Надеюсь, вам эта схема понятна. Оказывается, масса звезд, планетарных систем и иных космических тел составляет ничтожную часть от всей массы Вселенной — всего лишь 0,4 %. И с такими силами мы собирались ввязаться в схватку с Темным веществом… Даже не с такими, а в миллиарды миллиардов раз меньшими, ведь Солнечная система — ничтожная частичка звездно-планетарной материи.
Однажды я таки встрял в один из их научных диспутов.
— Что произойдет, когда Вселенная перестанет расширяться и начнет сжиматься? — размышлял вслух профессор, — повернется ли при этом термодинамическая стрела времени? Начнет ли уменьшаться со временем беспорядок?
— Этого не может быть, — сказал Малыш, — воцарится непредсказуемый хаос. Например, упавшая на пол и разбившаяся вдребезги тарелка начнет собираться на полу из разлетевшихся кусочков в целую и вернется на стол, откуда она упала. Или, представьте себе — все бы помнили завтрашний курс акций и удачно играли на бирже? Что из этого получится?
И здесь на арену выступил я.
— Вселенная не только необычнее, чем мы воображаем, она необычнее, чем мы можем вообразить, — это мудрое изречение застало их врасплох. — Время улучшения ситуации обратно пропорционально времени ее ухудшения, а качество корреляционной зависимости, в свою очередь, обратно пропорционально плотности точек.
С минуту они оба растерянно смотрели на меня, затем вцепились немигающими взглядами друг в друга, а потом началось…
Им не хватило столешницы, которая мгновенно заросла выведенными мелом формулами и прочими непонятными значками. Математико-физическими выкладками немедленно покрылся, выкрашенный в защитный цвет, борт стоящего рядом автобуса с локатором на крыше. Причем все эти действа прерывались обоюдными выкриками и хватанием друг друга за грудки.
— Второй закон Свиппла! Дилемма Деври! Первый постулат Пардо! Правила Хешайза! Закон сэра Вуда! Принцип Бенедикта! Парадокс Чизхолма! — наперебой орали они и, выдирая мел из рук другого, чертили все новые кривые, синусоиды и оси координат, сдабривая их все новыми цепочками математических знаков.
Со всех концов начала сбегаться охрана, заподозрившая начавшийся на штаб налет со стороны крутых межпланетных террористов. Я же в панике бежал. Дело в том, что я процитировал этим ученым мужам всего лишь несколько парадоксальных, так называемых, законов Мерфи, способных сбить с толку любого теоретика. Плохо мало знать, но и знать много — тоже ни к чему хорошему не приводит.
Но хватит о грустном, поговорим о еще более грустном персонально для меня.
Я никогда бы и подумать не смог, что моя скромная кандидатура будет предложена на роль охотника за даркснитом. Тем не менее, с подачи Малыша, я попал в кандидаты на беспрецедентный межзвездный перелет. А скорее, я стал кандидатом в верного покойника…
Обсуждение этого вопроса на рабочем штабе было бурным и долгим. Директор ФСБ предлагал своего агента, министр обороны настаивал на своем кандидате, начальник ГРУ выдвигал своего человека. Не оставались в стороне и космические войска. Наука требовала участия чисто научного кадра. Были и международные, натовский и ооновский, кандидаты.
Николай Фомич неожиданно поддержал предложение Малыша, тоже друг отца называется… На верную гибель ведь обрекает.
Последнее слово было за вице-премьером. Как ни странно, он остановился на выдвиженце Малыша, отрезав мне все пути к отступлению.
Впрочем, почему странно. Вице-премьер был чистым прагматиком и, поскольку Николай Фомич с Малышом играли в проекте первые скрипки, он вполне доверял их мнению, а в их компетентности сомнения давно отпали.
К тому же Малыш, в своей короткой речи при выдвижении кандидатуры, гарантировал создание мне соответствующего научно-технического обеспечения по всем параметрам.
Мог ли я отказаться от этой очень сомнительной чести?
Безусловно, мог. Тем более что все предпосылки к этому были. По мнению блока руководителей в погонах я был самым неудачным кандидатом. Больше всех негодовал директор ФСБ. Наверное, он хотел взять реванш за предыдущую неудачную операцию.
— Посмотрите на него, — главный босс фээсбэшников негодующе тыкал пальцем в мою сторону, — ну, какой из него силовик… У него нет никакой подготовки. Это обычный…
Не знаю, каким эпитетом он меня хотел наградить, но тут вмешался вице-премьер.
— Ему не придется штурмовать арсенал или завоевывать чужую планету, — веско произнес глава штаба, — его дело — разведка.
Он поискал глазами Николая Фомича.
— Если я правильно понимаю, ему будет вручен спектральный анализатор для обнаружения даркснита, и, когда тот сработает, нужно будет всего лишь послать специальный сигнал на Землю. Я верно излагаю его задачу, уважаемый академик?
— Да, — профессор прокашлялся и ухватил свою бороденку в ладонь. — Сверх того. Это будет крохотный приборчик «два в одном», то есть обе функции будут совмещаться. И еще, более того. Прибор будет имплантирован в тело разведчика, его нельзя будет потерять и невозможно обнаружить даже при самом тщательном осмотре.
— Но на неизвестной планете могут водиться всякие твари, — директор ФСБ не терял надежды, хотя бы запугать меня, чтобы я сам снял свою кандидатуру.
— Твари? — Николай Фомич был, кажется, озадачен, как ученый он далек был от всяких бытовых подробностей, — какие еще твари?
— Ну, всякие…, - с фантазией у фээсбэшника было не очень, — те же динозавры или каннибалы, например…
Тоже испугал. В фэнтезийных книжках и голливудских боевиках я встречал монстров похлеще, чем какой-то Ганнибал Лектор. Так что привычен и к шизоидным маньякам, и к горам трупов, и к рекам крови. Конечно, какая-то космическая нечисть должна существовать, но мы же земляне всегда их били. Тут я был подкован на все сто.
— Опять же спецслужбы разные могут существовать. Нужно уметь уйти от слежки, сбить со следа погоню…
Но вице-премьер не дал разгореться дискуссии на тему столкновений с кровожадными монстрами и вероятными контрразведками.
— Ваших плечистых маски-шоуменов, — резко заметил он, — с квадратными подбородками и оловянными глазами за версту узнает любой обыватель, а не то что вражеская агентура.
По-моему, он недолюбливал это ведомство, хотя и вышел из его недр, и на этом тема была закрыта.
Итак, мог ли я взять самоотвод? Теоретически мог, о чем особо подчеркнул вице-премьер в коротком заключительном спиче.
Но кем бы я стал в глазах моих друзей, если бы отказался?
Не знаю. Возможно, какое-то подобие дружбы и сохранилось бы, но уважать меня они точно бы перестали. И я себя перестал бы уважать. Не говоря уже об Иришке, в глазах которой я пал бы бесповоротно и окончательно. Вот эти «бы» и дали мне мужество сказать «да».
Хотя первым ощущением, которое я испытал, сказав это слово, было очень смешанное чувство. Ужас напополам с безысходностью. Подобное я отведал, когда в Музее космонавтики в городке Монино (что под Москвой) я впервые воочию увидел космическую капсулу, в которой стартовал в космический полет первый космонавт планеты Юрий Гагарин. Эта крохотная беззащитная скорлупка могла вместить лишь баскетбольный мяч. Ну, может два мяча. Я, с моими скромными габаритами, туда поместиться, точно, не смог бы. А, если бы и сумел, то не усидел бы и минуты. Не говоря уже о полете в неизведанную бездну…
Уже значительно позже, поразмыслив на досуге над своей горькой судьбой и взвесив все контраргументы, я пришел к следующему выводу — не мог Малыш единственного друга отправить на эшафот так вот, запросто. Не будучи полностью уверенным в успехе. И Николай Фомич не мог. Напротив, они нашли мне нужную нишу, где я мог проявить себя, а не болтаться где-то в сторонке, за их спинами.
Единственное опасение, которое высказал профессор, заключалось в том, что неподалеку от точки моего финиша находилась сверхмассивная черная дыра. Неподалеку по космическим масштабам, разумеется. Мой путь должен был проходить мимо нее, а этот космический монстр силой своего чудовищного притяжения заглатывал все, что попадало в зону его влияния. Область черной дыры граничила с исполинским войдом.
