«Мальчики», полагая, что их пригласили в качестве ухажеров за незамужними женщинами, были не совсем уверены в своем статусе и нуждались в четко поставленных задачах, поэтому обычно им поручали откупоривать бутылки и растапливать печи для пиццы. Этим они и занимались — ворчливо и неуклюже.

Сейчас, лежа на непривычном, комковатом матрасе, в кровати под балдахином, Элли услышала ритмичное поскрипывание гравия под ногами идущего человека. Она открыла глаза и, потратив несколько секунд на созерцание потолочных балок, села в постели. Босыми ступнями она нащупала маленький прямоугольный коврик, прикрывающий грубо вытесанные и покрашенные красным кирпичи пола, который Пэтти называла обоженный. Щурясь, Элли дотянулась до коробочки с контактными линзами, плюнула поочередно на каждую линзу и вставила их в глаза.

Ее комната была угловой, и окна, глубоко сидящие в толстых каменных стенах дома, выходили на две стороны. В одном из них открывался вид на плотные ряды виноградников и серебристые оливковые деревья, ведущие к притаившейся в холмах деревушке. Вечерами, когда на фоне закатного неба высился темный силуэт деревенской церкви и торжественная процессия кипарисов с трудом взбиралась на вершину холма, когда колокола отзванивали семь, восемь, девять часов, окно казалось рамой прекрасной картины маслом. Через другое окно, в которое высунулась сейчас Элли, опираясь руками о холодный мрамор подоконника, видны были поля, окутанные голубой дымкой, и вдали — город Лукка. По ночам городок, окруженный крепостной стеной, блестел яркими огнями, но в утреннем тумане и сквозь мутные линзы Элли едва могла различить его.

В центре городка, как писали путеводители, стоял собор двенадцатого века, в левом трансепте которого находилась гробница Иларии дель Карретто, возведенная Якопо делла Кверчиа. Еще там были: вилла Гуиниджи, на высоких квадратных башнях которой беспечно разросся гигантский дуб; романская церковь Сан-Фредиано; вилла Манси с ее страшной средневековой тайной; изысканные сады Палаццо Пфаннер…

Приятно было осознавать, что до всех этих достопримечательностей было рукой подать, но осматривать их все не было никакой нужды. Они уже простояли сотни лет и с холодным равнодушием вполне дождутся следующего визита Элли в эти края. Кроме того, она уже и так находилась совсем рядом с ними, она читала о них, пусть и поверхностно; ей уже стало казаться, что она видела их, а значит, все эти памятники старины можно смело отнести к воспоминаниям.

Элейн помечтала немного о том, как бы она провела эти две недели в Италии, если бы с ней поехали ее настоящие подруги, вся их компания: Наоми, Джеральдин, Кейт и она сама. Джеральдин в первую очередь нашла бы сочувствующего фармацевта и жестами и мимикой изобразила бы ему какое-нибудь ужасное недомогание, а потом отправилась бы на осмотр достопримечательностей. Она бы приклеилась к одному из гидов и ходила бы за ним на своих крошечных ногах по древним, вымощенным плиткой тротуарам, слушала бы кассеты с английским переводом экскурсии, серьезно разглядывала бы изображения святого Реголо или стропила какой-нибудь темной, гулкой церкви, окутанной дымкой воскурений. Кейт тоже захотела бы исследовать город, но самостоятельно: с картой в руках она упрямо пробиралась бы по узким улочкам в мешковатых шортах и парусиновых туфлях, с ясными глазами и разрумянившаяся от волнения, с обгоревшими на солнце руками, с сумкой через плечо. А Наоми и Элли тем временем потягивали бы «Беллини» — кстати, что это за коктейли такие «Беллини»? — восхищаясь маленькими упругими попками итальянских юношей и, несомненно, вызывая ответное восхищение. Да, насколько интереснее, полнокровнее была бы эта поездка, если бы она могла разделить ее с теми, кто ей ближе и дороже.

Элли взглянула на террасу под окном и увидела там Пэтти. Значит, те шаги по гравию принадлежали ей. Пэтти сидела на пластмассовом стуле, положив ноги на балюстраду, среди горшков со стелющейся розовой геранью и миниатюрными лимонными деревьями. В руках она держала чашку кофе, взгляд же ее был устремлен через долину к горизонту, где таяли остатки утреннего тумана. В платье из осветленного льна со скрещивающимися лямками на спине она выглядела невозмутимо и элегантно. Но сверху Элли было видно, что Пэтти срочно нужно подкрасить волосы, потому что у корней проглядывала седина.

Подавленное настроение Элли чудесным образом развеялось. Она нацепила лимонный с черным спортивный костюм из лайкры и сбежала вниз по лестнице в лишенную солнца кухню. Там на плите она обнаружила алюминиевый кувшин с горячим кофе и налила себе немного в чашку.

В сдвоенной раковине ожидали добровольца чашки, миски из-под салата, тарелки, сковородки для пиццы. Игра состояла в том, чтобы дождаться, кто не выдержит первым или кто продержится дольше всех. Следуя теории о том, что в каждой группе со временем должен проявиться прирожденный лидер, можно было рассчитывать, что точно так же среди них проявится и прирожденный мойщик посуды. Но если таковой и имелся в их небольшом коллективе, то его еще предстояло вычислить. «А вот если бы здесь была Кейт…» — второй раз за это утро подумала Элли с ласковым презрением, которое удивительным образом равнялось привязанности. Она еще раз взглянула на гору грязной посуды, пожала плечами и покинула кухню, чтобы присоединиться к своей начальнице.

Две дамы обменялись краткими приветствиями и сели бок о бок, подставив лица солнцу, закрыв глаза от постепенно набирающего силу сияния.

— Благодать, да? — осведомилась Пэтти.

За эти несколько дней Элли узнала, что Пэтти могла быть гостеприимной хозяйкой, она вкусно кормила, усердно потчевала вином, но в качестве компенсации всем постоянно приходилось говорить ей комплименты.

— Хм, — бесцеремонно промямлила Элли в ответ. Никто — никто! — не указывал Элейн Шарп, что говорить. Она не льстила по заказу. Разве она попугай какой-нибудь, чтобы производить бессмысленные звуки, когда ни потребуют? И к тому же захватывающие виды — это очень хорошо, но что с ними можно делать? Чем больше на них смотришь, тем больше задумываешься о себе самом и в конце концов чувствуешь себя совершенно несчастным. Дотянуться до них еще можно, но взять их, влезть в них, прижать эти виды к груди невозможно. Потом в глазах начинает щипать, в голову лезут непрошеные мысли о морали и тому подобной чепухе. Поэтому Элли оставила свои восторги при себе и только заметила с удовлетворением в голосе:

— А сегодня утром конференция. О перспективах.

— Для тех, кто не смог сбежать, — подхватила Пэтти, довольно вздыхая.

Они погрузились в летаргическое, но весьма дружелюбное молчание. Минут десять спустя Пэтти спросила:

— Если бы тебе пообещали выполнить одно любое твое желание, чтобы ты загадала: мир во всем мире или чтобы больше не было целлюлита?

— Ну и задачка. — Элли нахмурила брови, сморщилась, обдумывая вопрос, потом украдкой скосила глаза на бедро мисс Хендерсон, точнее, на ту его часть, что виднелась из-под платья.

— И тогда все женщины стали бы равны? — настаивала Пэтти.

Элли, неохотно, но все же признала, что и она выбрала бы второе.

За этим снова последовало молчание: женщины предавались раздумьям о своих печалях. «Какая жалость, — пришли они к выводу, — что миру во всем мире придется подождать».

То и дело со стоящего неподалеку дерева отрывался грецкий орех, проскальзывал между ветками и падал на траву. Несколько раз две похожие на волков желтоглазые фермерские собаки подбегали к загорающим дамам и тыкались в них мокрыми носами.

— Фи! — отмахивалась от них Элли, и они, часто дыша, снова куда-то убегали.

Присмотревшись, Элли заметила, что густо заросшая лужайка перед домом была вся покрыта собачьими кучками и спелыми, гладкими, как галька, грецкими орехами.

— А говорят, что его не существует, — наконец проговорила Пэтти.

— Чего? — не поняла Элли, погруженная в мечты. — Бесплатного обеда?

— Да нет же, целлюлита. Утверждают, что его в принципе нет. Но доказательство того, что он реален, у нас перед глазами, ведь так?