Любопытно также отметить, что в «Задонщине» Дмитрий Донской, обращаясь к русским князьям, отправляющимся в поход против Мамая, говорит им, что они «досюды» не были «изобижены» Мамаем. Это вполне соответствует политическим реалиям: войска Мамая ни разу не разоряли владения Москвы и других русских княжеств, чьи войска отправились на Куликово поле. Даже поход мамаевых войск под командованием Бегича в 1378 г. закончился их поражением нз р. Воже, протекающей по рязанской территории: они так и не успели вступить в московские владения.[333] Комментарии, как говорится, излишни.
Тот факт, что именно поражение и гибель Мамая предопределили негативное отношение к нему со стороны русских авторов, можно обосновать с помощью сравнительного анализа. Для сравнения возьмем яркую и впечатляющую фигуру хана Узбека, о котором уже не раз шла речь выше. Критерии сравнения представим в виде таблицы:[334]
Походы на Русь: Узбек — 10; Мамай — 5
Количество русских князей, приезжавших в в Орду[335]: Узбек — 19; Мамай — 3
Казнь русских князей в Орде: Узбек — 7; Мамай — 0
Обстоятельства смерти: Узбек — Умер своей смертью, до конца сохраняя власть; Мамай — Погиб в изгнании
Судьба наследия: Узбек — Сохранено, передано потомкам; Мамай — Утрачено, перешло к победителям
Не нужно глубокого анализа, чтобы увидеть: правление Узбека было для Руси гораздо тяжелее, чем правление Мамая. Однако Узбек умер своей смертью, передав сыновьям и внукам могущественную державу. Не случайно летописцы практически не употребляют по отношению к Узбеку негативных характеристик: «окаянными» и «свирепыми» представлены его сановники (Кавгадый, Тоглубай и др.), но не он сам. Военные действия Узбека против Руси были всегда победоносны, поэтому русским правителям и их придворным авторам было совсем невыгодно акцентировать внимание на враждебности этого хана к русским землям, тем самым подчеркивая слабость местных правителей в противостоянии с ним. Мамай же потерпел поражение, и это позволило обвинять его во всех смертных грехах, в любых преступлениях против Руси, приписывать ему самые страшные замыслы: чем опаснее представлен враг, в конечном счете потерпевший поражение, тем значительнее представляется победа над ним.
О религиозном противостоянии
В средневековом (да и не только средневековом) русском общественном сознании образ любого врага был бы неполным, если бы он был представлен только в политическом аспекте. Русские властители и их придворные историографы прекрасно это осознавали и поэтому вполне успешно сформировали еще один миф — о враждебности Мамая не только к Руси, ее правителям и ее народу, но и к православной вере.[336] Соответственно, к его характеристике добавился еще один эпитет, прочно закрепившийся за бекляри-беком в средневековой публицистике и фольклоре — «поганый» (или даже «пес поганый»).[337]
В летописных сочинениях присутствует единственный зафиксированный летописцами факт враждебных действий Мамая (вернее, его подчиненных) против представителей русской православной церкви — это эпизод, связанный с уничтожением в Нижнем Новгороде посольства бекляри-бека под предводительством Сарай-аки в 1375 г.: отбивающиеся ордынцы едва не поразили стрелой нижегородского епископа Дионисия.[338] Правда, сам епископ, по некоторым сведениям, явился вдохновителем расправы с ордынским посольством и вообще разрыва нижегородского князя Дмитрия Константиновича с Мамаем… Поэтому неудивительно, что средневековые авторы, а за ними и современные историки и публицисты, не захотели довольствоваться этим единичным фактом и не пожалели красок, чтобы сформировать образ бекляри-бека как последовательного врага русской церкви.
Первые характеристики враждебности Мамая к православной вере, церкви и ее служителям, пожалуй, появляются в «Повести о Митяе», в которой рассказывается о судьбе Михаила-Митяя, ставленника великого князя Дмитрия Ивановича Московского на митрополичий стол. Согласно автору «Повести», Митяй «ятъ бысть… Мамаем и не много державъ его пакы отпусти и».[339] Весьма любопытно, что церковные историки предпочитают не упоминать о том, чем в итоге закончилось пребывание Михаила-Митяя у бекляри-бека. А как известно, в итоге он получил от хана Мухаммада (Туляка), ставленника Мамая, тарханный ярлык, подтверждающий все привилегии русской церкви, которые даровали ей прежние золотоордынские ханы, заканчивая Бердибеком — первым монархом, при котором сам Мамай занимал пост бекляри-бека. Отметим, что ярлык Михаилу-Митяю входит в сборник ханских ярлыков русским митрополитам, а в Краткой редакции сборника даже открывает его.[340]
Однако многие современные историки русской православной церкви «забывают» об этом ярлыке и вообще предпочитают не упоминать о том, что Митяй по пути в Константинополь побывал у Мамая: они сообщают лишь о его путешествии в Константинополь и внезапной кончине.[341] Кроме того, трактуя действия Мамая в отношении московского ставленника на митрополичий престол как насильственные, и летописцы, и современные исследователи упускают из виду еще один факт: Митяй предпочел отправиться на поставление в Константинополь именно через владения Мамая — в отличие от своего соперника, вышеупомянутого Дионисия, который своими действиями в 1375 г., несомненно, возбудил враждебность Мамая. Более того, ряд современных исследователей полагает, что Митяй еще до поездки через «Мамаеву Орду» получил от хана Мухаммада, ставленника Мамая, охранный ярлык, позволяющий ему безопасно путешествовать по владениям, подконтрольным бекляри-беку.[342] Таким образом, вполне очевидно, что Мамай до последнего решающего сражения с русскими пытался найти с ними общий язык и использовал для этого прежде всего руководство русской церкви.
Наиболее серьезные обвинения бекляри-бека в покушении на религиозные ценности русского народа присутствуют уже в «памятниках Куликовского цикла», появившихся вскоре после Куликовской битвы. Практически все «памятники», а также и ряд других источников, содержащих сведения о Мамае, утверждают, что одним из намерений Мамая было низвержение православной веры на Руси. В уста Мамая средневековые авторы вложили, в частности, такие слова: «Поидемъ на русского князя и на всю Русскую землю, яко же при Батый цари бывши, и христианьство потеряемъ, и церкви божиа попалимъ огнемъ, а законъ ихъ погубимъ, а кровь християньску прольем».[343] Не исключено, что подобные слухи (как и о намерении Мамая «осесть» на Руси) в самом деле распространялись на Руси перед решающим сражением с бекляри-беком, чтобы поднять широкие массы на борьбу с Ордой, правитель которой покушался не только на политическую, но и религиозную свободу Руси.[344]
В результате и сам Мамай характеризуется в значительной степени не только как политический противник Руси, но и как иноверец и даже более того — язычник. Обычные его эпитеты в «памятниках» — «язычник», «поганый» и даже «еллин» (отметим, что последний эпитет отнюдь не означает, что средневековые русские авторы считали Мамая древним греком: «еллинами» на Руси называли именно язычников, «поганых»).[345] По мнению исследователей, в «Сказании о Мамаевом побоище» Мамай вообще представлен волхвом-оборотнем.[346]
