– А где Лиз?

Джошуа посмотрел на меня внимательно, вздохнул.

– Ушла. Но завтра она придет снова.

Я встрепенулся.

– Она поплывет с нами, Леон. – Он поколебался и добавил: – С мужем. И еще одной парой. Феликс и, кажется, Софи.

Корабль шел на север, останавливаясь в каждом небольшом порту. Мы с Александром продолжали работать, он сочувственно на меня поглядывал, то и дело старался втянуть в сложную дискуссию, чтобы отвлечь от переживаний. Но это не помогало: я натыкался на Лиз каждый день, и каждый день приносил то небольшие радости, то огромные огорчения. В кают-компании она села за другой стол, и я не мог разговаривать с ней за обедом. Работали мы, конечно, в разных местах, а когда мне удавалось выйти покурить одновременно с ней, оказывалось, что она уже болтает с Феликсом. Я не ревновал ее к мужу, спокойному и приветливому, но этот краснобай меня раздражал – непонятно почему. Лиз иногда равнодушно кивала, а иногда, очень редко, вдруг говорила ласково: «Здравствуй, Леон!» – и от этого простого «здравствуй» у меня пересыхало во рту, я не мог найти ответа, а она, помедлив секунду, улыбалась и шла дальше.

Несмотря на это лихорадочное состояние, голова у меня работала как никогда прежде. Поэтому в один прекрасный день я позвал Роберто и сообщил нашей маленькой команде, что с этого момента мы будем решать новую задачу. Все, что мы успели собрать, разумеется, не пропадет. Но теперь мы будем проверять новую гипотезу.

Я объяснил, что, согласно этой гипотезе, каждая книга содержит часть послания. От Бога, если вы верите в Бога, или неизвестно откуда, если не верите. Это послание зашифровано, но его можно найти, пользуясь теорий обобщенных смыслов Шеня. Далеко не всегда оно будет понятно само по себе – нужно знать контекст, который пока что нам недоступен. Из той же шеневской теории следует, как я показал, что существует собрание книг, в которых смысл послания содержится полностью. Этот корпус книг замкнут, но неизвестно, написан ли он полностью; прочитав его, больше ничего читать уже не нужно – то есть ничего нового уже не узнаешь.

Роберто нахохлился и молчал, Александр выглядел озабоченным.

– Так что тут нового? – спросил он. – У нас с самого начала была гипотеза, что можно выбрать все главные книги.

– Новое то, что мы можем искать их, опираясь на смысл. А искать его мы умеем, алгоритм известен. Осталось только написать программу поиска. Потом мы будем выкидывать по одной те книги, которые ничего не добавляют к общему смыслу. Только повторяют и пересказывают.

– Поиск смысла жизни, значит, – пробормотал Роберто. Он явно был не согласен, но возражать не стал. Поднялся, пожелал успеха и с тем же озадаченным лицом вышел из кабинета.

Александр тоже не стал возражать, и с этого дня мы работали уже по-новому. Он скачивал тексты, когда находил их в сети, или, ругаясь себе под нос, сканировал книги. Я писал программу, частями, прогонял их, искал ошибки, тестировал на небольших фрагментах, и эта рутина очень помогала мне как можно меньше думать о постороннем. О Лиз.

В один из дней я засиделся совсем до глубокой ночи. Кусок программы, самый главный, который редуцировал текст, никак не хотел делать то, что положено. Алгоритм не сходился, то есть вместо того, чтобы прийти в определенную точку, блуждал бессмысленно по всей плоскости. Наконец мне удалось найти ошибку, довольно глупую. Страшно вдохновленный, я загрузил «Гамлета», установил максимальное сжатие смысла, запустил программу и вышел на ют покурить, пока компьютер ищет смысл пьесы.

Ходовые огни бросали блики на палубу. В задней части надстройки горела холодная синяя лампочка, и в ее свете я увидел два силуэта. Сперва не узнал, а потом тоскливо сжало желудок: Лиз и Феликс.

Я хотел вернуться, когда Феликс увидел меня в свете, пробивавшемся из камбуза, и помахал рукой. Я ответил и услышал ровный голос Лиз:

– Спокойной ночи, Феликс, я еще немного посижу тут. Леон, я тебе не помешаю?

Феликс встал, прошел мимо меня, чуть коснувшись плечом, когда корабль приподняло на волне, и попрощался. А я не знал, что делать, но все-таки прошел вперед, сел в свободное кресло, подальше от Лиз, и стал набивать трубку.

– Леон, расскажи мне, пожалуйста, про твою работу, – попросила Лиз из темноты. – Я все время стесняюсь спросить.

Я замер, просто не в силах ничего сказать, лицо горело, как от солнечного ожога. Но молчать было совсем глупо, я как-то совладал с собственным голосом и начал рассказывать. Лиз слушала очень внимательно, и голубоватый мерцающий свет выхватывал временами ее лицо из ночи.

– А ты не боишься, – спросила она, когда я остановился, – что все это только миражи, за которыми вы гоняетесь? Откуда вы знаете, что есть какие-то самые главные книги?

– Это… – Я затруднился сформулировать сразу. – Пожалуй, это чисто эстетическое ощущение. Красота замысла, который кристаллизуется работой многих поколений. Вроде того, как собирают пазл: все кусочки разные, некоторые могут быть совсем непонятными, но они красивые, разноцветные. А смысл начинает открываться только в больших собранных кусках.

– Тогда как же может быть одна главная книга? – с недоверием произнесла Лиз. Потом из нее буквально посыпались вопросы: – А главная книга – это та, которую возьмешь на необитаемый остров, или та, которую чаще всего перечитываешь? А если они разные?

Мы еще долго говорили, Лиз задавала наивные вопросы, но мне приходилось всякий раз задумываться, прежде чем ответить. Она видела все иначе, чем мы с Александром и Роберто.

– Мне нравится, – наконец резюмировала Лиз. – Даже не красота замысла, он как раз меня чем-то смущает. А вот то, что вы можете работать, чтобы искать эту красоту. И что вам ничего, кроме этого, сейчас не нужно.

Я прислушался к себе и понял, что меня теперь не будет бросать в дрожь при ее появлении. У нас вдруг появился маленький свой мир, один на двоих, где можно говорить о том, что действительно важно и интересно.

– Спокойной ночи, Леон. – Лиз вдруг стремительно поднялась с места. – Можно, я к вам буду иногда заглядывать?

Когда она ушла, я наконец раскурил трубку, откинулся в кресле и долго смотрел на покачивающиеся звезды, а когда вернулся в наш кабинет, на экране горела фраза: «Как страшно делать то, что должно».

Через несколько месяцев мы вернулись на Карибы. Когда я оглядывался назад, мне казалось, что я прожил на корабле уже полжизни, и это была самая трудная и счастливая ее половина.

Лиз выполнила свое обещание, иногда заходила к нам – как правило, за компанию с Анной. Мы рассказывали им про свои находки, а когда работа заходила в тупик, устраивали перерывы – Анна мгновенно собирала вечеринки в кают-компании. Пели песни, Хосе и Стивен устраивали рисовальные конкурсы, один раз, в день рождения Роберто, мы даже сыграли для него наскоро переделанную оперу «Роберт-дьявол». Три раза за все это время мы оставались с Лиз наедине и долго-долго говорили, как в первый раз; я до сих пор помню все эти разговоры почти дословно. А в августе, в Пуэрто-Рико, она ушла с корабля так же неожиданно, как появилась, не сказав ни слова на прощание.

Не знаю, что понял и о чем думал Александр, но он очень помог мне в эти дни. Загружал меня работой, как никогда до того, а сам между тем все чаще задумывался о чем-то, иногда пропадал на полдня, что-то писал, то на компьютере, а то и от руки. Роберто тоже зачастил ко мне, расспрашивал дотошно о результатах, а я боялся сказать им, что, кажется, скоро мы получим ответы, причем совсем не такие, как ожидали.

Потом начался сезон ураганов, и мы ушли на юг, к устью Амазонки. Я почти не выходил на берег во время наших стоянок, и только в Форталезе не удержался – слишком уж сладкая музыка играла с берега, и слишком ярко горели огни на набережной. К ноябрю мы вернулись на Наветренные острова, и однажды, пролистав последние несколько страниц результатов, я растерянно сказал Александру: