Здесь стороннему свидетелю этого разговора могло бы даже показаться, что мозги Чичикова тоже не гуляли, но стороннего свидетеля там не наблюдалось.
— Павел Иванович, — примирительно притронулся Бронькин к сверкающему металлом и камнями хронометру на руке Чичикова и долил ему чая. — Дорогой Павел Иванович. Я ведь ждал вас полжизни. Я практически уже спалил все мосты и заборы, пренебрегая сейчас даже тем, что вокруг нас вот уже битый час как вертится первейшая доносчица нашего генерального директора Фелиция Ляминович. Вы понимаете это? Я ведь о вас забочусь и потому лишь и рекомендую вам приобрести эти документальные сведения во славу вашего славного рода человеческого. Для короткого друга я отдаю свои несгораемые строки, ибо будут они нотариально заверенные, практически за бесценок. Могу даже за вот эти бэушные часики легко согласиться. Подумайте об этом, — на секунду смолк Бронькин, в то время как из-за портьеры, где ещё совсем недавно томилась в засаде Зухра, действительно послышались сдавленные басистые вздохи Феньки-Фелиции Ляминович, что всегда носом чуяла, что где взять и почём затолкать его в уши директора. — В том-то и фокус, — пренебрегая опасностью, однако, уже шифруясь, продолжил речь Бронькин, — что при обсуждении перспективы покупки крупного рогатого скота, — кивнул он на портьеру, — следует учитывать кормовую базу. А за господином Мудрецовым как раз и числятся болотные угодья бывшего колхоза-миллионера «Ни свет ни заря», огульно и не пойми зачем выкупленные им у крестьян паями. Там наш любимый шеф со своими собутыльниками и уличными девками обычно диспуты проводит, да и нас туда как-то привозил на такую же попойку в день неутомимых тружеников торговли.
Петрушке те места заодно сообщаю и вижу, теперь будут ни к чему. А нам перво-наперво потребуется методом полковника Кошкарёва «…оросить жажду истины…» сквозь бумажное производство. Вот мы и оросим её. Мне и без ваших стараний передастся этот притороченный к каланче и смешной архитектурный комплекс вместе с двором, этим книжным сельмагом и пьяным цехом в подвале. А вам всё, что для выпаса крупного рогатого скота: за смешные деньги из ваших накоплений и по чрезмерно либеральным ценам, что я обеспечу. А можно это дело для вас обтяпать и за банковский кредит под залог теперь уже моей недвижимости, но только с услаждающими мою душу вашими процентами поверх банка. По такому делу, конечно, нужны хлебосольные переговоры. Но главное: я берусь за ваши гектары! Берусь.
«„Экой кулак!“ — сказал про себя Чичиков…» — Всё в одну сторону.
— Только для вашей Феньки, что за портьерой, скажу, что меня интересует лишь кормовая база для крупного рогатого скота! — продолжил он уже вслух. — Владельцу пастбища у меня и без вас есть что сказать, — теперь уже многозначительно бросил Чичиков. — Смотрите, Бронькин, как бы вам без рогов и копыт не остаться в этой партии. И часы мои вам не по руке будут. А проценты? Это да, да и зданьице это обсосать и обкашлять нам следовало бы…
Бронькин несколько напрягся, задумался, да в конце концов и махнул рукой: — Мы это обсосём, Павел Иванович, всенепременно. А вокруг зданьица этого вам уже не кашлять, если кашель — лечитесь… Бумаги из архива мною уже обсосаны. Но есть и второй вопрос, где можно было бы смягчить кашель, крепко взявшись за руки? Это часть такой моей планиды, что важнее денег будет…
— Какой такой планиды? Что ж у вас больше денег может взяться? Золото?! — с удивлением оживился Чичиков.
— У меня, Павел Иванович, как вы понимаете, в городе есть вес, публичная репутация и немало рвущихся в бой сателлитов. У меня, извините за выражение, как у прозаика, имеется даже несколько специально обученных почитателей моего яркого таланта. Есть даже человек в… Впрочем, это пока неважно… Но есть и враги. Да и у кого из мыслителей моего уровня сегодня нет врагов!? До выборов на пост благодетеля и любимого мэра нашего города время ещё есть, к чему и нужна харизма ваша в обоснованных мною пределах, что обеспечит и вам эпохальные скидки по кормовой базе. Авторитет вашего родословия и ваше умение держать себя!.. Вот что нам надо! На выборах мэра мы заклеим нашими портретами все хлебные места города и впишем ещё более героические обещания в его летопись.
— Вашими, вашими портретами город заклеим, так будет лучше, — прервал его Чичиков, ничуть не удивившись такому повороту грядущих дел.
— Хорошо, пусть будет моими портретами, — ещё больше приободрился Бронькин. — Портретами, где вы лично и сильно пожимаете мне руку на фоне Дома краевого правительства, а другой рукой — дружески похлопываете меня по плечу и оптимистично улыбаетесь. Мы разведём такую демагогию, что души избирателей охватит полная эйфория очарования и недоумения нами. Живых возьмём крупами, вином и другими синонимическими жидкостями, мёртвых — через процедурные бумаги. Обнулим долги, провозгласим счастье и незамедлительный расцвет города, а тарифы модифицируем уже потом. Писателям и бизнесу мы учредим Чичиковские премии за такие дела, по которым даже наука ещё не в курсе дела.
— А вот этого как раз мне и не надо…
— Хорошо, не будем вам и премий. Я вас понимаю, ваша скромность беспримерна… Будут стипендии идущим с нами вместе избирателям. Не в обиду будет вам сказано, но в этой части планиды я всё-таки назначу себе в поддержку, наряду с опытом великого Чичикова I, практику Ивана Александровича Хлестакова, что однажды обвёл вокруг пальца известного городского голову Антона Антоновича Сквозник-Дмухановского. И, конечно, систему работы самого головы, и его работы над ошибками тоже возьму. — Здесь Бронькин отхлебнул уже с чайника, перевёл дух и продолжил: — Открываю в последний раз том, который вы, кстати, так и не купили. «Ревизор». Цитирую Антона Антоновича. Впрочем, наизусть помню: «Тридцать лет живу на службе: ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал; пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду; трёх губернаторов обманул! — что губернаторов! (махнув рукой) нечего и говорить про губернаторов…»
Вдумайтесь, шеф! Душа вибрирует! Для городского головы губернаторы — пустяки! Он разводил мошенников и плутов ещё более высокого уровня! А выше лишь министры!.. Сколько стихотворчества в этих чудных словах, сколько вылитых пуль! Сердце замирает от такого диапазона размаха. А смотрите, как он ранжирует строй? Поначалу специалисты — мошенники над мошенниками, выше них — всесветные пройдохи и плуты, ещё выше профи — губернаторы, как представляется, сверхсветные мошенники, подразумеваемые и умалчиваемые, а в конце грандиозные по первостатейности мошенники — чуть ли не правительство! Язык деревенеет даже назвать их! Вот вакантное место для меня в нашем городе! Такие у меня штабных умов шальные мысли, — наконец-то умолк так разволновавшийся Бронькин, что залпом допил не свой чай, но сплюнул как раз в свою чашку.
— Ну что ж… Вашего Хлестакова пока не читал, но в целом одобряю. Недурственно, — задумчиво произнёс Чичиков, — надо бы мне ещё как-то познакомиться и с народом нашим. Договороспособен ли он без излишеств, духоподъёмна ли местная элита?
Здесь Павел Иванович «… с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе…» главный начальник, а кто основной? Мягок ли и в чём сам себе не строг прокурор будет, чем теперь новая полиция промышляет и чему в последние дни и ночи не по-детски радуются судейские? Какие депутаты и почём себя сами уважают? Чего достигла перетряска административной реформы и большая ли очередь перед телевизором для выступления стоит на сей день? Задавал такие вопросы, будто бы и сам всегда жил где-то по-соседству. Выслушивал всё чрезвычайно внимательно, допросил Бронькина и по другим чиновникам. Коснулся даже банкротства библиотек и порядка перетекания хуторов и деревень в объятья городского муниципального округа.
— Впрочем, ещё успеем во всем разобраться, — наконец успокоился Чичиков. — А скажите мне в конце: — Почём ваши мёртвые в прошлых избраниях по билетам и спискам здесь ходили?
