— Надеюсь, вам понравится чай, — молвила Перо.

Юная и конфузливая, она поглядывала на нас исподтишка, особенно, на Шантель — достойное, по любым меркам, зрелище.

Только я подумала, что мы могли бы выпытать у девушки кое-что о жизни в доме, как Шантель уловила мою мысль.

— Вы нас ждали? — обратилась она к ней.

— Да, — ответила та. По-английски она говорила с запинками. — Мы знали, слышали, что приплывет корабль и привезет двух женщин — одну для мисси Моник, другую для мастера Эдварда.

— Они не возражают против нашего приезда? — спросила я. — Возможно, думают, что смогут обойтись без нас?

Девушка напустила на себя важность.

— Но вас прислала леди из-за моря. Вы от нее. Мадам очень бедная. Она не может платить. А леди, которая живет за морем, очень богатая, и мисси Моник тоже будет богатая, потому что замужем за капитаном…

Она осеклась, вдруг сжав рот, явно соображая, не сболтнула ли лишнего.

Мы прихлебывали чай. Он был чуть теплый, но аромат мяты в самом деле освежал.

Из коридора донеслись шаги, и в дверях показался Жак. Он строго глянул на Перо, которая мигом исчезла, и взглядом показал на наши сумки.

— Эти мои, — сказала я. — Благодарю вас.

Он без слов занес их в комнату, потом отнес поклажу Шантели.

Шантель уселась на мою кровать. Я села на золотошвейного камчатного «людовика» — признаюсь, не без благоговения, — и мы не сговариваясь глянули друг на друга.

— Да, в чудном доме мы с тобой очутились, — заявила Шантель.

— А ты чего ожидала?

— Только не такого странного. Нас как будто здесь не хотят.

— Да, кроме старухи няньки. В конце концов, ты ухаживаешь за маленькой мисси, а я за Эдвардом. Они для нее очень дороги.

— У нее такой вид, словно готова в любой момент наслать на нас с тобой порчу.

— Верно, слепит из воска наши фигурки и примется протыкать булавками.

Мы рассмеялись: вольно нам было шутить между собой, но обе мы успели почувствовать на себе действие этого странного дома.

Шантель отправилась разбирать вещи, тем же занялась и я. В чулане обнаружилась поясная ванна с водой и кувшин. Вымывшись и переодевшись в легкое платье, я почувствовала себя много легче. Когда причесывалась, в дверь тихо постучали. Я открыла: это была Перо. Мадам де Лауде желает меня видеть, сообщила она. Она хотела видеть и сестру Ломан. Но по отдельности. Если я готова, она сопроводит меня первой, так как сестра Ломан еще Не готова.

Я второпях закрепила прическу и пошла следом за ней вниз. Мне передался ее благоговейный трепет перед хозяйкой.

— Прошу садиться, мисс Брет, — приветствовала меня мадам де Лауде. — Боюсь, я отослала вас несколько поспешно: так давно не видела дочери и внука. Теперь они со своей старой нянькой, можете не беспокоиться насчет Эдварда. — Я молча наклонила голову. — Вам, должно быть, все здесь кажется необычным после Англии?

Я согласилась, что все было другим.

— Хоть я сама англичанка, но в Англии никогда не была. Мой муж был француз. С самого замужества я живу в этом доме. До этого жила на другом краю острова… Когда был жив муж, мы были богаты, очень богаты, по островным меркам, но его нет уже двадцать лет, я слаба и немощна. Вас, верно, удивляет, зачем я вам это говорю, поскольку вы явились сюда учить Эдварда и, вероятно, считаете, что ни до чего другого вам нет дела, но, полагаю, вам все же следует знать, как все обстоит.

— В любом случае вы очень любезны, вводя меня в курс дел.

Она кивнула.

— Вы наняты не мной. Вам это известно. Ваша нанимательница — леди Кредитон.

— Да, я знаю.

— Я не могла бы себе этого позволить. Здесь все изменилось. Когда-то было по-другому. В те времена мы жили на широкую ногу, принимали гостей из Франции и Англии. Мой муж был светский человек, а сахарная плантация процветала. Но теперь это все в прошлом, и мы бедны. Должны думать о каждом шаге. В этом доме не роскошествуют, ничего не поделаешь. Мы очень, очень бедны.

Я сочла весьма необычной ее манеру обращения к человеку в моем положении, но после сообразила, что она предупреждала меня таким образом, чтобы не рассчитывала на особые привилегии. Вне всякого сомнения, мне придется самой ухаживать за собой, убирать свою комнату. Мне понравилась ее откровенность, и я уточнила, правильно ли я ее поняла. Правильно, улыбнулась она. Это ничуть не обескуражило меня, так как я и без того намеревалась первым делом убрать свою комнату и теперь могла заняться уборкой, не боясь кого-то обидеть.

— Дом большой. Тридцать комнат. По форме квадратный, вернее, был таким, когда его строил муж, но после появились пристройки. Отсюда и название Карреман: по-французски «квадрат». Тридцать комнат — и три человека прислуги. Явно не хватает рук. Жак, Щука и Перо. К тому же Перо еще молода и неопытна, а островитяне вообще не слишком работящи. Но не будем их винить: это из-за климата. Ах, этот климат! Никуда не годится. Дом разваливается. Плодятся насекомые. Все заросло сорняками. Говорят, во всем виноват климат. Так ли это, не знаю: я всю жизнь прожила здесь и привыкла. Но для посторонних он тяжел.

— Я вас понимаю, мадам.

— Рада, коль так. Теперь я должна поговорить с сестрой Ломан. Да, вот еще что! Питаться мы будем вместе. Так меньше хлопот, да и дешевле готовить на всех одно. Жак с Щукой готовят, а Перо подаст. Теперь вы знаете все про наше хозяйство. Обедаем мы в восемь часов. Сегодня с нами обедает капитан. Он захочет провести возможно больше времени с женой и сыном.

Интересно, заметила ли она бросившуюся мне в лицо краску?

— А теперь, — докончила она, — я приму сестру Ломан, если она готова.

Я направилась в комнату Шантели. Там тоже обнаружилась пара стоящих предметов, оба французских.

— Я только что имела поучительную беседу с мадам. Теперь твоя очередь. Мы с тобой в самом деле попали в чудной дом.

Темнота быстро опускалась на остров. Сумерек здесь не было совсем. Только что был день, а минутой позже наступила ночь.

Без четверти восемь ко мне в комнату явилась Шантель. Она переоделась в черное с кружевом платье, как нельзя лучше выделявшее цвет ее лица. Завидев меня, цокнула языком: на мне тоже было черное.

— Так не пойдет, Анна, — запротестовала она. — Я всегда ненавидела это твое платье. Сказать по правде, ты в нем какая-то тусклая.

— Я не на банкет собралась.

Ее глаза подернулись туманной поволокой.

— Анна, сегодня здесь обедает капитан. Вероятно, еще отобедает завтра, а потом отчалит. Он запомнит тебя такой, какой ты была сегодня, — так что живо снимай эти невзрачные лохмотья.

— Шантель, прошу тебя…

Но она уже принялась со смехом расстегивать мое платье.

— Ты будто забыла, что у него жена, — напомнила я.

— Об этом не даст мне забыть она. И все равно, пускай капитан увезет с собой приятные воспоминания.

— Нет, уж лучше бы…

— … Ты явилась дурнушкой? Как ты неромантична!

— Разве можно быть романтичной с чужим мужем?

— Нужно всегда быть романтичной, а в несчастной любви так много романтики.

— Шантель, пожалуйста, не надо шутить.

— И не думаю. Если бы ты только знала, как я хочу, чтобы ты была счастлива. И ты обязательно будешь счастлива, даже если это будет не капитан. А это вряд ли будет капитан, Анна.

Ярко вспыхнувшие глаза выдавали в ней настоящую прорицательницу.

— Прошу тебя, прекрати этот разговор, — взмолилась я.

— Нет, буду говорить, — с пылом возразила она. — Он не создан для тебя. Я не раз повторяла, он тебя не стоит, Анна. Но все равно настаиваю, чтобы ты надела сегодня что-нибудь поприличнее. — Она достала и приложила к себе голубое шелковое платье. — Вот. Лучшее в твоем гардеробе. Ну, пожалуйста, Анна.

Я сменила черное платье на голубое. Что бы я ни говорила, мне самой хотелось выглядеть получше в этот вечер.

Я придирчиво оглядела себя в зеркале. Голубое неплохо сочеталось с румянцем моих щек, наконец решила я. Шантель не сводила с меня глаз, и, чтобы сменить тему, я сказала: