После того как на выборах 1952 года победу одержали республиканцы во главе с генералом Эйзенхауэром, к власти пришла администрация, выдвинутая правыми радикальными антикоммунистами и китайским лобби. Мнения представителей этого лобби охарактеризовал новый заместитель госсекретаря Уолтер Робертсон, являвшийся горячим сторонником Чан Кайши. Ознакомившись с докладом ЦРУ о состоянии сталелитейного производства в Красном Китае, он с негодованием заметил, что все эти цифры, должно быть, ошибочны, потому что «ни один столь неблагоприятный для экономики режим, каким является режим китайских коммунистов, никогда не смог бы выплавить пять миллионов тонн стали». Во главе правых радикалов стоял сенатор Уильям Ноуленд из Калифорнии, который был лидером большинства в Сенате. Он обвинял демократов в том, что они «поставили Азию под угрозу советского завоевания». Он регулярно выступал с нападками на Красный Китай и поклялся, что привлечет к ответственности администрацию, если Китайская Народная Республика Мао будет принята в ООН. Давление крайних правых на администрацию стало постоянным фактором. Это «большой зверь, которого следует опасаться», спустя почти пятнадцать лет признал Линдон Джонсон, хотя сам он испытывал гораздо меньшее давление с их стороны.

Республиканцы также привели к власти деспотичного эксперта в сфере международной политики, Джона Фостера Даллеса, человека, который по своему характеру и по воспитанию являлся сторонником агрессивных, наступательных действий. Если Трумэн и Ачесон использовали, даже сверх всякой нормы, риторику «холодной войны», то, по крайней мере, частично их выступления были ответом на обвинения в принадлежности к «партии измены», как называл демократов Маккарти, и реакцией на небывалое общенациональное безумие, вызванное «потерей» Китая. Новый госсекретарь Даллес являлся радикальным сторонником концепции «холодной войны», что было вполне естественно. Ярый ее приверженец с инстинктами задиры и нарочитой агрессивностью, он считал, что именно так следует вести международные дела. Его вкладом стало балансирование на грани войны, политикой было контрнаступление, а не сдерживание, а движущей его поступками силой являлось «страстное желание контролировать события».

В 1949 году, после падения гоминьдановского Китая, Даллес, тогда еще сенатор, заявил, что «наш тихоокеанский фронт» теперь «полностью открыт для окружения со стороны Востока… Сегодня положение стало критическим». Под окружением он понимал наступление китайских коммунистов на Тайвань, а оттуда на Филиппины, и возможность, как только появятся благоприятные условия, выйти за пределы основной территории материкового Китая, чтобы «двигаться и продолжать движение». Когда войска Маккартура в Корее были отброшены китайцами, Даллес сделал вывод, что враг становится все более грозным. Разгул бандитизма на Филиппинах, война Хо Ши Мина в Индокитае, коммунистическое восстание в Малайе, коммунистическая революция в Китае и нападение на Корею — «все это части единой модели насилия, планируемой и разрабатываемой на протяжении 35 лет и наконец достигшей завершающей стадии вооруженной борьбы и беспорядков» на пространстве Азии.

Смешивание нескольких стран Восточной Азии, проделанное так, словно они не обладали ни национальным своеобразием, ни собственной историей, ни какими бы то ни было отличиями, ни собственными обычаями, было признаком мышления человека, который либо отличался неосведомленностью и недостаточной глубиной суждений, либо сознательно вводил других в заблуждение и, провозгласив «принцип домино», позволил ему стать догмой. Поскольку все восточные народы казались западному обывателю похожими друг на друга, считалось, что и действовать они будут одинаково, то есть согласованно, как падающие костяшки домино.

Сын пресвитерианского священника, Даллес, среди родственников которого были миссионеры, сам искренне верил в Бога. От родственников он унаследовал такие качества, как религиозный пыл и ханжество, которые отнюдь не мешали ему вести себя в профессиональной деятельности порой подлым образом. Он по-своему воспринимал Чан Кайши и Ли Сын Мана, считал их «двумя джентльменами, которые являются современными воплощениями основателей церкви. Это христиане, которые пострадали за веру». На самом деле принятая ими вера принесла обоим не страдания, а власть.

В 1952 году Даллес опубликовал в журнале «Лайф» статью под названием «Политика бесстрашия», в которой выразил убеждение, что в отношении стран, где господствуют коммунисты, Америка должна продемонстрировать: «она хочет и ожидает того, что произойдет их освобождение». Под «освобождением» понималось низвержение коммунистических режимов. Поскольку в том году Даллес был главным разработчиком внешнеполитического курса республиканцев, он отверг политику сдерживания, назвав ее «негативной, бесполезной и безнравственной». Переходя на какой-то малопонятный жаргон, он призывал к «освободительному воздействию… в странах оказавшегося в неволе мира», что должно было привести к такому напряжению, которое сделало бы «правителей бессильными продолжать чудовищный курс и ознаменовало бы начало конца». Если эта риторика не была обычной для предвыборного периода пустой болтовней, то она весьма хорошо характеризовала человека, которому предстояло стать не просто госсекретарем, а фигурой, в течение следующих семи лет определявшей внешнеполитический курс США. Во время своего пребывания в должности Даллес стал самым высокопоставленным пресс-атташе, освещавшим американскую интервенцию во Вьетнаме.

Смерть Сталина в марте 1953 года оказалась событием, которое открыло дорогу к проведению Женевской конференции 1954 года и международному урегулированию войны в Индокитае. Напряженность, вызванная противостоянием в Европе, ослабла, когда новый русский премьер Георгий Маленков использовал свою речь на официальных похоронах, чтобы озвучить необходимость «мирного сосуществования». Затем министр иностранных дел Молотов выступил с инициативой проведения конференции великих держав. К большому неудовольствии Даллеса, президент Эйзенхауэр выступил с ответной речью, в которой приветствовал признаки разрядки и выразил желание американцев, состоявшее в том, что как только будет заключено «честное перемирие» в Корее, наступит «подлинный и повсеместный мир» во всей Азии и во всем мире. Газеты «Правда» и «Известия» сделали ему комплимент, напечатав эту речь в полном изложении. Даллес пытался вставить одно условие, которое поставило бы согласие Америки на заключение перемирия в зависимость от недвусмысленного обещания Кремля положить конец антифранцузскому восстанию Вьетминя. Даллес сделал вполне естественное для себя предположение, что у Москвы есть весьма влиятельные связи в Ханое. В данном случае, его предложение не прошло, но суждение Даллеса о том, что Советский Союз является главным виновником мирового заговора, так и не было опровергнуто.

Состоявшееся в июле 1953 года заключение перемирия в Корее вызвало новые опасения, связанные с тем, что теперь Китай мог использовать свои вооруженные силы, чтобы способствовать победе коммунистов во Вьетнаме. Вьетминю удалось наладить пути снабжения из Китая, откуда он получал топливо и боеприпасы, причем объемы этих поставок возросли с ничтожных десяти тонн до более чем пятисот тонн в месяц. Теперь в правительстве активно обсуждалась возможность американской военной интервенции. Являясь той структурой, которая должна нести бремя ведения наземной войны, и пребывая в мрачном состоянии духа после ограниченных боевых действий в Корее, армия не хотела снова сражаться в условиях, когда ее возможности ограничены. Отдел планирования генерального штаба поставил этот вопрос на первое место, когда ему поручили сделать «повторный анализ важности Индокитая и Юго-Восточной Азии, дав оценку того, сколько может стоить их спасение». Та же проблема вызывала опасения у лорда Баррингтона, который доказывал, что если Британия будет вести войны в своих колониях, то «затраты на такое противоборство превысят выигрыш, ожидаемый в случае успеха». В отношении Вьетнама, как и в отношении британских колоний, ответ на важнейший вопрос об относительной стоимости войны так и не был получен.