Кто-то в толпе, начал петь «Счастливого дня рождения». Как только собравшиеся гости присоединились, из большого амбара за лужайкой появилась толпа работников. Они везли новый, «с иголочки» самолет «пайпер» с одним двигателем.

— Вот, Хью, я сказал тебе, что небеса — не предел. Теперь продемонстрируй нам, как ты поднимешь его в небо, докажи, что удостоверение летчика дали тебе не зря, пока ты учился на юриста.

Это был превосходный подарок, даже по щедрым стандартам Родерика. Обняв отца и поцеловав мать и сестру, Хью пошел к самолету, триумфально шествуя между двумя шеренгами аплодирующих гостей.

Двигатель завелся с первой попытки, и громкий рев мотора заглушил приветственные возгласы и крики собравшихся. Вырулив на поле, которое специально было выровнено под летное, Хью помахал рукой, а затем потянул дроссель и оторвался от земли, оставляя внизу гостей, быстро уменьшающихся в размерах.

Поднявшись в воздух, Хью быстро вспомнил, что ему больше всего нравилось в полете. Это ощущение полной свободы, уверенности, что никто не может прервать его размышлений. Поднявшись над кучкой редких облаков, он вступил в мир, где он был единственным человеком. В этом прекрасном, нереальном и волшебном мире. Хью чувствовал себя по-настоящему счастливым. Он от всего сердца полюбил полеты.

Высоко в небе он мог по-настоящему думать, а не просто повторять эхом мысли других. По иронии судьбы, сегодня, в этот замечательный день, ему нужно было принять решение, которое, как он понимал, давно назрело. Решение, которое неизбежно причинит боль тем, кто так много ему дал.

Хью подождал, пока все гости разойдутся по домам, прежде чем поведать членам семьи о своих намерениях. Уже занималось утро, и они все собрались в небольшом обособленном рабочем кабинете в дальней части дома. Это была самая старая комната в здании, и ходило предание, что во времена, когда первый Хью Маккримон приехал, чтобы сделать Озарк своей империей, это была единственная комната в доме.

— Надеюсь, тебе понравился твой день рождения, сын, — Родерик сиял от радости, бродя по комнате. — Я полагаю, что могу говорить от имени всей семьи — мы получили большое удовольствие.

— Замечательный день, пап… — Хью заколебался, раздумывая, стоит ли именно сейчас разрушать мирную атмосферу и благодушие отца. — Но мне бы хотелось… кое-что сказать вам всем, что-то очень важное.

Родерик уже собрался сделать легкомысленное замечание, уж не идет ли речь о тайном венчании, но увидел выражение лица Хью. Отставив чашку с кофе, сенатор проговорил:

— Думаю, тебе лучше выложить все начистоту, сынок.

Переводя взгляд с одного на другого, Хью подумал, что всех троих он любит больше всех на свете, и произнес:

— Я решил поехать в Англию, чтобы вступить в Королевские Военно-Воздушные Силы, если, конечно, меня примут.

Его слова вызвали мучительный стон у Джоан, его матери, и вздох изумления у сестры Лауры.

— Когда ты это решил? — задал вопрос Родерик.

— Я уже долго об этом думал, но у меня не хватало смелости прийти к окончательному решению. Я уверен, мы, американцы, должны сделать что-то, чтобы помочь Англии прямо сейчас. Когда сегодня я взлетел на своем новом самолете, я понял, что смогу им предложить. Но кроме того именно ты, папа, подтолкнул меня к этому решению. Что-то такое было в твоей речи, которую ты произнес на празднике в честь моего дня рождения.

— Я? Но я же не…

— Ты говорил о Роберте Маккримоне, который приехал из Шотландии со своим отцом, чтобы поселиться в этой стране. Ты сказал, что он погиб в Гражданской войне — погиб, сражаясь за то, во что верил. Ты также сказал, что надеешься, что и твои труды — реальный вклад в то, чему он положил начало. Я тоже хочу не остаться в стороне, отец, и по тем же самым причинам. Я намереваюсь сражаться за то, во что верю. Мне необходимо быть уверенным, что и я вношу свой вклад в общее дело, в то, чему наши предки положили начало.

Взглянув на всех членов семьи по очереди, Хью снова посмотрел на отца.

— Прости, я надеюсь, ты не слишком сердишься на меня.

— Сержусь? — Родерик посмотрел на своего сына с таким выражением, что Джоан быстро подвинулась к мужу и сжала его руку.

— Да, я сержусь, я просто с ума схожу! С ума схожу, что слишком стар, чтобы поехать с тобой и сделать то же самое. Я горжусь тобой, Хью! Горжусь, черт тебя побери!

Когда сирена оповестила, что бомбовая атака прекращена, Хью Маккримон вышел вслед за сэром Джеймсом Кэмероном из бетонного укрытия. Аэродром представлял собой дымящиеся развалины. Ангары были сровнены с землей, горы мусора лежали там, где когда-то были здания; разбросанные по полю самолеты стояли, накренившись под немыслимыми углами, и над ними всеми висела пелена дыма, переносимая ветром от все еще догорающих строений.

Машина, которая привезла Хью и его багаж со станции, тоже пострадала от налета. Среди разбросанных останков автомобиля Хью нашел совершенно целым свой бритвенный прибор, и пока лейтенант авиаполка помогал ему собрать некоторые предметы одежды, Хью спросил:

— Тут такое часто случается?

Баронет пожал плечами.

— Это только третий налет, но похоже, что он гораздо серьезнее предыдущих… — Он замолчал, потому что «харрикейн», выпустив шасси и приготовившись к посадке, с жутким ревом летел вдоль посадочной дорожки, прежде чем набрать скорость и снова взмыть в высоту.

— Посадочная полоса повреждена. Вот, возьми. — Сунув в руки Хью одежду, которую удалось найти, сэр Джеймс махнул рукой, останавливая перекрашенный для камуфляжа фургон, и, отдав приказ шоферу, позвал Хью садиться в него.

Они подъехали к посадочной полосе, где вокруг многочисленных воронок уже стояло много народу. Из фургона не было слышно, о чем они говорили, но, казалось, в этом немом разговоре единственной общей чертой было покачивание головами, которое неоднократно повторялось.

Спрыгнув на ходу из фургона, Кэмерон крикнул:

— Что же мы тут все делаем? Разговорами эти ямы не наполнишь. Где лопаты? Давайте же.

Один из военных, капрал, сказал:

— Похоже, что нам потребуется бульдозер, чтобы сровнять эти ямы, сэр…

— У нас нет времени, чтобы ждать, пока приедут машины, нужно начать копать лопатами. В воздухе самолет, который ждет посадки, и у него не хватит топлива, пока приедет бульдозер. Нужно заполнить все воронки по прямой линии от запасного аэродрома до старого западного ангара. Это не займет много времени, а нашим самолетам даст полоску для приземления и взлета. В этой войне мы должны победить, и черт меня подери, если я позволю Люфтваффе не пускать меня в небо. Заставьте людей работать, капрал. Как только я найду самолет, которым можно будет управлять, я поднимусь в небо, чтобы посмотреть, что там происходит. Приступайте сейчас же!

И, не успели еще два летчика отъехать, обслуживающий персонал аэродрома уже лихорадочно работал лопатами, чтобы по крайней мере устранить те повреждения от бомбежки, которые были на взлетной полосе.

Полный восхищения, как его знакомый смог внушить работникам аэродрома, что дело не требует отлагательства, а также его манерой отдавать приказания, Хью спросил, не является ли он кадровым офицером.

— Я? — Сэр Джеймс даже поперхнулся, ибо фургон стал подпрыгивать по дороге, заваленной обломками от разбомбленного здания в пятидесяти ярдах от нее. — Сомневаюсь, что Военно-Воздушные Силы даже и сейчас примут меня на службу в регулярную армию. Я — один из тех, кто ничего не делает в жизни — колониальный бездельник впридачу. Я унаследовал титул своего отца, еще не успев родиться, умудрился продать большинство из фамильных канадских земель себе в убыток и показал себя просто младенцем в хитром мире торговли и коммерции. Если бы не эта война, мне бы пришлось торговать спичками или шнурками для ботинок где-нибудь на углу. А как ты? Что могло заставить американца, держащего нейтралитет, оставить благополучную жизнь и приехать, чтобы сражаться на войне. И, если ты скажешь, что сделал это из-за денег, я тебе не поверю.