На тот момент альтернативным решением могло стать предложение У Тана снова созвать Женевскую конференцию, а также повторный призыв де Голля начать мирные переговоры. Де Голль предлагал урегулировать спорные вопросы на конференции с участием Соединенных Штатов, Франции, Советской России и Китая, а затем вывести все иностранные вооруженные силы с территории Индокитайского полуострова и предоставлением великими державами гарантий нейтралитета Лаосу, Камбодже и обоим вьетнамским государствам. Это была гибкая (и, вероятно, вполне достижимая) альтернатива, если не считать того, что она не гарантировала сохранение некоммунистического статуса Южного Вьетнама; по этой причине США ее проигнорировали.
За несколько недель до этого американскому эмиссару, помощнику госсекретаря Джорджу Боллу поручили отправиться во Францию и объяснить де Голлю, что любые высказывания о переговорах могут деморализовать Юг, где и без того взрывоопасная обстановка, и даже привести к катастрофе, а потому Соединенные Штаты «поверят в успех переговоров только тогда, когда наша позиция на поле боя будет настолько сильной, что противники пойдут на необходимые уступки». Де Голль сразу же отверг это объяснение. Точно такие же иллюзии, сказал он Боллу, поставили Францию в затруднительное положение; Вьетнам является «безнадежным местом для войны», «мерзкой страной», где Соединенные Штаты не смогут одержать победу, несмотря на все свои огромные ресурсы. Единственный выход из положения — переговоры, а не применение силы.
Возможно, де Голль тайно злорадствовал, видя, что Соединенные Штаты, как когда-то Франция, оказались в затруднительном положении, но все же он руководствовался более значимыми соображениями. Впоследствии он и другие европейцы приложили немало серьезных усилий, чтобы вытащить Соединенные Штаты из Вьетнама, и причиной такого курса были опасения, что американцы перенесут свое внимание и направят ресурсы из Европы в тихую заводь Азии.
Тем временем У Тан, через каналы, которыми располагали русские, убедился, что Ханой заинтересован в переговорах с американцами. Об этом он сообщил представителю Соединенных Штатов в ООН Эдлаю Стивенсону. У Тан выступал за прекращение огня как во Вьетнаме, так и в Лаосе, и предлагал позволить Соединенным Штатам составить такие условия перемирия, какие они посчитают нужными, и объявить, что эти условия не подлежат изменениям. Предавая его послание, Стивенсон столкнулся с попытками Вашингтона увильнуть от прямого ответа, а после окончания выборов — с прямой негативной реакцией, вызванной тем, что по другим каналам Соединенные Штаты узнали: на самом деле Ханой в переговорах не заинтересован. Более того, Раск заявил, что США не направят своего представителя в Рангун, где У Тан подготовил все необходимое для проведения переговоров, поскольку любой намек на подобный шаг мог вызвать панику в Сайгоне или привести к возобновлению попыток установления нейтралитета (а последнее всерьез тревожило администрацию США, хотя публично об этом не говорили).
Не скрывая неудовольствия тем, что его предложение отвергнуто, У Тан открыто заявил на проведенной в феврале пресс-конференции, что дальнейшее кровопролитие в Юго-Восточной Азии является излишним и что только переговоры могли бы «дать возможность США подобающим образом уйти из этой части света». К тому времени уже начались воздушные бомбардировки Северного Вьетнама, операция под кодовым названием «Раскаты грома». И в условиях продолжавшихся американских налетов, которые несли смерть и разрушения, возможность «подобающего ухода» из страны больше не рассматривалась.
Джонсон упустил и другую прекрасную возможность выхода из игры — собственное избрание. Он одержал победу над Голдуотером, получив небывалое в американской истории большинство голосов, и добился убедительного преимущества в Конгрессе: 68 против 32 в Сенате и 294 против 130 в палате представителей. Такими результатами голосования он в значительной степени был обязан расколу среди республиканцев, разделившихся на умеренных во главе с Рокфеллером и крайне правых во главе с Голдуотером, а также распространившимся опасениям в связи с воинственными намерениями Голдуотера. Этот результат поставил Джонсона в такое положение, когда он мог делать все, что захочет. Его заветной мечтой было принятие программ социального обеспечения и законодательства, направленного на защиту гражданских прав. Это должно было способствовать созданию «Великого общества», в котором не будет бедных и угнетенных. Он хотел войти в историю как великий благодетель, более великий, чем Франклин Делано Рузвельт, и равный по своему величию Линкольну. То, что он не сумел воспользоваться имевшимся шансом освободить администрацию от бесперспективных поисков выхода из затруднительного положения за рубежом, было непоправимой глупостью. Впрочем, это была не только личная глупость президента. Его основные советники, как и он сам, считали, что нападки правых в случае ухода из Вьетнама будут более опасными, чем нападки со стороны левых в случае продолжения конфликта. Уверенный в своих силах, Джонсон полагал, что сможет одновременно решать обе стоявшие перед ним задачи: внутри- и внешнеполитическую.
В докладах из Сайгона сообщалось о продолжавшемся распаде страны, о мятежах и коррупции, об антиамериканских настроениях, о деятельности буддистов, направленной на принятие статуса нейтрального государства. «Я чувствую себя так, словно нахожусь на палубе „Титаника“», — заявил находившийся в Сайгоне американский чиновник. Эти сигналы Вашингтону отнюдь не подтверждали необходимость предпринимать бесполезные усилия и напрасно тратить время на то, чтобы сократить потери. Скорее они толковались как сигналы о необходимости усилий ради изменения баланса сил и обретения преимущества. Гражданские и военные чиновники соглашались с необходимостью интервенции — в форме воздушной войны, которая должна «вразумить» Север, заставить его отказаться от неудавшегося завоевания. Никто не сомневался, что, обладая недосягаемой военной мощью, Соединенные Штаты смогут выполнить эту задачу.
Подобно Кеннеди, Джонсон считал, что потерять Южный Вьетнам — значит потерять Белый дом. Впоследствии ему пришлось признать, что подобное решение сулило деструктивную полемику, которая «подорвала бы мое президентство, погубила бы мою администрацию и нанесла бы ущерб нашей демократии». Потеря Китая, которая привела к возвышению Джо Маккарти, была «дерьмом собачьим по сравнению с тем, что может случиться, если мы потеряем Вьетнам». Впереди прочих окажется Роберт Кеннеди, стенающий на каждом шагу, что президент Джонсон — трус, недостойный слабак и вообще бесхребетный тип. Еще хуже будет то, что едва слабость Соединенных Штатов ощутят в Москве и Пекине, те и другие примутся «расширять свой контроль над вакуумом власти, который мы оставим после себя… и таким образом начнется Третья мировая война». Джонсон был уверен в этом, «как только вообще может быть в чем-то уверен человек». Но никто не уверен настолько в своих предположениях, как человек, который знает слишком мало.
Гибкой альтернативой, отвечающей пожеланиям избирателей, могли стать курс, намеченный в предложениях У Тана Ханою, и даже использование влияния генсека ООН для создания в Сайгоне правительства (это предлагал еще Кеннеди), которое побудило бы Соединенные Штаты уйти и предоставить Вьетнаму выработать собственный способ урегулирования конфликта. Поскольку это неизбежно привело бы к переходу страны под контроль коммунистов, США отказывались рассматривать такую возможность, хотя данный курс избавил бы Штаты от бремени всепоглощающих забот.
При детальном рассмотрении обнаруживается, что все основания для американской интервенции были весьма невразумительными. Президент получил отрицательный ответ, когда уточнил у ЦРУ, последует ли остальная Юго-Восточная Азия примеру Лаоса и Южного Вьетнама, если те перейдут под контроль коммунистов. Исключением, по мнению ЦРУ, могла бы стать только Камбоджа. «По всей вероятности, ни одна другая страна региона не станет жертвой коммунизма в результате падения Лаоса и Вьетнама». Распространение коммунизма в Юго-Восточной Азии «не является неизбежной перспективой», а американские базы на островах Тихого океана «все еще позволяют нам в достаточной мере использовать свою военную мощь в этом регионе для того, чтобы сдерживать Ханой и Пекин». И в конечном счете никому не пришлось бы отступать на рубеж Сан-Франциско.
