— Мне тоже, старина. Это совсем не в моем духе. Выкладывайте все, только не тяните до утра. Дорис пришла сюда вовсе не за тем, чтобы рассматривать альбом для марок.

— Так вот, — сказал Чарлз. — Ни для кого не секрет, что вы и кое-кто из ваших приятелей занимаетесь какими-то делами, которые приносят вам большие деньги. Никто не говорит об этом прямо, никто, по-видимому, не знает точно, чем именно вы занимаетесь, но совершенно ясно, что вы нашли способ увеличить свой заработок, и я пришел, чтобы спросить, доверяете ли вы мне настолько, чтобы ввести в это дело и меня.

Бандер слегка прищурился и, закурив сигарету, выпустил дым.

— Я так и знал, что рано или поздно вы непременно придете ко мне с этим вопросом. Но скажите мне вот что. Вам нужны деньги? Не так ли?

— Так.

— Не стану спрашивать, зачем вам деньги. — Он покосился на Дорис, потом перевел глаза на Чарлза и улыбнулся. — Вечно одна и та же история.

— И не спрашивайте, — сказал Чарлз. Он стоял, весь напрягшись, ожидая решения Бандера.

Бандер смял сигарету. Потом тоже встал.

— Ладно, старина, примем. Вы, кажется, подходящий.

— Именно подходящий, старина! — сказал Чарлз.

Через три дня его снарядили перегонять машину в один из северо-западных портов вместе с Бандером и еще пятью шоферами. Указания он получил лично от Бандера, и с другими, видно, было так же, потому что открыто никто не говорил о предстоящей поездке. Не было в наряде и преднамеренной случайности. Все, казалось, понимали друг друга без слов.

Когда они прибыли в порт и поставили машины в указанном месте, остались еще две обычные формальности. Прежде всего получить расписку о сдаче машины в полном порядке — «таможенную квитанцию», а затем отвинтить транзитный номер. Каждый шофер обязан был снять и передний и задний номер и сдать их в контору.

Выполняя указания Бандера, Чарлз, как только освободился, зашел в общественную уборную на том же причале. Там он застал остальных. Они все уже передали свои номерные знаки Бандеру, забрал он их и у Чарлза, а потом унес полный комплект в закрытую кабинку. Все слонялись по уборной, куря, болтая, оправляясь или только делая вид, что пользуются писсуарами. Через несколько минут появился Бандер, с шумом спустив воду на тот случай, если бы зашел кто-нибудь посторонний. Но таких не было. Быстро, но в открытую Бандер вернул каждому его номерные знаки. По одному, по двое они вышли из уборной, миновали ворота доков и отправились на станцию.

Только очутившись один в пустом купе, Чарлз как следует разглядел оба своих знака. У каждого из них сзади была прилажена накладка из пластмассы, под цвет металла. Ее придерживала тугая защелка, но, просунув монету в щель, оставшуюся с одной стороны, можно было довольно легко приподнять накладку. Он так и сделал. В просвете не более чем в пять миллиметров между настоящей и фальшивой стенкой были плотно уложены пять каких-то крошечных пакетиков.

Чарлз снова приладил накладку и положил знаки на багажную сетку. Ему не к чему было заглядывать в эти пакетики.

Если бы несколько недель назад его попросили составить список самых мерзких преступников, он одними из первых назвал бы торговцев наркотиками, считая их не меньшими мерзавцами, чем, скажем, торговцев живым товаром. А вот сейчас он помогал провозить из порта героин, опиум или еще какое-нибудь зелье, помогал доставлять его наркоманам. Он стал членом, пусть самым ничтожным, организации, которая распространяла наркотики по всей стране; организации, которая следила за поступлением товара в порт, за тем, чтобы его прятали в заранее условленные места — в уборные, в бачки или еще куда-нибудь, — чтобы Бандер и его подручные через несколько часов извлекали его оттуда. Все это было словно одна большая паутина; каждому давали определенное поручение и говорили как можно меньше о том, что делают другие. Например, он, Чарлз, не знал, кто и как распорядится пакетиками, спрятанными в его номерных знаках. Это касалось кого-то другого, а он должен был только, по прибытии в контору, оставить знаки на обычном месте, там их найдет Бандер, а может быть, и еще кто-нибудь, кого Бандер даже и не считает членом шайки, и этот человек вынет пакетики. Потом зелье попадет к продавцам, а затем и к несчастным созданиям, полубезумным, одиноким, больным, неуравновешенным или просто незрелым. И он соучастник этого! Чарлз смотрел в окно пустым тяжелым взглядом, презирая себя, презирая свое падение. И ради чего?

При этой мысли, словно на экране, с ослепительной четкостью возник образ Вероники Родрик, и тут же все его существо, до последней клеточки, все его побуждения и чувства охватила жажда обладания ею. Он знал, что в надежде на это он совершил бы любое преступление, украл бы, убил бы, искалечил бы жизнь ни в чем не повинных людей, лишь бы тешить себя такой надеждой. Он знал, что ни разум его, ни сердце не могут признать что-либо добрым или злым вне зависимости от этой надежды. И это только усугубляло его беспомощность и растерянность.

Санфлауэр-корт оказался весьма претенциозным и безобразным сооружением с множеством «роскошных» квартир. Поднимаясь по ступеням парадного хода, Чарлз почувствовал себя как-то необычно, что-то жало ему правый бок. Это был бумажник. А необычное ощущение объяснялось тем, что бумажник его был туго набит. Кроме двадцати пяти фунтов, которые ему передал Бандер как долю за провоз контрабанды, там лежала и вчерашняя получка.

Лифтер сказал ему, на каком этаже живет мистер Блирни, и он поднялся наверх. Дверь в квартиру Блирни похожа была на вход в солидный особняк: застекленная, с решетчатым свинцовым переплетом и почтовым ящиком. Сквозь нее доносился сильный шум. Дожидаясь, пока мистер Блирни откроет, Чарлз подумал, какая чудная штука эти развлечения. За дверью были люди, собравшиеся, чтобы развлечься, но голоса их можно было воспринять как вопли отчаянья и муки. Голос мистера Блирни, развлекавшего общество одною из своих историй, напоминал тягучее бормотанье тяжелобольного. Глухо раздававшиеся в ответ сквозь двойную дверь взрывы хохота казались ревом стада, загоняемого на бойню. А в перерывы какая-то женщина взвизгивала так, словно ее потрошили. Интересно, пришли ли уже Родрики, подумал Чарлз.

Открыл ему не мистер Блирни, а человек в белом. Чарлз догадался, что это слуга мистера Блирни, одетый так потому, что он подносил гостям напитки. Слуга принял от Чарлза пальто и провел его в комнату, где собрались гости.

Мистер Блирни, только что кончивший рассказывать, повернулся к буфету, чтобы промочить глотку, и, стоя спиной к двери, не заметил, как вошел Чарлз. Гости, посмеявшись веселой развязке, еще не возобновили болтовню и стояли, глядя друг на друга, перед тем как разбиться на группки. Они обернулись и поглядели на Чарлза, и Чарлз тут же оробел. Слуга не объявил о его приходе — не тот был случай, да и не тот слуга, — и на минуту произошло общее замешательство. Чарлз сделал два-три шага вперед и попытался одним взглядом оценить обстановку.

Ему удалось только отметить, что здесь, кроме самого мистера Блирни, было, кажется, девять человек. Большинство из них стояло посреди комнаты с бокалами в руках. С виду они производили впечатление богемствующих, но без тех черт, которые искупают типичные недостатки этого рода людей; они держались искусственно и театрально, без непосредственной эксцентричности и в общем не казались ни тонко чувствующими, ни мыслящими. Чарлз подумал о Фроулише и Бетти, но какая пропасть лежала между этими людьми и той чердачной парой! Эти были жестче, грубее, лишены всяких исканий. На время отдыха мистера Блирни душою общества стал плотный мужчина средних лет в кричащем клетчатом костюме. Таких размеров лица, как у него, Чарлз еще никогда не видел. Оно было непомерно крупным, и каждая черта его была крупной. Огромные брови нависали над выпученными глазами. Рот был просто необъятен даже сейчас, когда он его на минуту закрыл. Нос его был одновременно длинный и причудливо шишковатый, с ноздрями вроде кратеров, откуда торчали пучки черных волос. На руках росла не менее длинная щетина. Рядом с ним стоял молодой человек в серых замшевых туфлях. Чарлз поглядел на эти туфли и решил, что по крайней мере об одном из гостей он знает совершенно достаточно. В дальнейшем он старался уже не глядеть в эту сторону.