Мы далеки от мысли представить Мамая как сторонника четкого разграничения властных полномочий и поборника сильной ханской власти. Как мы убедились выше, это был весьма властный и амбициозный деятель, шедший напролом к своей цели, и вся власть в подвластных ему регионах Золотой Орды реально находилась в руках бекляри-бека, а не его хана-марионетки. Но можно ли говорить о таком положении именно как об узурпации власти?
Не меньшей властью обладал на Руси современник Мамая — митрополит Алексий, который до самой смерти оставался фактическим правителем Московского княжества (даже при взрослом великом князе Дмитрии Ивановиче) и порой позволял себе клятвопреступления в политических интересах (как, например, в случае ареста Михаила Тверского в Москве в 1367 г.).[493] Еще один золотоордынский временщик, Идигу мангыт (Едигей русских летописей), возводил на трон и умерщвлял ханов-Чингизидов, однако его в узурпаторстве никто не обвинял! Следуя логике историков, считавших Мамая узурпатором, следовало бы счесть также узурпаторами премьер-министров Великобритании или канцлеров ФРГ: ведь именно им принадлежит высшая власть, тогда как потомственный британский монарх или законно избранный немецкий федеральный президент лишь номинально являются главами государств. Тем не менее сомнительной чести считаться узурпатором в таких условиях удостоился лишь Мамай…
Завершая анализ мифа об узурпации, отметим, что некоторые современные авторы, настроенные менее радикально, чем Л.Н. Гумилев и его последователи, склонны хотя бы отчасти пересмотреть данный стереотип. По их мнению, Дмитрий Донской, начав «розмирье» с Мамаем, а затем и открыто выступив против него, мог выразить протест против его чрезмерного самовластия и принятия решений без согласования с поддерживаемым им ханом. Именно в таком значении принимают они термин «узурпация» — как присвоение властных полномочий, а не самого титула хана.[494]
О цареубийствах
Обвинение Мамая в узурпации в произведениях средневековых и современных историков отягчается еще и обвинением в другом не менее тяжком преступлении — убийстве законных ханов. В сочетании с «цареубийством» образ Мамая как законченного преступника, негодяя и врага всего человечества, не останавливающегося ни перед чем ради достижения своих целей, приобретает, наконец, логически завершенный вид.
Когда же впервые в адрес Мамая прозвучали обвинения в умерщвлении законных монархов? В восточных источниках (даже тех, в которых Мамай представлен в негативном свете — например у ал-Калкашанди или Утемиша-хаджи) нет ни слова о том, что бекляри-бек покушался на жизнь ханов, им же самим возведенных на трон. Нет таких сведений и в официальных русских летописных сочинениях.
По-видимому, впервые такое обвинение появляется лишь в Никоновской летописи: «Таже и самого царя своего уби, егоже точiю именемъ имеаше во Орде своей царя, самъ же вся владеаше и творяше; уведе же, яко любятъ Татарове его царя его, и убояся, еда како отъиметъ отъ него власть его и волю его, и того ради уби его и всехъ верныхъ его и любящихъ его».[495] Обвинение в убийстве законного монарха — это еще один довод в пользу нелегитимности Мамая: умертвив законного монарха, он как бы стал вне закона и, следовательно, не мог считаться законным «царем». Равно как и его преемники на золотоордынском троне, унаследовавшие свою власть от такого злодея, включая хана Ахмата, о чем мы говорили выше.
Авторы более поздних эпох следовали уже сложившемуся стереотипу, причем по тем же причинам: московским государям необходимо было идеологическое обоснование для присоединения к Московскому царству преемников Золотой Орды — Казанского и Астраханского ханств. Преемственность правителей этих государств от «незаконных» ордынских монархов (наследников «злочестивого» Мамая!) делала и их нелегитимными, а борьба Ивана IV против них, таким образом, приобретала вполне оправданный и даже законный характер.
Именно эти тенденциозные материалы послужили отправной точкой для последующего обвинения Мамая в убийстве ханов. Если в источниках XV-XVI вв. его обвиняли лишь в убийстве последнего своего хана незадолго до Куликовской битвы, то историки, начиная уже с В.Н. Татищева, автора середины XVIII в., стали утверждать, что Мамай «всею ордой владел, и многих ханов и князей побил»![496] Мы вполне допускаем, что определенные основания для таких заявлений имеются: не исключено, что Мамай был причастен к гибели нескольких сарайских ханов — в частности, Тимур-ходжи и Азиз-шейха. Однако эти ханы не были легитимными по сравнению со ставленниками Мамая, поскольку принадлежали не к роду Бату (а именно представителей этого рода поддерживал Мамай), а к потомкам его брата Шибана, чьи права на трон являлись более проблематичными, чем у Батуидов.[497] Таким образом, устраняя этих ханов, Мамай фактически боролся с раздробленностью Золотой Орды, старался вырвать ее столицу из рук выходцев с Востока и вернуть представителям законной ханской династии. Тот факт, что этими действиями он прокладывал путь к власти себе самому, ничего не меняет и не дает оснований обвинять его в умерщвлении законных монархов.
Но эти «нюансы» не были нужны ни средневековым авторам, ни современным исследователям, желавшим создать и закрепить образ Мамая как антигероя — символа всего враждебного Руси и русским. И в результате бекляри-бек из борца с сепаратистами (незаконными ханами, выходцами с востока Золотой Орды) превратился в убийцу собственных ханов, которых перед этим он сам же и возводил на трон. Апогеем обвинений Мамая в «цареубийствах» является утверждение С. Маркова: «Он [Мамай. — Р. П.] достиг неслыханной власти, когда ему ничего не стоило посадить на трон нового хана, а через месяц прирезать его, как овцу, чтобы возвести на царство другого потомка Чингисхана».[498]
Чтобы усугубить этот образ, историки обвинили Мамая не только в умерщвлении реально существовавших ханов Абдаллаха и Мухаммада,[499] но и «создали» нового монарха — Туляка (или Тулук-бека), которого потом также представили как жертву властных амбиций Мамая![500] По утверждению этих авторов, убив Туляка, Мамай немедленно провозгласил монархом себя самого.[501] Для подкрепления своей позиции они ссылаются на ярлык, выданный в 1379 г. митрополиту Михаилу-Митяю, в русском (единственном сохранившемся до нашего времени) варианте которого хан, выдавший его, и в самом деле назван «Туляк». Некоторые авторы даже упоминают монеты «хана Туляка».[502] Однако исследователи золотоордынских ярлыков убедительно доказывают, что ханом, выдавшим этот ярлык, являлся на самом деле хан Мухаммад (Булак) — второй и последний ставленник Мамая.[503]
Сведения об убийстве Абдаллах-хана в источниках отсутствуют. Монеты Мухаммада (Булака) чеканились до 1380 г. включительно.[504] Выше мы уже приводили сообщение о том, что в Куликовской битве участвовал «поганый царь Теляк» (обоснованно отождествляемый исследователями с ханом Мухаммадом). Одно это сообщение, содержащееся в таком тенденциозном сочинении, позволяет уверенно опровергнуть обвинение Мамая в убийстве «его» второго хана — не говоря уж о никогда не существовавшем третьем![505]
Весьма своеобразно подошли к вопросу о «цареубийствах», приписываемых Мамаю, некоторые современные исследователи из Татарстана. Прямо обвинить бекляри-бека в убийстве ханов означало бы бросить тень на всю Золотую Орду, а свою миссию татарские ученые видят в том, чтобы реабилитировать это государство в истории — и, надо отдать им должное, многое в этом направлении уже сделано. Но, не желая (или не имея возможности) полностью отойти от стереотипа Мамая как антигероя, они стараются лишь «смягчить» обвинения, предъявляемые ему более радикальными авторами. В результате татарские исследователи признают, что конфликты Мамая с собственными ханами имели место, но их последствия видятся этим историкам несколько иначе, чем их русским коллегам.
