Полным успехом закончилось также предприятие гавайских мореходов в 1976 году. На простой лодке «Окулеа» команда из пятнадцати человек проделала путь с Гавайских островов на Таити за тридцать четыре дня. Единственным признаком современности у команды "Окулеа» был радиоприемник. Рейсом, тоже более двух тысяч миль, они хотели напомнить, что древние полинезийцы проходили этим путем тысячу лет назад, а теперешние жители Гавайских островов — их потомки.

С Артуром Жилем я встречаюсь в Галерее Гуйо в Папеэте. Директор Музея Гогена непосредствен, держится просто, без важности, подобающей особам высокого ранга. Он представляет меня своему знакомому, художнику Фрэнку Фею, с которым у него была назначена здесь встреча.

— Очень приятно познакомиться, — обращаюсь я к художнику. — Мне показалось, что вы журналист по пpoфессии.

— Журналист? — смеется стройный брюнет.

— Один мой земляк писал, что…

— Мой друг Фей, — вступает в беседу месье Жиль, — перепробовал множество профессий — художника, скульптора, гончара, — но мне не приходилось слышать, чтобы он занимался журналистикой. Не так ли? — директор вопросительно смотрит на художника. — Мы как раз грузим его полотна в мою машину, чтобы отвезти на выставку в Музей Гогена в Папеари.

Франтоватый Фей, с платком, искусно повязанным вокруг шеи, показывает мне галерею: установленные на мольбертах полотна современных художников, живущих на архипелаге, развешанные на стенах ткани с ручным рисунком. Галерея Гуйо, так же как и другой известный здесь центр, Винклера, старается помочь местным художникам в продаже их картин. С середины шестидесятых годов Папеэте стал оживленным центром деятельности художников.

Я внимательно рассматриваю рисунок на ткани] узнаю одно из деревьев, вписанных в пейзаж.

— Это хлебное дерево? — указываю на округлые плоды и пальчатые листья, огромные, как рука великана.

— Да.

Художник вкратце передает мне полинезийскую легенду об Уру. В пей говорится, что один отец семейства, не в силах прокормить его, с помощью богов превратился в хлебное дерево. Из его рук выросли раскидистые ветви и прекрасные плоды. С тех пор «дерево жизни» можно найти на Таити повсюду.

С улицы доносятся звуки сигнала машины. Это с нетерпением зовет директор Жиль, он уже ждет меня.

— К сожалению, придется с вами попрощаться, — протягиваю руку художнику.

И вот начался для меня второй этап «открытия» Таити, на этот раз — западного берега острова.

В этой части Таити растительность более скупа, менее разнообразна. Прерывистые цепи гор глубоко рассечены большими долинами. Зато серебряные водопады, срывающиеся вниз и умножающие воды рек и соленых лагун, здесь такие же, как и повсюду. Тихие заливы играют на солнце тысячами оттенков. Черный прибрежный песок уступил место светлому. Золотистый пляж тянется на много километров. Вдали синий массив Муреа, над которым к полудню всегда собираются нагромождения белых клубящихся облаков. Кажется, что воздух наполнен мягким баюкающим покоем. Хотя этот берег Таити не так прекрасен, как восточный, он по-своему очарователен.

В здешнем пейзаже достижения техники часто преобладают над творениями природы. Минуем стоящую на берегу огромную многоступенчатую пирамиду отеля «Моэва бич», напоминающую древние полинезийские святилища (марае), о которых я расскажу позже. От аэропорта Фааа в обоих направлениях мчатся автобусы, полные туристов, намеренных рассмотреть остров поподробнее. Папеэте и Золотой Берег — это места, где земля покрыта полосой асфальтового шоссе с бешено мчащимися машинами, а небо дрожит от непрерывного гула самолетов. И хотя цивилизация нарушает целостность островного пейзажа и упорно уничтожает природу Таити, остров продолжает зачаровывать приезжих с отдаленных континентов.

— Пунаауиа (Ракушка-убежище для тебя), — сообщает месье Жиль. — Вилла Марлона Брандо, двенадцать комнат, кондиционер. Здесь живет жена актера с двумя детьми. Брандо время от времени заглядывает сюда и тотчас мчится дальше.

Минуту спустя продолжает:

— Вон там, у входа в долину, когда-то стояла хижина Поля Гогена. Художник жил в ней во время второго пребывания на Таити. Был беден как церковная мышь…

«Дома, как и люди, не знают своей судьбы», — подумалось мне.

Попа внимательнее рассмотреть фигуру великого Гогена. В его лице Французская Полинезия обрела своего бессмертного посла. На голубом небосводе архипелага очень редко вспыхивают такие крупные светила, как Поль Гоген.

— Гоген прославил Таити, — произносит директор музея. — Еще и сейчас многие люди видят Таити таким, каким изобразил его на своих полотнах Гоген.

Гоген любил Таити. В нем зрело непреодолимое стремление к примитивной жизни и экзотике, которое он и удовлетворил в 1883 году, оставив службу на парижской бирже и покончив с мелкобуржуазным существованием банковского чиновника. Он отправляется в Бретань и там пишет пейзажи и крестьян. Позднее он отмечал, что находил там дикость и примитив. «Когда мои сабо, — вспоминал Гоген, — стучали по граниту берега, я слышал глухой, матовый, мощный тон, которого ищу в живописи».

Сыну француза и перуанки, рожденному в Перу, становится недостаточно Франции. Он задыхается в Европе, его манят яркие тропики. Но он не хочет быть моряком, хотя в молодости ходил в плавания. Для него важен порт, а не море…

При первой же оказии он отправляется в Центральную Америку. Работает на строительстве Панамского канала. Убийственный климат едва не отнимает у него жизнь. Выбравшись из «ада», уже на острове Мартиника он заболевает желтой лихорадкой и дизентерией, которыми заразился еще в Панаме. В 1887 году, больной, он возвращается в Европу.

Несмотря на печальный опыт в Центральной Америке, Гоген сохраняет веру в свои тропики. Idee fixe Гогена — отыскать рай на земле — не покидает его до самой смерти. Как и все гении человечества, он обладает детской верой в истинность своего дела, считая, что европейское искусство можно возродить только вне Европы, в соприкосновении с первобытной природой, не испорченной цивилизацией. Он хочет найти в примитивном (в смысле культуры) окружении искренность, простоту, непосредственность — то, чем был человек в естественной среде, прежде чем цивилизация лишила его этих чувств и инстинктов.

Гоген выбирает себе нелегкий удел. Когда ему удается продать некоторые полотна на аукционной выставке в Париже, он, не колеблясь ни минуты, отправляется на острова, которые так захватили его воображение. В апреле 1891 года Гоген отплывает в свой Эдем. Мечта, столь долго направлявшая Гогена к его предназначению, исполнилась. Художник сходит на берег в Папеэте.

Гоген побывал на Таити еще в молодые годы, когда заходил туда на трехмачтовике «Чили» во время кругосветного плавания[23]. Это было в 1867 году. Уже тогда он был захвачен очарованием острова. Двадцать четыре года спустя, в канун своего сорокатрехлетия[24], художник приехал сюда вновь.

Вторую встречу с Папеэте Гоген переживает почти как шок. Он плохо чувствует себя в этом городе, где человека ценят в соответствии с содержимым кошелька. Его раздражают колониальные чиновники — зачастую совсем неинтересные люди. Жизнь в Папеэте представляется ему карикатурой на жизнь в городах Франции. К тому же через три дня после его прибытия на Таити умирает король Помаре V. Смерть последнего таитянского владыки произвела на Гогена огромное впечатление. «Теперь полностью воспреобладает цивилизация, военщина, торговля и бюрократия, — сокрушается художник, — и навсегда исчезнет полинезийская традиция». Гоген бежит в глушь, как совсем недавно бежал из Европы на Таити.

— Один больной художник с зелено-голубыми глазами и профилем инка оставил после себя больше, чем несколько тысяч серых чиновников, которые копошились здесь с давних пор… — говорю я.