Тогда Бауман обратился к товарищам в Петербург, и оттуда вскоре приехала А. М, Тараева{Умерла в 1942 году в Ленинграде, во время блокады.}, которая вместе с женой Баумана и Кудряшевым принялась за издание большевистской литературы.

Имея шрифт, станок и достаточное количество наборщиков, Бауман и его ближайшие друзья переменили, по конспиративным соображениям, квартиру. На этот раз снято было небольшое помещение во втором этаже, в районе Таганки, но вскоре выяснилось, что и эта квартира выбрана неудачно. Как раз под типографией оказался обширный зал, в котором нередко происходили танцы. Работа печатного станка неизбежно вызывала сильный резонанс. Поэтому Бауман вновь подыскивает помещение, временно отправив все оборудование типографии на квартиру жены. Жена его проживала по паспорту умершей Надежды Кузьминой. Полиция же разыскивала Надежду Уварову, и поэтому жене Баумана удавалось избегнуть слежки и ареста..

После длительных поисков более подходящего помещения было решено начать работу в той же квартире, где жила жена Баумана. Решение это, конечно, было рискованным, но иного выхода Бауман и Кудряшев не видели: надо было немедленно печатать листовки, полученные от Ленина, и времени на поиски новой квартиры не оставалось.

И зимой 1903/04 года в квартире Кузьминой в доме № 69 (по старой нумерации — 13) по Нижне-Красносельской улице Н. Э. Бауманом была создана подпольная большевистская типография.

Бауман вел огромную организационную работу, укреплял связи с районными (в особенности с Лефортовским, Замоскворецким, Сокольническим) партийными комитетами, следил за отправкой отпечатанных прокламаций на большие заводы и фабрики. Он нередко поздним вечером появлялся в подпольной типографии, приносил текст листовок, помогал наборщикам. Но, конечно, паспорт на имя коммивояжера Земпфега в доме № 13 по Нижне-Красносельской улице прописан не был.

Прокламации нарасхват читались рабочими московских предприятий. Листовки удавалось распространять и в Лефортове, и в Сокольниках, и в Бутырском районе, и в Замоскворечье.

Ободренные большим успехом первомайской листовки, Бауман и Кудряшев энергично взялись за расширение подпольной группы наборщиков, чтобы текущие события (война с Японией, нарастающая волна стачек в городах и аграрных волнений в деревнях) осветить в десятках тысяч листовок. Усилия их увенчались успехом: к весне 1904 года вокруг подпольной большевистской типографии на Нижне-Красносельской улице группировалось около 20 наборщиков, транспортеров, связистов.

Но еще в марте 1904 года Бауман заметил опасные признаки; филеры, по всем данным, получили какое-то косвенное указание о местонахождении типографии.

Для того чтобы спутать наблюдение охранки, Бауман и его жена решили ранней весной 1904 года выехать в более отдаленный район Москвы, в дачный пригород.

«Дачники поневоле» — метко назвал этот переезд Бауман. Жена Баумана сняла дачу в Петровском парке. Типографию перевезли на квартиру Кудряшева, который поселился неподалеку от Бутырской заставы, на 2-й Вятской улице. Сюда приходили работать в типографию Тараева и жена Баумана. Ц. С. Зеликсон-Бобровская пишет в своих воспоминаниях: «Одна, бывало, шумит на швейной машинке, чтобы производить впечатление, будто здесь портняжная мастерская, т. Кудряшев в это время печатает, другая помогает ему. Печатали максимум по две тысячи листовок, причем часто самим же работающим в типографии приходилось искать пути к читателям этих листовок, к рабочим. Тут много помогали Серов от «Листа» и водопроводчик Чукаев»{Сборник «Н. Э. Бауман», изд. 2. М., 1937, стр. 22.}.

Баумана и его товарищей не могло удовлетворить довольно примитивное оборудование типографии, ее ограниченные возможности.

Поэтому Николай Эрнестович предпринимает поиски для расширения работы, для замены печатного станка более совершенной машиной.

К 1 мая 1904 года подпольщикам большевистской типографии удалось напечатать несколько тысяч листовок. Текст первомайских прокламаций был составлен Бауманом. Эти большевистские листовки просто и доходчиво объясняли рабочим положение рабочего класса.

Но в это время (апрель — май 1904 года) жандармы и полиция, крайне обеспокоенные появлением большевистских первомайских листовок, решают во что бы то ни стало разыскать подпольную типографию.

И Бауман, обладавший большим опытом профессионального революционера, вскоре почувствовал, что за дачей в Петровском парке начинается очередное «наблюдение». Он еще более конспирирует свои посещения подпольной типографии в Зыкове. Однако полицейско-охранная сеть стягивается все туже. В начале июня 1904 года дача Баумана оказалась под явным наблюдением. Поэтому Бауман в течение суток не выходил из дачи и послал свою «прислугу» к Кудряшеву с просьбой дать ему рабочий костюм. У Кудряшева запасного костюма не оказалось. Пришлось ему самому пойти на дачу Баумана, и Николай Эрнестович переоделся в старенький, потрепанный костюм Кудряшева. Поздней ночью Бауман, под видом мастерового, задворками скрылся. Но лишь только Кудряшев в изящном костюме и заграничной шляпе «коммивояжера» вышел утром из дачи Баумана, как он увидел, что по пятам за ним двинулись сыщики. Все же ему удалось в малонаселенной дачной местности скрыться от «наблюдателей». Он поспешно вернулся к себе в Зыково, снял элегантный костюм Баумана и облачился в кое-какое старье.

Лишь только он успел превратиться из заграничного коммивояжера в обычного мастерового, в дверь послышался стук: полиция с дворником, филерами произвела форменную облаву на «интеллигентов в шляпе». Увидев вместо этого более чем скромно одетого рабочего, полицейские не стали даже производить обыск в бедно обставленной, маленькой и тесной комнатке Кудряшева. Гроза на этот раз прошла мимо.

Но через небольшой промежуток времени Бауману пришлось вновь, по самым неотложным делам, появиться на своей даче. На нем был попрежнему костюм Кудряшева. И в ночь на 19 июня «в квартире дочери коллежского советника Надежды Константиновны Кузьминой, на даче Дубровина, 2 участка Сущевской части, — как значится в справке из дела № 514, 1904 года, — был произведен обыск». В квартире, кроме прописанных Медведевой (Кузьминой) и «прислуги» Тараевой, оказался еще «неизвестный человек, ночевавший без прописки». Его задержали и доставили в московское охранное отделение. Здесь, несмотря на костюм рабочего (Кудряшева), шпики опознали давно разыскиваемого ими Баумана. Николай Эрнестович, а также и арестованная вместе с ним его жена и А. М. Тараева от каких-либо показаний отказались. Жандармы при обыске на даче Кузьминой нашли немало подпольной литературы.

В «Описи предметов, оказавшихся 19 июня месяца 1904 года при обыске», значатся. 5 экземпляров № 53 «Искры» 1903 года, столько же экземпляров № 54, 14 экземпляров брошюры (В. И. Ленина) «К деревенской бедноте», 171 экземпляр несброшированной брошюры «Ко всему рабочему народу», изданной в апреле 1904 года Московским комитетом Российской социал-демократической партии, 1 527 экземпляров брошюры МК от 10 июня 1904 года «Ко всем запасным рядовым», 34 экземпляра брошюры МК от 9 апреля 1904 года «Уроки истории» и т. п. Найдена также тетрадь-рукопись «Материалы к вопросу о провокаторских приемах Зубатова». Особое внимание полиции при обыске привлекло обращение ЦК РСДРП «Ко всем гражданам России», изданное в январе 1904 года. Этого обращения было найдено 61 экземпляр.

Все эти материалы жандармы тщательно перенумеровали, упаковали и отправили вместе с арестованными в охранное отделение.

И перед Николаем Эрнестовичем вновь открылись двери тюрьмы.

Обрадованные удачей — арестом «видного деятеля социал-демократической организации, столь долго и до сих пор безуспешно разыскиваемого», власти заключили Баумана в Таганскую тюрьму.

Жандармы и прокуратура опасались нового побега «Грача — птицы весенней», и к узнику применили ряд специальных мер. Баумана поместили в изолятор — крайнюю камеру в конце коридора. Эта камера предназначалась для «особо важных преступников». Маленькое окошечко ее было почти постоянно закрыто железным колпаком; лишь изредка, при уборке камеры, с режущим по нервам скрежетом на несколько минут этот колпак открывался, но почти тут же надзиратели торопились его задернуть снизу вверх. Из окна вместо света струился какой-то мутный полумрак; даже встав на табуретку, ничего нельзя было увидеть, кроме клочка неба. Тюремные власти, усердно инструктируемые охранным отделением, приняли «все зависящие меры» к полной изоляции узника: у дверей камеры-изолятора неотлучно дежурил специально приставленный надзиратель, двое других находились в коридоре.