Захват — дело нервное. С утра, когда решилось — будем брать — все в отделе ходили дерганые. Журавлев кожей ощущал нервные токи, исходящие от перевозбужденных мужиков. Отупевшие от бумажной работы, привыкшие работать исключительно из-под палки, перед каждым захватом они до неузнаваемости менялись. Исчезала ленивая медлительность движений и мутная поволока в глазах. В эти часы отдел напоминал сборище проснувшихся спозаранку охотников, предвкушающих хорошую травлю.

В этот раз травили банду, подставлявшую валютных проституток осоловевшим от ночных прелестей столицы иностранцам. Девочки везли клиентов на квартиры, где их, расслабленных после быстрой любви, брали теплыми. Неизвестно сколько еще потрошили бы охочих до воспетой классиками красоты и сердобольности русских баб, но вышел прокол. Очередной клиент, японский бизнесмен, не ко времени вспомнил о самурайской чести. Прикрывая срам рукой, он стал демонстрировать ввалившимся в любовное гнездышко искусство древнего окинавского боя без оружия. И нарвался на пулю.

Государство, из интересов взаимовыгодных деловых отношений сквозь пальцы смотревшее на мелкие грешки бизнесменов и по мелочи кормившихся вокруг них криминальных людишек, такого хамства, естественно, стерпеть не могло. Где-то на Старой площади топнули ножкой, эхом тренькнул телефон в высоком кабинете на Лубянке, пошел тревожный перезвон с этажа на этаж, пока не докатился до отдела Журавлева. Как приказывали, в недельный срок банду обложили. Осталось только взять.

Из машины, которая вела такси с путаной и ее клиентом от самого «Метрополя», передали: «Принимайте».

— Готов. — Журавлев трясущейся рукой еле попал трубкой на рычаги.

— Мандраж? — поддел всегда спокойный Белов.

— Ага! И ничего сделать не могу. — Журавлев достал сигарету, зная, что все равно прикурить не успеет. — Игорек, берешь на себя таксиста. Эта сука должна знать, где их хаза.

— А девка?

— Вряд ли. В доле, конечно, но ни фига не знает. Ее дело клеить иностранца и везти в квартирку. Прямого выхода на банду у нее нет.

— Не прав ты, Кирюха, — покачал головой Белов.

— Насчет чего?

— Насчет девки. Знает она, где банда сидит.

— С чего взял?

— Голая психология, — пожал плечами Белов, — Уверен, ребятки пользуют ее во все дыхательные и пихательные отверстия. На халяву. По выходным и праздникам. Или просто от скуки. А где они жируются? На хазе. Туда ее и высвистывают. Для них же западло к какой-то шкуре через всю Москву пилить. Разумно?

— Разумно…

— Вот и коли девку. Устрой ей «момент истины».

— Они! — Журавлев вцепился в ручку дверцы. — Давай свет!

Вспыхнули фары, осветив узкий переулок. К такси, прижатому выскочившей из подворотни «Волгой», со всех сторон бросились черные тени.

Таксист уже лежал, прижатый к мокрому асфальту. Подбежавший первым Белов для знакомства резко пнул его в бок.

Отчаянно отбивающуюся и орущую благим матом девицу еще не успели вытащить из машины. Журавлев оттолкнул пытавшегося ухватить ее за руки сотрудника, запустил пальцы в растрепавшуюся гриву и резко дернул. Девица с криком полетала на асфальт.

Журавлев намотал волосы, больно режущие пальцы, на руку и поволок ее к строительному вагончику, наполовину перегородившему проезд. Девица изо всех сил упиралась руками, пытаясь не упасть лицом на скользкий от грязи асфальт. Кто-то сзади пнул ее в отставленный острый зад, и она, врезавшись головой в спущенное колесо вагончика, охнула и затихла.

Журавлев присел над ней, развернув бледное, в потеках поплывшей туши лицо к свету.

— Где Медведь с ребятами, говори! Адрес, сука!!

Девица набрала полные легкие воздуха и заорала так, что, наверное, слышно было на весь Арбат:

— Ре-е-е-жут!!!

Журавлев влепил ей пощечину, ее голова гулко стукнулась о колесо.

— Я тебя сейчас, блядь, удавлю! Говори адрес!

В окнах над ними вспыхнул свет. Такой вариант они учитывали. Чтобы не заставлять проснувшихся граждан демонстрировать лучшие качества советского человека и не теребить по пустякам милицию, на «Волге» включили синюю мигалку. Тут даже дурак догадается — это не бандиты балуют, это геройствуют родные органы.

Журавлев заглянул в расширенные от страха зрачки девицы

— Ну, сука, прощайся с жизнью, — прошипел Журавлев, пристроил ее голову под колесо вагончика и выбил кирпич. Сердце обмерло, когда вагончик дернулся. Слава богу, другие кирпичи, подпиравшие колеса, выдержали. Такой раж начальство никогда бы не оценило, влепили бы срок, как миленькому.

Сработали. Девка забилась в его руках так, что треснули кружева, прикрывавшие плечи и грудь.

— Мамочка, мамочка, — запричитала она. — Не убивайте!

— Адрес!

— Пятнадцатая Парковая улица, дом семь. Третий этаж. Дверь налево. Черная… Мама!!!

Журавлев рывком поднял ее с земли, швырнул на руки стоявшего за спиной сотрудника:

— В управление. Коли до упора!

— Иностранец права качает.

— Дай в морду и вези в гостиницу. Все! Побежал к машине. Белов, уже успевший сплавить операм таксиста, вытирал испачканные пальцы остро пахнувшей маслом ветошью.

— Есть адрес! — выдохнул Журавлев, рухнув на сиденье. — На Парковую.

— Поздравляю. — Белов перебросил тряпку на заднее сиденье, где гомонили еще не отошедшие от захвата мужики. — Эй, руки и морды протрите. У чекиста должны быть чистые руки, в школе не учили? — Он подмигнул Журавлеву. — Цыпка так орала, что я уж подумал, что ты ей ненароком вдул. Так сказать, в азарте боя.

— Да иди ты! — беззлобно огрызнулся Журавлев.

— Не иди, а едем! — сказал Белов, заводя мотор. — Так, оглоеды, вы мне там жопами бутылки не подавите. Нам боевые потери в отделе не нужны. Пораните рабочий орган, выгонят из отдела. Пойдете в «наружку» работать. Там сидеть не надо, там, братцы, ногами работают!

— Какие бутылки? — Журавлева бросило к Белову, когда тот резко вырулил из переулка.

— У таксера конфисковал. Будет чем отметить, когда всех повяжем, — успел он шепнуть, на секунду прижавшись к уху Журавлева.

— Серьезно?

— Ага! Что смотришь? Где мы потом в три часа ночи водку возьмем, а? Опять же у таксеров. Логично? По-моему, все справедливо.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Сзади, даже не разобравшись, в чем дело, ответили дружным гоготом.

Случайности исключены

«И что мы тогда веселились? Помню, целый месяц героями себя чувствовали, — подумал Белов. — Банду свинтили без единого выстрела! А чем им стрелять-то было? Один „ТТ“ на всех, да ржавый револьвер. Нет, золотые времена были, только сейчас это понимаешь».

Белов долго возился с электрокофеваркой. Надеялся, что Насте не бросится в глаза, что на этой кухне он новичок… Она устроилась на угловом диване, курила, отвернувшись к окну, остро пахнущую ментолом сигарету.

— Так, осталось только вспомнить, куда поставил сахарницу.

— Наверно, она. — Настя постучала пальцем по блюдцу, на котором сиротливо лежали пять кубиков сахара. Стоявшее рядом на столе такое же блюдце, но с отколотым боком, судя по слою пепла, служило пепельницей.

— Вы уж, Настя, извините… — Белов почему-то смутился.

— Бросьте, вы же у себя дома. — Настя стряхнула пепел в блюдце. — Это вы должны меня извинить.

— За что? — Белов щелкнул тумблером на боку кофеварки и сел на расшатанный табурет.

— Я вам настроение испортила. Встретили хорошо, не по-жлобски. Разговор начали крепко, сразу чувствуется лубянская выучка. А стоило о Журавлеве упомянуть, как вы сжались изнутри. И здесь, — Настя провела пальцем по уголку губ, — сразу тяжестью налилось. Вы его действительно не знали?

Белов этого удара не ожидал. Пришлось долго возиться с сигаретой, пока не пришел в себя.

«Если это столетовские уроки, я ему башку оторву! А если врожденные способности… Да, далеко девочка пойдет! Надо срочно менять тему. Меня-то учить не надо, вторым вопросом будет: что, кроме дружбы с ее папочкой, заставило меня включиться в ее изыскания. А твой личный интерес в деле Крота есть. И от нее его не скрыть. Соберись!»