтобы пиво наливали правильно.