Он умолк, энергично качая головой. Е Сяо, как громом пораженный, крепко сжал кулаки и тяжело вздохнул.

— Я понял, — прошептал он и снова спросил:

— Вы только что сказали, что падчерицу звали Не Сяоцин?

— Да. Не Сяоцин была взята ее отчимом на воспитание из детского приюта Фули. Когда была маленькой, отчим и мачеха относились к ней, как к родной дочери, и семья жила дружно. Позже, когда она пошла в среднюю школу второй ступени, мачеха заболела и умерла, и они остались жить с отчимом вдвоем. Отчим запил, с утра и до вечера ходил под хмельком. Однажды вечером напился допьяна и изнасиловал ее.

— Скотина, — буркнул Е Сяо.

— Точно. А потом этой скотине дали бессрочные каторжные работы, заслуженное возмездие за преступление. Жаль только эту несчастную девочку; я до сих пор помню, как она выглядит: лицо белое-белое, глаза большие, сама необычайно красива. После беды не сказала ни слова, видимо, испытала тяжелое потрясение. Очень жаль. Но только, говорят, Не Сяоцин пошла правильным путем, уже поступила в аспирантуру.

Е Сяо опять вздохнул:

— Спасибо вам, задерживаю вас на работе, искренно извиняюсь.

Е Сяо встал и направился к двери на выход, когда его сзади окликнул паспортист:

— А как Не Сяоцин? Не случилось ли беды с несчастной девочкой?

Е Сяо только махнул рукой.

Небо постепенно темнело. Мать Бай Би и Лань Юэ молча глядели друг на друга.

Мать Бай Би тяжело вздохнула, как будто устала от долгой речи, и спокойно проговорила:

— Значит, вот так. Я уже тебе сказала все, что знаю.

Лицо Лань Юэ было очень странным: она устремила взгляд на небо и всячески старалась унять слезы, непрерывно текшие из глаз. Рот дергался, словно она хотела сказать что-то, но так и не сказала.

— Ты плачешь? — спросила мать Бай Би. Она встала, и, протянув руку, утерла слезы с лица Лань Юэ. Та отвернулась.

— Извини, — проговорила мать Бай Би, не скрывая разочарования.

Лань Юэ вдруг резко обернулась и медленно, с расстановкой произнесла:

— Я — ненавижу — вас!

— Извини, — еще раз повторила мать Бай Би, не скрывая страдания.

— Все уже кончено, кончено, — качала головой Лань Юэ.

Разговор был окончен, и Лань Юэ ушла, а мать Бай Би неотрывно глядела, как постепенно тает ее фигурка в сумеречной тени.

А в уголке поэтесса осторожно подглядывала, как Лань Юэ уходит.

Мать Бай Би выглядела очень огорченной.

Погода с каждым днем становилась все холодней, особенно вечерами. Ветер стучался в окна, ветви деревьев скрежетали по стеклу, издавая причудливые звуки, а уродливые тени этих ветвей метались по комнате. Вэнь Хаогу не включал кондиционер. Он по-прежнему сидел за столом в одиночестве и выглядел очень постаревшим. Три месяца назад он был бодрым и активным, как сорокалетний, а теперь походил на сморщенного старика. Он легонько поглаживал свои виски, поседевшие волосы очень поредели, а на лице проступили пепельно-серые пигментные пятна. Все это были признаки наступающей старости и приближающейся смерти. Ему вспоминались молодые годы, и одолевали раздумья о своей судьбе.

Вэнь Хаогу открыл ящик письменного стола, извлек оттуда органайзер, аккуратно упакованный в прозрачную обертку, и предался воспоминаниям…

Утром того дня, когда с Цзян Хэ случилась беда, Вэнь Хаогу заходил в его комнату. Это он первым увидел труп Цзян Хэ. Сначала он вцепился в него и только потом на ощупь определил, что тот уже мертв. Ему стало мучительно больно, руки и ноги отказались слушаться, но вдруг он заметил, что у Цзян Хэ крепко сжаты кулаки. Вэнь Хаогу, напрягая все силы, постепенно разжал их. Цзян Хэ стискивал этот самый органайзер. Вэнь, мгновение поколебавшись, положил выпавший из рук мертвеца органайзер себе в карман.

Постепенно он вернулся мыслями к действительности и снова сунул органайзер в ящик.

С самого дна ящика он извлек фотоснимок в рамочке и долго смотрел на очень старую, выцветшую черно-белую фотографию. Снимок был сделан на фоне древней постройки. На нем трое: он сам стоял слева, в центре — Фэнь, а справа — Бай Чжэнцю.

На снимке Вэнь Хаогу был таким молодым, с таким пылким взглядом, выглядел таким умным и энергичным, что, если судить по фотографии, давал сто очков вперед стоявшему справа Бай Чжэнцю. Тот производил впечатление книжного червя: худощавый и слабенький, с невыразительным лицом. А Фэнь посередине — это была мать Бай Би — такая красивая, улыбающаяся, правой рукой держалась за левую руку Вэнь Хаогу, а в левой руке держала правую руку Бай Чжэнцю и таким образом объединяла всех троих.

В этот момент Вэнь Хаогу вдруг почувствовал тепло на левой ладони, будто снова держался за руку Фэнь. Но уже через мгновение его ладонь опять стала холодной, он грустно вздохнул и положил фотоснимок в рамочке на место.

Он никогда не мог понять, почему тогда, с самого начала, Фэнь выбрала не его, а Бай Чжэнцю. Наверное, это тоже было предопределено судьбой. Когда-то он от этого страдал, но очень скоро взялся за ум и опять стал хорошим другом Бай Чжэнцю и Фэнь. Он ясно помнил день накануне похорон Бай Чжэнцю. Тогда Фэнь разрыдалась у него на плече, его рубашка промокла от ее слез, и это ощущение влажного и горячего действовало на него сквозь кожу, пронизывая все тело.

В тот вечер был такой соблазн, Вэнь Хаогу так подмывало заключить ее в объятия! Но он увидел, что с портрета покойный Бай Чжэнцю смотрит на него. И он ограничился тем, что нежно погладил ее волосы, после чего тихо отстранился, вытер ее слезы, а потом шепотом спросил Фэнь:

— Веришь ли ты в действие заклятия на Чжэнцю?

Фэнь яростно замотала головой и с надрывом ответила:

— Я не знаю, я не знаю. Дочка сказала, что ей приснился сон, что во сне она видела ту женщину.

В страхе Вэнь Хаогу спросил:

— Именно ту женщину?

— Да. Я тогда сразу вспомнила о заклятии Чжэнцю в те годы. Он умер в тот день, когда ему исполнилось сорок лет, в день рождения. Все факты подтверждают это гнусное заклятие. Как я раскаиваюсь: не надо было в тот день выпускать его из дома. Во что бы то ни стало оставить его в доме, лишь бы избежать несчастья.

— Может быть, это на самом деле случайность, но ведь мир весь — сплошная случайность. Если бы мы тогда не ступили на тот кусочек земли, если бы Чжэнцю не совершил той ошибки, если бы та женщина — нет, я не буду говорить, — ничего бы этого могло не случиться. Ведь случиться может все что угодно, и никому не дано предвидеть конец. Если же это действительно заклятие, ну тогда, что бы ни было, нам трудно избежать несчастий.

Фэнь больше ничего ему не ответила, а просто осталась тихо сидеть, провожая душу покойного мужа; три ароматные свечи безмолвно курились вокруг нее, и легкий дымок тоненькими струйками плавал по всему дому.

В такие мгновения Вэнь Хаогу вспоминал о прошлом так, словно оно существовало вокруг него. Время и пространство ошиблись местами, и все прошедшее происходило вновь; мир вечно продолжал движение вперед, и не было ничего прошедшего. В плечах он ощущал острую боль и с трудом выпрямился, опять разложил на столе фотографии, памятные снимки. На первом был Цзян Хэ, на втором — Сюй Аньдо, на третьем — Чжан Кай, на четвертом — Линь Цзысу. На последнем снимке Вэнь Хаогу нарочно начертал большую галочку, чтобы показать свое отвращение к его поведению.

Была еще и пятая фотография, на которой был снят сам Вэнь Хаогу.

Глядя на собственную фотографию, он горько рассмеялся. Потом кивнул сам себе, потому что знал: настало его время. Он медленно поднялся со своего места, нежно погладил рукой старомодный канцелярский стол, который прослужил ему столько лет.

Вэнь Хаогу обернулся и посмотрел на ночь за окном: снаружи наверняка было очень холодно, и ветви деревьев стучали по стеклу, как будто хотели поговорить с ним.

Внезапно он почувствовал острую боль в сердце, на лбу проступили капли пота. Рукой он нащупал свой пульс, грудь мучительно болела, но он старался сдерживаться. Прошептал самому себе: