— Намек понял, — кивнул зам, тонко улыбнувшись. Он моментально оценил красоту хода Подседерцева: личная инициатива, идущая в русле политики шефа, ненаказуема.

— Меня интересует его связь с начальником службы безопасности МИКБ Арсением Яровым. Что это — оперативный контакт? Или Белов резервирует для себя теплое местечко на случай увольнения? Второе, опроси всех, кто с ним работал в восьмидесятых. Меня интересуют его взаимоотношения с сослуживцами, в частности, с Кириллом Алексеевичем Журавлевым. Главное, поддерживали ли они отношения после увольнения Журавлева. Остальное, как обычно. Тащи все дерьмо, потом разберемся.

— Записал.

Подседерцев смерил взглядом зама: как все люди небольшого росточка, тот был до вычурности тщателен в одежде.

— Кх-м. — Подседерцев заставил себя удержаться от комментария по поводу нового костюма Льва Степановича. — И вот еще что, Лева. Передай мужикам, хватит полуночничать на работе. Не фиг демонстрировать трудовой энтузиазм. Не модно.

— Так не успевают же, Борис Михайлович!

— Рональда Рейгана однажды упрекнули за то, что он работает не больше четырех часов в день. А он ответил, что хороший чиновник должен укладываться в шесть часов, а он — очень хороший.

— Артист он, — сделал кислую мину зам.

— Нет, Лева. В Голливуде он был председателем Комитета по антиамериканской деятельности. Это покруче нашего парткома будет. — Память у Подседерцева была цепкой. Порой он сам удивлялся, сколько незначительных фактиков хранилось в голове. Иногда сам не мог понять, как они туда попали.

— И там, значит, все, как у людей? А мы, дураки на них равняемся. — Зама явно одолевало желаний потрепаться.

Подседерцев махнул рукой, выгоняя его из кабинета.

Белов прислушался, на кухне Арсений, не теряя времени зря, плескал в рюмку коньяк.

— Мне бы так жить! — вздохнул Белов. Снял трубку и набрал номер отдела. Ответил Барышников.

— Так, старый, новости есть? — Белов перебросил пиджак Ярового из кресла на диван, сел, пристроив аппарат на подлокотнике.

— Да какие у нас новости? Сидим, бумажки перелистываем.

— Понятно. Я задерживаюсь. Еще на час-полтора минимум.

— Ясно. — По интонации было не понять, рад Барышников или нет. — Так, может, до утра отложим? Что совещаться на ночь глядя.

— Перебьетесь! Приеду, будем работать.

— Да, чуть не забыл! Дважды звонил Столетов. Вас спрашивал. Говорит, по срочному делу.

— Что ты сказал?

— Первый раз — что скоро будете. Второй — что, возможно, задержитесь. Да вы не волнуйтесь, он телефон оставил. Сказал, будет ждать звонка. — Барышников выдержал паузу. — Так, может, отложим до утра, Игорь Иванович?

Белов даже поперхнулся, так Барышников его уже давно не обыгрывал. Знал (на правах приближенного был посвящен во многое), что, услышав фамилию Столетова, Белов бросит все, даже намеченное совещание.

Белов с тоской посмотрел на дверь, за ней был длинный коридор, ведущий в кухню, где дожидался созревший для вербовки Яровой. Вдруг на кухне раздались грохот и звон разбившейся посуды. Потом гулко упало на пол что-то тяжелое.

«Клиент созрел», — понял Белов. И зло сплюнул.

— Не понял? — подал голос Барышников.

— Это я так…. Накладка вышла. Диктуй телефон. Через минуту, наскоро переговорив со Столетовым и согласовав место и время встречи, Белов вышел в прихожую.

Застегивая куртку, заглянул на кухню. Яровой громко храпел, свернувшись в клубок между опрокинутым столом и угловым диваном.

Они познакомились еще в те годы, когда Столетов был районным прокурором, курирующим деятельность территориальных органов КГБ. Белов бегал к нему с постановлениями на арест и прочей ерундой, требующей визы прокуратуры. Как правило, Столетов особо не артачился, хотя многие дела были шиты белыми нитками.

Порой вдвоем до глубокого вечера колдовали над делами, в которых нарушений процессуальных норм было не меньше, чем грамматических ошибок. Время было лихое — конец семидесятых, вовсю шла война с диссидентурой и прочими пособниками вражеских разведок, а количество, как известно, никогда не дружит с качеством. Если бы не консультации Столетова, половину дел завернул бы даже безотказный в таких случаях советский суд.

Потом Столетов круто пошел в гору и превратился в «важняка»-следователя Прокуратуры СССР по особо важным делам. Но они еще долго дружили семьями, пока судьба не развела: Белова — в тупики и переходы Московского управления, а Столетова — на вольные хлеба частно практикующего юрисконсульта.

У Белова впервые за день стало тепло на душе, когда он увидел ссутулившегося на ветру Столетова. С возрастом начинаешь ценить не перемены, а постоянство. Стоило сказать «на старом месте» — и можно было быть уверенным, что Столетов будет именно здесь минута в минуту.

Столетов заметил «жигуленок» Белова, первым ворвавшийся с набережной на круто уходящую вверх улочку. Подошел к обочине.

Подрезав весь поток и едва притормозив, Белов распахнул дверцу:

— Прыгай!

Столетов нырнул в салон, тяжело плюхнулся в кресло. Белов протянул руку:

— Пламенный привет Прокуратуре Союза от славного КГБ СССР!

— Иди ты на фиг, Игорь! — Столетов захлопнул дверь «жигуленка». — Я — чистый.

— И за мной — никого.

— Но ты, от греха подальше, развернись на Таганке и поныряй по проходным, ладно?

Белов цепким взглядом осмотрел проехавшие вперед машины, посмотрел в зеркальце заднего вида:

— За мной, тьфу-тьфу, в последнее время хвостов не наблюдается. А за тобой должны быть?

— Черт его знает! — Столетов тяжело вздохнул.

— Разумно. А ты какой-то дерганый стал, Валера. Плохо в мире капитала?

— Личные неприятности. Иначе бы не позвал.

— Блин! — Белов еле увернулся от прижимавшегося к ним черным лакированным боком «мерседеса». — Дать бы ему в бочару, так потом не откупишься!

— А ты дай. Легче станет. — Столетов закурил.

— Сознательность не позволяет. К рынку идем.

— Проходными дворами. Что у тебя стряслось? Учти, если надо, у меня есть где посидеть. Выкушаем по стаканчику. Ты как?

— Нельзя мне. Язва… — Столетов выбросил недокуренную сигарету в окно.

Белов резко вывернул руль, «жигуленок», подпрыгнув на колдобине, нырнул в переулок.

— Приехали. — Белов остановил машину. — Давай, Валерка, колись.

Столетов покрутил в руках пачку «Мальборо», вздохнул и бросил ее на сиденье.

— Крупные неприятности с Настей. По моей вине. — Он, морщась, растер висок, как человек, измученный мигренью.

— Давай дальше. Страдать потом будешь.

— Она попросила опознать одного человека. Глупая девчонка, играет в независимую журналистку. А я, старый дурак, распушил хвост… Короче, тем человечком оказался Кротов. Помнишь дело по цеху в Краснодаре?

— Погоди. — Белов на секунду задумался. — Кротов Савелий Игнатович, кличка — Крот. Его же…

— Его пришили, Игорь. Не делай круглые глаза, я знаю, что говорю. Планировали показательное дело, а потом неожиданно дали отбой. Крота, как основного фигуранта, устранили за ненадобностью. Я по своему архиву прошелся. Масса интересных фактиков обнаружилась. Не прост был Крот.

— Где Настя взяла фотографию?

— Молодец, сразу быка за рога! — Столетов опять достал пачку сигарет. — Сама снимала. Две недели назад. Курить будешь?

— Нет. Кто еще знает о снимках?

— Она, фотограф, я и опознаватель. Плюс ты.

— Я снимка еще не видел. Кротова в живых не видел.

— Опером родился, опером и помрешь, — вяло усмехнулся Столетов. — Снимок я тебе дам, Игорек. Но сначала ты мне пообещай…

— Нем, как могила!

— Не то. Пообещай, что до моего приезда ты возьмешь под опеку Настю.

— Заметано. Надолго уезжаешь?

— В Новосибирске прокуратура шьет дело одному клиенту. Бригада адвокатов срочно затребовала меня. Я тут подвизался в одной адвокатской конторе консультантом.