Прибыв в Лондон, я мобилизовал все доступные мне ресурсы. Моя матушка употребила все свое влияние, чтобы мне помочь. Последовала череда приятнейших завтраков и обедов с приглашением сильных мира сего и занявшие целых два месяца напряженные переговоры. Но — увы! Препятствие к моей отправке в Египет было слишком высоким и к тому же слишком от нее далеким. Она не постеснялась даже написать лично сэру Герберту Китченеру, которого довольно хорошо знала. Он отвечал с чрезвычайной любезностью, что для ведения кампании офицеров имеет достаточно, что его одолевают просьбами об участии, в том числе и офицеры, по-видимому, куда более опытные и достойные. Но если в будущем у него появится возможность, то он с радостью, и т. д. и т. п.

Был уже конец июня. Общее наступление намечалось в начале августа. Счет шел не на недели, а на дни.

И тут мне помог совершенно неожиданный случай. Премьер-министр лорд Солсбери, чьи политические разногласия с моим отцом имели, в общем-то, оттенок трагический, прочитал мою «Малакандскую действующую армию» и не только заинтересовался, но увлекся книгой. Внезапно, и совершенно негаданно, он высказал желание познакомиться с автором. Однажды утром в начале июля мною было получено письмо, в котором его личный секретарь сэр Шомберг М’Доннелл извещал меня о том, что премьер-министр с большим удовольствием прочел мою книгу и очень хочет обсудить со мной ряд освещенных в ней моментов. Не сочту ли я для себя удобным нанести ему визит в Министерство иностранных дел? Его устроила бы встреча в четыре часа в ближайший вторник, если это не будет противоречить моим планам… Как легко догадается читатель, я ответил ему что-то вроде: «Лечу!»

Великий человек, властелин Британии, безусловный вождь консервативной партии, трижды премьер и министр иностранных дел на пике долгой своей карьеры принял меня в назначенный час, и я впервые вступил в просторный кабинет с видом на конногвардейский плац, в котором впоследствии мне суждено было не раз наблюдать, как вершатся судьбы мира и войны.

Сей старый и мудрый государственный муж был поистине человеком выдающимся. Несмотря на свое стойкое противление современным идеям, а может быть, в чем-то и благодаря ему, лорд Солсбери сыграл роль большую, нежели другие, столь часто цитируемые деятели, на поприще консолидации и упрочения мощи Британской империи в период выпавших ей испытаний, которые мало кто в состоянии был предвидеть и никто — измерить. Помню, с какой изысканной старомодной учтивостью встретил он меня на пороге кабинета, как мило приветствовал и каким любезным жестом пригласил сесть на маленький диванчик, стоявший посреди его обширных владений.

— Ваша книга вызвала у меня огромный интерес. Я прочитал ее с величайшим удовольствием и, должен признаться, даже с восхищением не только ее содержанием, но и самым стилем повествования. В обеих палатах парламента не прекращаются ожесточенные споры по поводу нашей политики в Индии, картину затемняют непонимание и предубежденность. Лично мне ваша книга лучше разъяснила то, что происходит на индийском театре военных действий, чем какие бы то ни было документы, с которыми я знакомился по долгу службы.

Я полагал, что минут двадцать будут пределом любезно отведенного мне времени, и ни в коем случае не хотел пересиживать, поэтому, когда они истекли, сделал попытку подняться и откланяться. Но он продержал меня более получаса, после чего, вновь пройдя со мной по длинной ковровой дорожке до самой двери, сказал мне на прощание следующее:

— Надеюсь, вам будет не неприятно услышать, что вы мне живо напомнили вашего батюшку, с которым связан был важнейший период моей политической жизни. Если когда-нибудь в чем-нибудь я могу быть вам полезен, умоляю не стесняться и дать мне об этом знать.

Вернувшись домой, я принялся в волнении обдумывать эти произнесенные им напоследок слова. Мне не хотелось отягощать старого лорда заботами о себе. Но с другой стороны, мне казалось, что его простого указания будет достаточно, чтобы обеспечить мне то, чего я жаждал тогда более всего. Распоряжение премьер-министра, несомненно, побудит его ставленника сэра Герберта Китченера отказаться от своего непомерно жесткого противодействия моему скромному желанию. Впоследствии, когда мне самому то и дело приходилось разрешать подобные конфликты между молодыми людьми, просящими послать их на фронт, и высокопоставленными старыми ворчунами, им мешающими, я всегда говорил: «В конце концов, разве остановишь пулю? Пусть будет как будет».

И вот, поразмышляв несколько дней, я обратился к сэру Шомбергу М’Доннеллу, которого знал с детства. К тому времени шла третья неделя июля, и другого способа попасть в атбарскую армию до начала наступления на Хартум я для себя не видел. Я припал к его стопам под вечер, когда он переодевался к ужину. Не мог бы премьер-министр послать телеграмму сэру Герберту Китченеру? Военное министерство рекомендует меня, мой полк предоставил мне отпуск, в 21-м уланском готовы меня принять, ничего другого вроде бы и не требуется. Разве я прошу слишком многого? Не будет ли он так любезен осторожно прощупать, как посмотрит на это лорд Солсбери?

— Уверен, что старания он приложит, — ответил мне сэр Шомберг М’Доннелл. — Он очень симпатизирует вам, но дальше определенных границ идти не станет. Возможно, своим вопросом он намекнет на желательный ему ответ, но в случае ответа неблагоприятного ожидать, что он будет настаивать, вам не следует.

Я сказал, что удовлетворюсь и этим.

— Я сделаю все, не откладывая, — заверил меня этот милейший человек, ближайший сподвижник и конфидент лорда Солсбери во время его долгого правления, который в начале Мировой войны, будучи уже в весьма преклонных годах, настоял на отправке в окопы, где был почти мгновенно убит шрапнелью.

И, пренебрегши ужином, он отправился разыскивать своего патрона. Еще до наступления ночи сардару была направлена телеграмма, смысл которой сводился к тому, что лорд Солсбери, никоим образом не желая посягать на прерогативу сардара самолично выбирать себе подчиненных, был бы чрезвычайно признателен ему лично, если бы ходатайство мое об участии в предстоящей кампании было бы без ущерба для общего дела удовлетворено. Ответная телеграмма пришла мгновенно: сэр Герберт Китченер уже имеет в своем распоряжении достаточное количество офицеров, на случай же возникновения возможных вакансий он располагает рядом претендентов, которых вынужден будет предпочесть вышеозначенному молодому офицеру.

Печальная эта новость в должный срок была доведена до моего сведения. Если бы в тот момент мне не хватило упорства, я так и не стал бы свидетелем и участником захватывающих эпизодов Омдурманского сражения. Но через какое-то время я узнал нечто, открывшее мне возможность сделать еще одно, последнее усилие.

Один из самых видных наших судей, сэр Фрэнсис Жен, всегда был другом нашей семьи. Его супруга, ныне леди Сент-Хельер, вращалась в кругах военных, где нередко сталкивалась с сэром Ивлином Вудом, генерал-адъютантом. Ее работа впоследствии в совете Лондонского графства может послужить доказательством как ее способностей, так и влияния, оказываемого ею на людей и события. Она поведала мне об ужине, на котором сэр Ивлин Вуд высказал мнение, что сэр Герберт Китченер уж слишком придирчив к кандидатурам, выдвинутым Военным министерством, и что он, сэр Ивлин, вовсе не расположен спокойно смотреть на то, как военачальник, возглавляющий всего лишь небольшое подразделение британской армии, утирает нос Военному министерству. В пределах египетской армии желания сардара, безусловно, закон, но британские части, то есть пехотные дивизии, артиллерийская бригада и 21-й уланский полк, суть экспедиционные силы, формирование которых целиком находится в компетенции Военного министерства. По словам этой дамы, сэр Ивлин Вуд был вне себя от гнева. Я спросил ее тогда:

— Сказали вы ему, что премьер-министр лично ходатайствовал перед ним за меня?

Она ответила, что не сказала.

— Так сделайте это, — попросил я, — и посмотрим, сумеет ли он защитить свои полномочия.