— А вы, Бронькин, я вижу, отпетый дебатёр… «Право, у вас душа человеческая, всё равно, что пареная репа». То, что в вашем NN все места гениев пока что вакантны и мне по нраву, — нахмурился принуждённой откровенности Чичиков. — И хотя я чужим ушам не потакаю, скажу только вам, что есть тут в ваших сумерках и серости и у меня дела, созвучные эпохе. Сегодня о них говорить рано, а послезавтра поздно. Если доверия к вам не испытаю, то и завтра говорить ни к чему будет, а может, и к чему, — пригвоздил он тугоплавкими буквами сверху и резко замолчал.
— Что ж, думайте до завтра… Так вот предуведомляю вас сразу, — перешёл на шёпот Афанасий Петрович, — звону у нас однозначно будет немало. Учтите, что в нашем любимом городе «…мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы». Но я откликаюсь откровенностью на ваше завтрашнее чистосердечие уже сегодня, хотя мог бы покамест и помолчать. А теперь сообщаю вам, что на задворках нашего гиганта книжных мыслей и эксклюзивного производителя подакцизных изделий в виде пьянящих жидкостей и суспензий возвышается пожарная каланча XIX века. И по слухам, она создана во исполнение указа Александра I от 1804 года о создании пожарных команд.
— А что мне из той каланчи, если нужна земля, — скривил брезгливым полумесяцем губы Чичиков и отхлебнул чаю.
— Ха! Так это ж моя каланча! Только не завидуйте мне, господин Чичиков, я вас умоляю! И если вы уже решили мне довериться, то уберите с лица свою более чем скептическую улыбку. И дослушайте меня! — с весёлым негодованием будто бы обиженно поджал губы Бронькин, затем отпустил их и продолжил уже без показного раздражения: — Каланча приобретена мною в собственность по известной лишь мне одному баснословной цене. Одновременно оторвал я себе документы и на всю пожарную часть, где по сей день числятся даже водовозка и кони, хотя этих коней и съели наши благодарные граждане ещё в честь 10-летия Великого Октября. Бумаги на пожарку, кстати, оторваны мною из архива ровно за такую же точно, как и каланча, порядочную на вид покупную кизлярскую бутылку сами знаете чего, с кучей дагестанских неподдельных звёзд и градусов…
Так вот, теперь ловите слово! Пожарная часть стояла на месте этого, — он обвёл глазами торговый зал и закончил по слогам, — по-ме-ще-ни-я… То есть пожарной, как видите, части здесь уже не стоит. Водовозки тоже нет! Кони с удовольствием скушаны революцией, но ничего не списано. А в хитро приобретённых мною подлинных архивных документах, подписанных царскими министрами, она, пожарная часть, или депо, совершенно здесь располагается даже сейчас, — снова зажмурился подобно коту перед сметаной Бронькин. — Оптово-розничное учреждение господина Мудрецова, как видите, здесь и-ме-ет-ся… А по бумагам оно не существует!? Почему? А потому как главный архитектор города господин Мамагонов отчаянно увлёкся нашей продукцией, предназначенной для народа и щедрых приёмов в администрации нашего города. Архитектор вот уж который месяц как не может собраться и передислоцировать свои градостроительные мысли со склада нашего ликероводочного производства, где я исполняю роль переднего плана, на чертежи и проекты, а затем в БТИ и в регистрационную палату города. Мудрецов, как видите, творил быстрее, чем думал. Вы понимаете, о чём я говорю?
— Нет, — ответил и на этот раз не соврал Чичиков.
— А мулька в том, господин Чичиков, что теперь самым чудесным образом и в запланированную мною минуту это помещение — Бронькин обвёл взглядом торговый зал — через моё владение верными бумагами способно возродиться, извините за правду, моим собственным в составе комплекса «Историческая каланча поручика Ржевского». Всецело моим подворьем. Ведь здание оптово-розничного учреждения господина Мудрецова в моих верных бумагах числится всего лишь обветшалым до безобразия пристанищем огнеборцев с фантастическим процентом износа, небывалой по никчемности остаточной стоимостью, но и в то же время — неотторжимой частью единого архитектурного ансамбля начала XIX века нашей эры!.. — наконец победоносно завершил речь Бронькин.
— «Экой чёрт!» — думал Чичиков, глядя на него в оба глаза: «Загребастая какая лапа!»
— Вы хотите мне сказать, милейший, что это забавное трёхэтажное зданьице с кассой, банкоматом, мебелью и человечками этими в нашем деле способно возродиться, извините, всецело помещеньем нашим? И что нам оно практически ничего больше стоить не будет? — Чичиков мечтательно и откровенно окинул взором торговый зал и остановил глаз на броско вырядившейся Зухре. Именно в эту минуту девушка на каблуках запредельной высоты и с подносом в руках устремлённо близилась к их столику. Здесь Чичиков позволил себе даже мелкую, но простительную для любого мужчины средних лет слабость, ибо вцепился бесстыдным взглядом в её фигурку, ножки особенно и легкомысленные завитки волос, что нежно укрывали притаившиеся под её блузкой приятные формы.
— Да, именно забавное четырёхэтажное зданьице… И возродиться оно может полностью именно моим холдингом, — буднично кивнул Бронькин в сторону приятных форм и сухарей, выглядывающих из-под колыхающегося на груди девушки бейджика. — За этой каланчой, господин Чичиков, таится мой каторжный труд на галерах косной современности и небезвредная для здоровья битва на арене отрицания трезвости. Кроме того, до ратификации в моё достояние безродная каланча устойчиво наводнялась возобновляемыми похабными надписями, что неустанно, но недолговечно нивелировалось привлечённым мною к её побелке персоналом в виде ветерана горторга пенсионерки бабы Оли…
Так продолжалось до тех пор, пока я не распространил по городу свои обильные знания. Пока не сфабриковал серьёзно обоснованную историю о том, что на каланчу всходила для сердечных встреч и любовных утех правнучатая троюродная племянница фаворитки Людовика XIV графини и фрейлины Луизы де Лавальер. Племянница Жужу всходила. Причём всходила она туда синхронно с поручиком Мариупольского полка его императорского величества господином Ржевским вместе. Но если с поручиком Ржевским вам всё и так понятно, он мог с какой попало бабой встречаться и не в таких местах, то о графине послушайте. Один из томов романа С.-Ф. Жанлис «Графиня Лавальер», отыскавшийся в чемодане Чичикова в период оформления списков накупленных им душ, читал даже он, то есть ваш предок Чичиков I. А в библиотеке полковника запаса Кошкарёва Павел Иванович I однажды даже сокрушался, что творенье о графине этой постиг не до конца. Так что можете смело причислять свой род к фанатам французского двора и бизнеса, требовать от них крупных инвестиций и даже стать почётным гражданином нашего города или хотя бы того же Парижа. Сведения эти могут быть оформлены мною и документально, что, разумеется, имеет свою цену…
«Плут, однако ж, ужасный», — подумал Чичиков: — Об этом пока думать рано, — аккуратно остановил он оратора. — А ему палец в рот не клади, — снова подумал.
— Павел Иванович, так вы ж обо мне скорее простецки думаете, — будто прочёл его мысли Бронькин. — Это шутка юмора у меня такая, а вершить дела я намерен системно. Мы ж ведь не для того собрались, чтобы заняться благотворительной вышивкой гладью? — подпёр его новыми доводами Бронькин. — Моя каланча наделала много суматохи даже в Краснотупиковске. Поговаривают, что на неё чуть ли даже не ЮНЕСКО зарится, и глаз уже свой на неё оно положило, и зубы острит. Её цена уже сегодня взлетела до небес. На почве моего открытия рассудком подвинулся даже наш мэр. Он уже ухватил себе трёхмесячную командировку в департамент Буш-дю-Рон Французской Республики и устроил там охоту на небедного города-побратима. Забыл даже, что полномочия его уже на краю и со дня на день понесётся гонка по выборам нового мэра. Правда, не забыл кума своего. На радостях и спьяну объявил его президентом общества нашей неугасаемой дружбы с французами. А кум, хотя дружбы пока и никакой, уже принялся рубить себе капусту на контрактах для поставок за бугры болотных лягушек и жаб.
— Всё это только для вашего кума недурно, а мне лишь для учёта в работе, — задумчиво нахмурился Павел Иванович, будто утратив интерес к тому, чем ещё секундой ранее озарялся. — Мне что с каланчи нашей или с побратимов ваших может выпасть? — Вижу, коллега, вы тоже на каланче чуток головой подвинулись, — как бы снова закипал Чичиков. — Нужна земля! Причём методом Чичикова I, то есть с либеральными исключениями из установленных правил и без публично осязаемого известными органами греха.
