— Из города?

— Из постели. Мне нужны эти чертовы кости. И, как только найдем их, мы не станем сообщать о них Сесилу сразу, я прав?

— Робби, он же твой друг и был другом вашей семьи целых…

— Не будь таким наивным. У него свои планы на правильный брак. И не с англичанином. По мнению Сесила, монархам следует вступать в брак только по политическому расчету.

— И с кем же?

— Есть разные варианты. Мне точно известно, что он носится с идеей объединить нас с Шотландией — и окончательно покончить с влиянием Франции через Марию Стюарт. И если… если избранный Сесилом подходящий иностранец узнает, что его королева-девственница вовсе не…

Закашлявшись, Дадли упал на подушку. Гром прогремел ближе. Свеча у постели потухла.

…не девственница. По мне пробежала дрожь.

— Кажется, мы заболтались, — сказал я. — Поспи немного, дай отдых горлу.

Задув вторую свечу, я вышел и закрыл за собой дверь. Меряя шагами лестничную площадку, зажег масляную свечу канделябра.

Я так много не сказал Дадли. Например, как бы он отнесся к тому, что теперь по крайней мере двое знали, кто я, и одним из этих двоих была женщина, которую разыскивал Файк в связи с убийством Мартина Литгоу? Кому в такой ситуации могли мы довериться? Что сказал бы Дадли о кузнеце, который мне показался честным, добропорядочным человеком? Хотя… что я об этом знал? Что знал я о жизни за пределами книжных страниц?

Я прошел в свою комнату и сел в темноте у подножия пыльной кровати. Не допустил ли я роковую ошибку, дав ответ на простой вопрос Монгера?

Сумасшествие. Ночные мысли.

Зачем вы здесь на самом деле, доктор Ди?

Дождь хлыстнул по стеклу и вдруг перестал, и я задумался над тем, что сказал Монгер, когда я рассказал о том, что мы ищем.

«Сначала с крыши сняли свинец, потом пропали оконные стекла. Мраморная гробница? Она просто исчезла».

Без остатка? И сразу?

«Я слышал, нашли крест — тот, что обнаружили на первой могиле, — но я не знаю, где он теперь. Думаю, это никого уже не заботит. Наше сердце разбито. Некоторые монастыри продолжали действовать, но мы были слишком близко к Веллсу. Уж лучше бы нашего аббатства и вовсе никогда не существовало, чем остаться вот так, с открытой раной».

Я спросил кузнеца, правда ли, что аббата Уайтинга пытали из-за того, что подозревали, будто он прячет знаменитый святой сосуд Тайной вечери, Святой Грааль. Спрашивал Монгера, верит ли он, что сосуд вообще существует.

«Все зависит от того, что вы называете существованием. Возможно, он существовал как предмет — из металла, глины или дерева. И, возможно, был здесь. Но, возможно, он существует как духовный объект, священный символ, являющийся только в видениях».

Снова эти видения. Монгер недоуменно покачал головой.

«Для кого-то это самое святое место на наших островах, тогда как для других это лишь жалкий городишко, история которого полна мошенничества и обмана, и монахи — гнилой корень всех этих зол».

В былые времена, рассказывал Монгер, ходили слухи — даже среди монахов — о скрытых таинствах, неких чудесах, предшествовавших христианству. Слухи и теперь еще разносились шайкой городских полуязыческих мистиков… хотя последние находились под чарами совершенно другого Артура, представлявшего магическое наследие древнекельтских племен и друидов.

До чего мы дошли?

Трясясь от холода, я быстро разделся и накинул поверх ночной рубашки халат. Присел на край постели. За окном тихо рокотал гром, словно подкрадываясь черным зверем с холмов, и я не мог не задуматься о Джоан Тирр с ее мечтой о встрече с Гвин-ап-Нуддом, живущим в недрах дьявольского холма.

В комнате послышалось чье-то шуршание. Должно быть, крысы. Они повсюду. Мысли сами собой обратились к королеве Елизавете. И я представил Бет в ее покоях, озаренных красным светом огня в камине. Не решилась спать в одиночестве, боясь, что ее разбудит Анна Болейн, говорящая голова с кровавым ободком вокруг шеи.

Боже… останови это.

Встав с кровати, я нащупал на столе свечу и вышел, чтобы зажечь ее от светильника на лестнице. Хотел достать те немногие книги, которые привез с собой, и поработать, пока не наступит рассвет или сон не сморит меня…

Неожиданно перед окном показалась тень.

Я тут же повернулся, коснувшись пальцами губ.

— Кто здесь?

Тень сидела во мраке перед окном.

— Я думала оголить грудь, — сказала она.

Свеча повалилась на стол.

Буря, словно хищный зверь, подкрадывалась все ближе. Я неуклюже подхватил свечу, не дав ей скатиться на пол, и торопливо зажег ее от другой свечки. Теперь их горело три, включая ту, что я вынул из лестничного светильника. Я поставил их вместе, и три огненных языка слились в единое пламя.

— Я подумала, — осторожно произнесла она, сидя на стуле возле окна, — вдруг вам захочется удостовериться, что у меня нет третьей груди.

На ней было синее платье, волосы опускались на плечи. В свете пламени цветные стекла оконного витража стали мутными, будто жидкая грязь.

— Говорят, — добавила она, — будто третьей грудью я кормлю своего любовника.

— Я слышал об этом, — ответил я. — То есть знаю… для чего предназначена лишняя грудь.

Я шагнул назад, в полумрак, чтобы перевести дух. Если хотите знать, с тех пор, как закончилось мое детство, всего одна женщина оголяла передо мной грудь.

Миссис Борроу улыбалась мне будто издалека, словно из другого конца громадного лекционного зала.

— Конечно, из книг, — тихо произнесла она будто самой себе. — Он прочел об этом в своих книжках.

Я запахнул домашнее платье дрожащей правой рукой. Мы не виделись с Элеонорой с тех пор, как она спустилась с вершины дьявольского холма, когда Файк назвал ее ведьмой. Она словно перенеслась оттуда сюда: будто по линии, прочерченной с геометрической точностью между двумя точками в прошлом и настоящем, и…

Так и быть… сестра Венеры, если хотите знать. Дело было в Кембридже. Такое случалось редко, но как-то вечером я сильно напился, чтобы стать вровень с товарищами по учебе. Все они были старше меня, еще не искушенного жизненным опытом, слишком застенчивого и неуклюжего и не имевшего… Бог мой, как же она смеялась, та женщина, — холодным и хриплым смехом, похожим на долото, крошащее каменные стены домов, что окружали нас в тесном переулке.

Горькие воспоминания о том событии, должно быть, и задержали мое взросление.

— Вы знаете, что вас ищут? — спросил я.

Глухими, сдавленными словами, похожими на крысиный писк. В тот же миг беспощадная вспышка молнии выдала стыдливый румянец на моем лице.

— Я не дозволяю трудностям мешать мне в работе, — почти сразу ответила Элеонора. — К тому же, как вам известно, это вопрос жизни и смерти. Прошу простить меня, доктор Ди, если мой визит беспокоит вас, но для меня спальня мужчины… я столько их повидала…

Снова ударил гром, и стекла окна зазвенели.

— В качестве доктора, — пояснила она. — Боже мой, что же за ночь нас ждет.

При этом она возложила руку себе на грудь, а я мысленно снова помчался вниз по зеленому склону дьявольского холма, крича ее имя. Небо и земля складывались вокруг меня, точно каскад игральных карт… Элеонора…

…Нел…

О мой Бог, какой же маленькой казалась она теперь — узкие плечи, полузакрытые веки, пряди волос по щекам…

— В общем-то, — сказала она, — я пришла справиться о вашем друге. Думала сначала постучать к вам в дверь, но та оказалась открытой, так что… — Она подняла глаза на меня, ее белая кожа отливала золотом в свете яркого пламени свечей. — Как он?

— Пока не очень.

— Тогда ему нужна я?

Доктор потянулась за черной холщовой сумкой, лежавшей под сложенным у ее ног черным плащом.

Нужна… Боже мой…

— Он спит, — быстро ответил я. — И… физически ему намного лучше, чем вчера, спасибо. Хотя дух сломлен убийством слуги.