Сегодня воскресенье. Никто не подметает двор (правда, двор в Полинезии — понятие условное), никто не ловит рыбу. Все островитяне чтут воскресенье, этому их научили миссионеры. Женщины переодеваются в выстиранные, отглаженные платья и отправляются на богослужение в протестантскую церковь. Мы с Таро остаемся дома.

Завожу беседу на религиозные темы, так как случай для этого самый подходящий.

— Таро, почему здешние пасторы так печальны?

Полинезиец молча улыбается.

— Ты знаешь каких-нибудь старых богов? — не отстаю я от хозяина.

— Друг мой, ты слышал о Тане? Это был бог света, поселивший первых людей в прекрасной роще у источника живой воды ваиора, а потом запретивший есть плоды хлебного дерева, которое называлось «древом жизни Тане».

«Неужели это аналогия легенде о наших прародителях Адаме и Еве?» — думаю я. Вслед за этим узнаю, что полинезийцам был известен обряд крещения и нарекания детей именами задолго до прибытия европейцев. А также обряд венчания. Ничто не ново под солнцем. Неверно, что на островах не знали религиозной церемонии, узаконивающей брачные отношения. Без разрешения вождя ни одна девушка не имела права выйти замуж.

Обряд бракосочетания совершался в соответствии с древним ритуалом, у входа в марае и в присутствии жреца. По принятии брачного предложения родители оглашали новость, сажая у своего дома священное растение ти. Родители жениха и невесты укалывали друг друга зубом акулы, что символизировало вступление обеих семей в родство. Нареченная («подножие скалы») становилась на колени перед будущим мужем, склоняя голову до самых его колен, как бы отдавая себя во власть мужчины. Затем начинался пир, речи, танцы, одним словом, свадьба. В паши дни все это заменено упрощенным обрядом бракосочетания в миссионерской церкви.

За обедом мы снова все встречаемся в маленьком домике на берегу лагуны.

— Есть будем? — спрашивает Рани.

— Конечно, — отвечаю.

Я не делаю на Маупити ничего, только ем. Проблема еды занимает меня здесь больше, чем где-либо. Через неделю такого режима чувствую, что начинаю превращаться в островитянина. Рыба, рыба, дары моря.

Я уже пробовал крабов, тунца, черепаху, осьминога, моллюсков теплых морей. Дочерей хозяйки можно сравнить с конвейером, постоянно выбрасывающим на стол одно блюдо за другим.

На Маупити, как и на других островах, едят главным образом те маа таити — таитянские блюда. Рыба, самая распространенная пища островитян, подается трижды в день в различных вариантах. Иногда, например, нельзя отказаться от нарезанной кусочками рыбы «с душком», которую едят сырой, после того как несколько часов вымочат в морской воде, или от желеобразных внутренностей морского ежа, иглы которого идут на изготовление ожерелий. Уфф… я глотаю эту гадость, надеясь, что хозяева не обидятся при виде гримасы на моем лице.

Больше всего мне правится сыгрой тунец.

— Как это готовят? — спрашиваю Раеру.

— Очень просто. Филе режут небольшими кубиками, укладывают на блюдо с нарезанным луком, солят, заливают соком из нескольких лимонов и оставляют так на час или на два, по усмотрению. Потом жидкость отцеживают, а рыбу заливают кокосовым молоком.

Что же еще предложит нам повар? У полинезийцев ни одно блюдо не ценится так, как свинина, тушенная на раскаленных камнях под слоем банановых листьев, а из рыбных блюд — ихи, маленькая рыбка-хирург. В полинезийском меню предусмотрена и рыба, приготовленная по-японски. Очищенная и освобожденная от костей рыба режется тонкими кусками длиной пять сантиметров и посыпается зеленью. Готовится соус из сои и перца. Каждый кусочек окунается в соус — и в рот!

Многие блюда из рыбы заливают сначала лимонным соком (тогда она теряет запах), а затем кокосовым молоком. Так же часто готовят и овощи. К счастью, на Маупити — изобилие и того и другого!

Дегустация полинезийских блюд прошла для меня благополучно. Для возбуждения аппетита, который обычно в жарком климате ослабевает, я ем чеснок, и все что можно приправляю перцем. (В человеческом организме, несмотря на его огромную способность приспосабливаться к необычным условиям, в тропиках интенсивность основного обмена понижается на десять процентов.)

Меня все время гложет мысль, что в доме у лагуны поселился дармоед. Положение усугубляется тем, что мои полинезийские друзья и слышать не хотят о деньгах за комнату. Наконец я сображаю, каким образом можно помочь семье Троппе разнообразить меню: даю девочкам деньги, и они во весь дух мчатся к китайцу, тинито, как называют на архипелаге «сынов неба». Мясные консервы, рис и другие продукты делают более обильным наш стол, особенно завтраки и ужины. Да и женщинам теперь меньше работы на кухне, а Рани может посвятить больше времени «белому фетии».

Две недели, что я провел под одной крышей с семьей Троппе, полны впечатлений, но особенно сильны те из них, которые так или иначе связаны с Рани. Когда прошла ее робость, она в любую минуту была готова сопровождать меня повсюду. Стоит мне выйти из дому, она тут как тут:

— Ты куда? Я сейчас буду готова! — и присоединяется ко мне.

Трудно вообразить себе лучшего товарища, чем она. Мы вместе обследуем остров, вместе ищем раковины на мелководье. Привычная к морю, девушка ныряет, как тюлень. Иногда она похожа на чайку, для которой океан — родной дом. Ходить и плавать Рани научилась в одно и то же время.

Это что! Ее предки были более ловкими: женщины ныряли с грудными детьми на руках, а мужчины могли проплыть от Маупити до Бора-Бора (двадцать три мили), держась за высушенные кокосовые орехи как за спасательный круг.

Мне нравятся эти совместные прогулки, во время которых Рани кажется счастливой. Она бегает босиком по деревне, босиком взбирается на вершину горы, босиком танцует на поляне. Обожает стоять под дождем, от радости шлепает себя по округлым бедрам. Она очень молода и привлекательна… У нее пушистые ресницы. Когда она была маленькой девочкой, Мать подстригала их, чтобы они выросли длинными и густыми. Но красивее всего ее волосы, такие черные, что даже отливают синевой. Я с неподдельным восторгом любуюсь ею, когда она утром расчесывает свои блестящие волосы и заплетает косу. В семье Троппе волосы у всех роскошные. На островах вообще не встречаются лысые. Когда корабельный врач Уоллиса снял с головы парик, таитяне пришли в замешательство.

У Рани есть две страсти: ее ручная чайка и танцы. Она лучшая плясунья в деревне. Первые же звуки музыки из транзисторного приемника захватывают ее, и она вся как бы превращается в танец — вечный любовный танец Южных морей. Танцует Рани босиком, в ярком пареу, с искрометной безудержностью. Движения ее тренированных бедер дики и стремительны, в то время как торс почти неподвижен. Рани прикрывает глаза, опушенные длинными ресницами, и забывает обо всем, даже обо мне.

Неторопливо проходят дни. Некоторое разнообразие вносят прогулки по острову. Маупити невелик, поэтому нас манят поросшие пальмами близлежащие моту. Плоский, как блин, островок жарится под лучами палящего солнца. Он целиком занят под бахчу, сплошь усеянную крупными дынями, которые отвозят на пирогах к берегам гористого Маупити. Вот тут-то я, что называется, дорвался до этих огромных «огурцов», зеленых снаружи и красных внутри.

— Хочешь посмотреть, как ловят рыбу на камешки? — спрашивает меня однажды Рани.

— Конечно.

— Тогда собирайся.

Пепе с соседом уже вышла на пироге в лагуну. Сегодня деревне нужны все сети и лодки. Накануне вторую половину дня я провел на берегу, помогая готовить снасти для рыбной ловли. Рани была со мной и бралась за самую тяжелую работу, а когда я пытался ей помочь, решительно возражала: «Я, девушка, должна быть сильнее юношей, меня ждут тяжелые обязанности».

— Иа орана! — произношу я обычные слова приветствия. Усевшиеся на порогах своих хижин женщины не первой молодости дружелюбно смотрят на нас. Люди привыкли к попаа, смирились и с тем, что девушка повсюду сопровождает иностранца.