— Мне придется уйти задолго до конца, — с сожалением сказала Джорджия. На следующий день ей нужно было идти в школу, и она не могла позволить себе проспать. Кроме того, в отличие от юношей, ей надо было долго лететь на крылатой лошади, прежде чем стравагировать назад.

— Я тебе завтра обо всем расскажу, — успокоил ее Лучано, пустив в ход одну из самых чарующих своих улыбок.

— И я, — добавил Сандро. — Я перечислю тебе все блюда, которые подадут. Энрико знает все их наизусть, хотя он и не достаточно знатен для того, чтобы сидеть с герцогами и князьями за одним столом.

— Или недостаточно чист, — заметил Лучано. — Чтобы его можно было пригласить к столу, в фонтан нужно было бы вылить все духи из Фармации Сульена.

Лучано беспокоило, что Сандро все еще продолжал работать на Угря, даже несмотря на то что так тому посоветовал сам Сульен, чтобы не разрывать отношений с ди Кимичи. Лучано знал, что Энрико способен на все, не исключая убийства, и не хотел, чтобы мальчик рисковал, играя роль двойного агента.

Как только в серебряных подсвечниках зажглись свечи и под навесами загорелись фонари, Джорджия покинула площадь. Скай и Николас сидели там до того торжественного момента, когда на стол подали огромный флакон духов, полностью сделанный из жженого сахара и украшенный живыми лилиями. А потом Скаю пришлось почти волоком тащить Николаса обратно в монастырь Святой Марии из виноградника.

Лучано и Сандро остались вдвоем, площадь постепенно погружалась в темноту, а наевшиеся до отвала гости лениво жевали посеребренный миндаль и инжир и слушали музыкантов, игравших на балконе palazzo. После музыки начали произносить речи, и Лучано почти задремал, когда услышал, как Сандро пытается его растолкать:

— Герцог собирается объявить что-то очень важное.

Они поднялись на ноги и неспешно пошли к помосту, который сейчас, среди полной темноты, был островком света. Герцог Никколо был ослепителен в своем алом бархатном камзоле, подбитом мехом. В руках он держал серебряный кубок с красным вином, вся речь его получилась слегка туманной, его немного пошатывало, но он все еще был хозяином этого пира.

— Мой брат, его святейшество Папа Терпимый Шестой, приехавший сюда отпраздновать бракосочетания восьми самых близких членов нашей семьи, которые состоятся завтра в соборе, даровал мне новый титул.

Папа тоже привстал, держась еще более неуверенно, чем его брат, и принял новую корону из рук пажа, который поднялся на помост, неся ее на пурпурной бархатной подушечке.

— Силой, данной мне как епископу Реморы и как Папе талийской Церкви, — произнес он, — я объявляю герцога Никколо ди Кимичи, герцога Джилии, первым великим князем всей Тускии.

И он возложил на седую голову своего брата корону великого князя, больше походившую на произведение кулинарного искусства,

Со всех столов раздались аплодисменты.

— Я надеюсь, что эта корона, так же как и титул, перейдут по наследству к моему преемнику Фабрицио, а от него — к его потомкам, — проговорил Никколо. Его глаза кого-то искали среди гостей. — А сейчас, перед тем как мы отправимся в palazzo танцевать, я хочу, чтобы вы все присоединились к моему тосту за самую почетную сегодняшнюю гостью, красавицу Duchessa Беллеццы!

Присутствующие зашептались: такой тост, произнесенный сразу после оглашения нового титула герцога, должен значить что-то важное. Лучано крепко вцепился Сандро в плечо. Но больше ничего сказано не было; у великого герцога с Арианной не было никаких совместных тайн. Самые важные гости прошли в центральный внутренний двор Палаццо Дукале танцевать, и Арианна исчезла из поля зрения Лучано.

— Хочешь, я останусь здесь и подожду, пока она выйдет?— спросил Сандро.

Лучано был тронут:

— Думаю, я и сам могу это сделать, спасибо тебе.

На помосте слуги убирали блюда с угощениями, поэтому они сели на край источавшего благоухание фонтана и очень скоро сумели тоже принять кое-какое участи в этом пиршестве —даже Фрателло съел несколько кусков упавшей со столов козьей печени.

На площади возле монастыря Святой Марии из виноград-ника вокруг деревянных обелисков устроили гонки на каретах, но Ская там не было, и он их не увидел.

На всех остальных площадях города горели праздничные костры в честь нового великого князя и завтрашних свадеб. Люди Никколо бросали в толпу серебряные монеты, а народ кричал: «Да здравствует великий князь Никколо! Да здравствуют ди Кимичи!»

Во внутреннем дворе герцогского дворца гости уже начали разбиваться фа пары, готовясь к танцам. Арианна отозвала своего отца для разговора, но путь им преградил сам герцог:

— О ваша светлость, — обратился он к Арианне, кланяясь весьма осторожно и неуверенно. — Пожалуйста, окажите мне любезность быть моей партнершей.

Арианна даже испугалась, пока не поняла, что речь шла всего лишь о танце. По всему периметру внутреннего дворика тянулась крытая галерея, куда и перешли сейчас музыканты. Свечи, установленные на железных подставках как раз под балконом, слегка мерцали, музыкантов же освещал огромный канделябр. Воздух был тяжелым от запаха лилий, а высоко над головами танцующих уже появились первые звезды. Эта ночь была просто создана для любви.

Именно о ней, разумеется, и думали все четыре пары, которым завтра предстояло пожениться. О том же, но только с некоторой тревогой, думал и великий князь.

— У меня есть для вас подарок, — сообщил он Арианне, как только они закончили обязательные па.

— Ваша светлость и так были сегодня необыкновенно щедры, — любезно ответила она.

Герцог вынул из кармана своего камзола черный бархатный мешочек.

«Господи, спаси нас! — подумала Арианна. — Только не во время танца, когда все на нас смотрят». Но это было не кольцо.

Это была серебряная, в форме мандолы, украшенная драгоценными камнями подвеска на рукав.

— Она прелестна, — произнесла Арианна, — только...

Герцог жестом остановил ее:

— Этого слова я не слышал. У вас нет причин не принять ее. Назовем это подарком Беллецце от Джилии.

— Тогда Беллецца благодарит Джилию, — ответила Арианна,  — Позвольте мне приколоть ее вам на рукав, — попросил великий князь.

Они вышли из толпы танцующих, и подвеска засияла на левом рукаве голубого атласного платья Арианны. После этого герцог сделал знак слуге и провел Арианну в небольшую боковую комнатку. Она отчаянно озиралась по сторонам в поисках Родольфо, но того нигде не было видно.

— У меня для вас есть кое-что еще, — проговорил Никколо.

Слуга завел в комнату двух великолепных пятнистых кошек, размером с небольшую охотничью собаку. На каждой был надет ошейник из переплетенных серебряных геральдических лилий, а от ошейника тянулась длинная цепь. Арианна не смогла скрыть своего удовольствия при взгляде на них — она любила животных.

— Можете их погладить, миледи, — сказал ей слуга. — Они совсем ручные.

Арианна гладила их необыкновенный мех, восхищалась огромными карими глазами, которые были как будто обведены черным, словно глаза самых знатных модниц Джилии. Ее же собственные глаза светились от счастья, и герцог выглядел очень довольным.

— Они и правда для меня? — как маленькая девочка, которой, впрочем, она все еще и была, переспросила Арианна.

— Еще одна дань уважения к вам Джилии, — ответил великий князь. — А также знак более тесных дружеских отношений, которые, я надеюсь, установятся между двумя нашими городами.

Полностью очарованная чудесными кошками, Арианна не обращала никакого внимания на то, в какое русло переходит их общение. Никколо же начал чувствовать что-то вроде ревности к тому, как нежна была Арианна к животным, и приказал своему слуге увести их.

— Вы слышали мое объявление после обеда? — спросил он, не выказывая ни малейшего желания присоединиться к танцующим.

— Разумеется.

— И видели мою корону?

Арианна заметила корону, лежавшую на бархатной подушечке на маленьком столике здесь же. Никколо щелкнул пальцами, и другой слуга внес еще одну корону — поменьше и более изящную. Она также была украшена жемчугом.