О чем она говорит? И тут я решила, что знаю. В последний раз, когда я была в этом молитвенном доме, он сгорел до основания. Что за странные тени вокруг нас? Дым?

— Он горит, — сказала я.

— Нет. Но скоро сгорит. — Черити протянула ко мне руку. Что она пытается сделать: вывести меня в безопасное место или заманить в опасное? — Лукас не знает, что ты вот-вот сгоришь.

— Он меня спасет! Он за мной придет!

Она покачала головой, и я увидела за ее спиной отблески пламени.

— Не придет. Потому что не может.

Я проснулась, тяжело дыша и чувствуя себя еще более одинокой, чем обычно.

— Ромео и Джульетта не очень хорошо знали друг друга. — Слова звучали странно, хотя я сама их написала. — Ради своей страсти они бросили вызов родителям, рисковали собственными жизнями и в конце концов умерли. А ведь они провели вместе совсем мало времени. Это великая история любви, основанная на слепом, безрассудном увлечении. Возможно, Шекспиру следовало бы дать им возможность лучше узнать друг друга.

— Все, что вы сказали, верно, мисс Оливьер, но я не уверена, что это изъян пьесы. — Миссис Бетани сидела за своим столом, постукивая пальцами по деревянной поверхности. Ее длинные ногти с глубокими бороздками издавали такой громкий звук, что я его слышала. — Ромео и Джульетта фактически чужие друг другу, даже в конце пьесы. Но, возможно, в этом и состояло намерение Шекспира? Показать, что такая безумная, готовая к самопожертвованию страсть, которую испытывали Ромео и Джульетта, обычно является лишь первым упоением любви? И что более зрелые и образованные люди не должны повторять их ошибок?

Я съежилась за своей партой. К счастью, сегодня миссис Бетани не собиралась делать из меня мальчика для битья. Она окинула взглядом кабинет:

— Желает ли кто-нибудь еще рассказать нам про изъян, замеченный им или ею в пьесе?

Кортни подняла руку, как всегда стремясь меня сконфузить.

— Они вели себя так, как будто у них не было возможности заниматься сексом, не поженившись, а это неправда!

Миссис Бетани вздохнула:

— Не забывайте, что, несмотря на вульгарный юмор, Шекспир обычно писал, стремясь соответствовать нравственным законам своего времени. Кто-нибудь еще?

И тут, впервые на моей памяти, решил высказаться Вик:

— Если вы спросите меня, то Бард прокололся, позволив Тибальту убить Меркуцио раньше, чем Ромео убил Тибальта. Ведь предполагалось, что между ними кровная вражда, так? И Монтекки ничуть не лучше Капулетти, если то, что говорит нам в конце герцог, правда. То есть было бы куда круче, если бы Ромео и Тибальт сражались только потому, что ненавидели друг друга. А то, что Тибальт убил Меркуцио, помогло Ромео соскочить с крючка.

Я ожидала неминуемой схватки, но ничего такого не произошло.

— Мистер Вудсон сделал превосходное замечание, — заявила миссис Бетани. — Оформив смерть Тибальта от руки Ромео именно таким образом, Шекспир несколько уменьшает нравственную двусмысленность случившегося.

Пока миссис Бетани писала на доске «нравственная двусмысленность», я оглянулась на Вика. Он пожал плечами с таким видом, будто говорил: «Ничего не могу поделать со своей гениальностью».

Несмотря на то что слушать литературную дискуссию Вика и миссис Бетани было забавно, весь урок и долгое время после него меня терзало странное гнетущее чувство. В библиотеке я села в кресло в углу, куда падал оранжевый и золотой свет из витражного окна, и уставилась на свои записи. В самом деле, насколько хорошо мы с Лукасом знаем друг друга? Мы встретились больше года назад, и я с самого начала почувствовала связь между нами, но несостоявшаяся встреча в Ривертоне в очередной раз напомнила мне, как редко нам удавалось побыть вместе, или рассказать друг другу всю правду о себе, или вообще сделать что-нибудь по-настоящему важное для нас.

Что если мы, как Ромео и Джульетта, слишком быстро решили рисковать всем?

Но тут я вспомнила, как мы с Лукасом сидели в этой самой библиотеке, и свет, падавший из витражного окна, окрашивал его волосы в бронзу. Вспомнила, как он рассказывал мне про свой побег из дома в возрасте пяти лет: он тогда взял с собой только пачку шоколадного печенья и рогатку. Вспомнила, как мы с ним примеряли смешную старую одежду в комиссионном магазине в Ривертоне, как флиртовали в беседке и что я почувствовала, когда он в первый раз поцеловал меня.

Я вспомнила, как он сказал, что любит меня, хотя я вампир, несмотря на то, что его всю жизнь учили ненавидеть вампиров. Вспомнила, как он лежал подо мной, изогнув шею, чтобы я могла его укусить, и добровольно предложив мне свою кровь.

Нет, это не слепое безрассудное увлечение. Это любовь. Я знала точно.

Улыбнувшись, я захлопнула тетрадку и закрыла глаза, чтобы глубже погрузиться в свои воспоминания. Пусть мне придется проживать каждый день так, словно я не тоскую по Лукасу, я все равно могу остаться верна ему и тому, что мы с ним пережили вместе. Время, проведенное врозь, ничего не значит — если только я смогу остаться сильной. И я не собиралась грустить о том, чего не было, лучше думать обо всем чудесном, что было. Пришло время прекратить скорбеть и начать праздновать.

В этом году маме не пришлось перешивать мне платье к Осеннему балу, а с макияжем я справилась сама, так что у нее осталось больше времени на мою прическу. Я сидела на краю кровати своей спальни наверху, в бюстгальтере без бретелек и трусиках, и осторожно дула на только что накрашенные ногти, думая о Патрис: та делала себе маникюр и педикюр буквально ежедневно.

— Если бы Патрис меня сейчас увидела, она бы мною гордилась.

— А ты напиши ей и расскажи. — Мама говорила невнятно, потому что держала во рту несколько шпилек. — Готова поспорить, она будет рада получить от тебя письмо.

— Наверное. — Я очень сомневалась, что Патрис думает о ком-нибудь, кроме самой себя, но все же не мешает отправить ей открытку.

— Я подумала, может, тебе следует поддерживать отношения с другими, — произнесла мама, вколов мне в волосы очередную шпильку. — Больше общаться с нашими. Я имею в виду, теперь, когда вы с Балтазаром стали парой.

— Да, пожалуй, — ответила я. — Но я все равно чувствую себя немного странно. Он старше меня. — Вообще это было очень мягко сказано, если учесть, что Балтазар фактически присутствовал на первом Дне благодарения.

Мама пожала плечами:

— Твой отец старше меня почти на шестьсот лет. Поверь, после первой сотни лет мы перестали это замечать.

Мама с папой очень легко преодолели разницу в возрасте; я выросла, вообще об этом не задумываясь, и только сейчас, начав проводить больше времени с Балтазаром, поняла, что это все-таки имеет значение.

— Ну, все равно я не могу не думать об этом.

— Я понимаю. Просто тебе нужно иначе воспринимать время, как делают все вампиры, если у них хватает ума. Это как раз то самое, что Балтазар может тебе дать, ну а Лукас нет.

Я напряглась и почувствовала, что ее руки замерли над моими волосами. Мы вступали на опасную почву и обе это знали. Мы с родителями говорили почти обо всем, только не о Лукасе.

— Я встречаюсь с Балтазаром не ради получения жизненного опыта, — негромко произнесла я. — И с Лукасом встречалась не потому, что бунтовала.

— Милая, мы так никогда и не думали! И никогда не винили тебя за то, что случилось с этим юношей. Ведь ты это знаешь, правда?

Я не стала поворачиваться к ней. Почему-то было легче вести этот разговор, не глядя маме в глаза.

— Знаю.

Кажется, она нервничала больше, чем я.

— Бьянка, наверное, есть еще одна вещь, о которой мы сегодня должны поговорить.

— О чем? — Неужели она догадалась, что я все еще думаю о Лукасе? Или даже о том, что тайком встречаюсь с ним?

В общем, я сделала дюжину разных предположений, но она после нескольких секунд молчания произнесла:

— Нам с тобой нужно еще раз поговорить о сексе.