Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

И я, маленькая княжна, испуганно хватаю за руку своего самого красивого на свете князя, и мы вместе силимся скрыться от невыносимости и тоски в пестрой вокзальной толпе.

Я боюсь вокзалов с тех пор, как мой князь навсегда уехал из этого города. Но тогда, до этого дня, я не откусила еще свой законный кусок от хининово-горького пирога неотвратимости судеб и не знала еще глубины тех доньев печали, что пленяют тебя с нарастающим стуком колес уходящего поезда… В тот день я провожала моего любимого человека, который навсегда покидал заколдованный навьими чарами город.

Поезд уже стоял на путях, и невыспавшиеся проводники усыпали перрон конфетти из оторванных краешков разноцветных билетов, и тревожил густой смолянистый запах вокзала, и вот уже князь торопливо докуривает сигарету, и вот уже — в тамбуре; и вот уже поезд качнулся, и медленно-медленно — тронулся.

Из дверного проема выглянул проводник; как затяжку, втянул мокрый утренний воздух и не стал закрывать двери. И тогда я побежала вслед по перрону, и князь мой что-то кричал из-за спины проводника, а поезд набирал скорость, и я тоже набирала ее, и летела, что было сил, с протянутыми руками… В рыданьях не было смысла — примешается лишняя влага к северным холодным туманам, незаметны останутся капли на мокром промозглом перроне…

И я бежала с неизбывной тоской птицы Сирин в глазах, и думала, что вот уже десять тысячелетий вечный конь уносит вечного любимого и возвращается с опустевшим седлом, или приносит он всадника, висящего вниз головой, с ядовитой стрелою в спине, и реже — в сердце. Мир не менялся с древних времен, и не изменится никогда.

Перрон кончался. Розово-серый свет проникал сквозь стеклянные оконца дебаркадера, свежевыкрашенного, пахнущего масляной краской — запах, который навсегда останется в памяти приехавших сюда в первый раз пассажиров, сплетясь в их сознании с образом этого города.

А колеса стучали быстрее — ритм их выровнялся и стал шаманским. Еще десять метров я буду видеть лицо своего князя… Еще пять… И откуда берутся силы на этот немыслимый бег?.. Но тут! Случилось! Невероятное! Проводник, который, казалось, все это время безучастно смотрел сквозь меня, — протянул руку! И я вцепилась в нее, и оставался последний шаг, но тут, каким-то животным страхом испугавшись обрывающейся платформы, я промедлила, может, десятую долю секунды, и! — вдаль унеслась и протянутая рука проводника, и восковое лицо моего самого красивого на свете князя, и последний вагон, лихо подпрыгнув на стрелке, скрылся за поворотом из вида… С трудом различая предметы, я почти что на ощупь, медленно возвращалась назад. Было раннее утро. Из небесных хором выплывало холодное алое солнце, и поливальные машины заливали горючими слезами город.

III. ПОМЕХИ В ЭФИРЕ

Записки на шлепанцах

Потеплело, выглянуло солнце, и мысли прямо кулаком в мозг стучат: запиши нас, запиши! Жить не дают, сволочи.

Пишу я на шлепанцах, такие у меня блокноты. Листки как лекало ступни, фигурная вырубка, лежат на резиновой подошве, а меж пальцами хлястиком с зеленой стразой соединены. Они на магните. Покупаю их в «Красном кубе» и цепляю на холодильник. Таких скопилось штук несколько, и все на правую ногу.

ПЛОХАЯ РЕАКЦИЯ

Проездной кончался сегодня, но оставалось несколько поездок. Решила кого-нибудь на них пропустить.

Стою и со словами «возьмите, поездки остались» протягиваю проездной. Никто не берет. Стадо идет на турникеты, пройдя, некоторые спохватываются об упущенной халяве, но поздно. Очень плохая реакция; будут стрелять, никто не отскочет.

РАССКАЗЫ

Пока чистила баклажаны, вырезая из них гусеничные ходы, размышляла о совр. лит-ре, о том, что совсем мало читаю совр. прозы.

И не надо. Разве что за науку. Девяносто процентов раздутые объемы. Роман «Мой мальчик» (Ник Хорнби, последнее, что прочла) следовало бы сократить до большого рассказа.

Видишь, как плохо смотрится? Вот. Никогда так не делай. <Забесплатно.>

Имеют место две позиции: а) лучше ничего, чем плохо; б) лучше хоть что-то, чем ничего.

И непонятно, где правильная. Не очевидно, что первая. С точки зрения автора, которому и так мало платят.

И еще аргумент: когда издатель слышит слово «рассказ», его рука тянется к пистолету. Рассказы не покупают, не спрашивают в библиотеках, потому что рассказ не дает забвения.

ВОКРУГ СТОЛБА

Можно ли заработать литературой? У знакомой писательницы есть прелестное выражение: «Сам себя вокруг столба выебешь, пока…». Так вот, пять раз вокруг столба, пока заработаешь на жизнь литературой.

ПОЭТЫ

А поэтам вообще не платят, поэтому они такие озлобленные. Факт, современная поэзия утратила принцип калокагатии, прекрасного и доброго. Прекрасное чаще всего демоническое. Поэзия пошла по пути обслуживания обаяния зла. Это идет от Мильтона, через Лотреамона — и вот сегодня опять вспыхнуло. Прекрасное и манящее скорее согласится быть аморальным. Примеров тому, талантливых и не очень, сотни.

ПОСТМОДЕРНИЗМ

Еще один порок — литература, которая вертится волчком и пытается укусить собственный хвост. Допустим диалог:

— Лучше всего точные науки передаются половым путем. Нужно только найти отличника.

— Запиши.

— Сам запиши.

— И это тоже запиши.

— Вот это и называется постмодернизм.

— И это запиши.

Можно и так, поумнее:

— Мне, пожалуйста, Пастернакá на немецком языке, в переводе Гете.

Или:

— Добро — это рафинированное зло.

Далее везде.

ВЛАСТИТЕЛЬНИЦА ДУМ

А ведь было, было великое предназначение. «В Париже лучше не иметь постели, чем приличного смокинга» — сказано в одном из романов Гюи де Мопассана. Я читала его в голодном студенчестве. И так меня обеспокоила приведенная сентенция, что, как только случилась стодолларовая бумажка (кажется, это вообще был мой первый заработок), я тут же отправилась в магазин модной одежды на «Белорусской» и купила себе черный шелковый пиджак а-ля смокинг.

Волшебная сила искусства, говорил детский писатель Драгунский.

А приличной кровати у меня не было еще лет пять. Да и сейчас, впрочем, нет. Да и бог с ней.

И все-таки литература владеет иногда умами, факт.

МЕТАФОРА

В магазине «Академический проект» на Рубинштейна купила книжку «Короткая лесбийская проза». Скорее всего, хорошая подделка под переводы западных писательниц — филфак ЛГУ постарался или еще что-нибудь в этом роде. Муж читает вслух отрывок из рассказа Моник Виттих Les guérillères: «Молодые девушки ищут в кустах и деревьях гнезда щеглов, зябликов, коноплянок. Они находят несколько канареек и покрывают их поцелуями, прижимают их к груди. Они бегут, они поют от радости, они перепрыгивают через камни. Сотни тысяч юных девушек возвращаются домой, чтобы лелеять своих птиц…»

Я (изображая мужа, разочарованно): — «А я-то думал, это про настоящих птиц!»

Муж (удивленно): — Да! А я-то думал, что это про настоящих птиц!

ИДИОМА

Какая, право, жуткая идиома: кровь с молоком.

Это о здоровом, румяном человеке. Ср.: кофе со сливками, бефстроганов в сметане…

Людоедское? О нет, гурманское.

ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ

О слоеной булочке: чешется.

ВНУТРЕННИЙ МИР

Болезни, исцеляемые русскими заговорами, можно разделить на две группы: а) «олицетворенные» болезни или состояния: двенадцать сестер-лихорадок, золотухи, ночницы или полуночницы, криксы-плаксы, тоска, сухота; б) болезни явные, обозначаемые предметно, — чирей, ячмень, кила, волос и т. д.

39
{"b":"189004","o":1}