В записке отмечается «Ложный путь условности», погоня за оригинальностью, большие расходы на оформление, особенно в оперных и балетных постановках (балет «Спартак» в Большом театре). Осуждаются авторы статей, идеализирующие Камерный театр, театр Мейерхольда, пытающиеся представить Мейерхольда как великого новатора, поставить под сомнение систему Станиславского; эта точка зрения ощущается в докладе Акимова, режиссера и художника Ленинградского театра комедии; с той же позиции Акимов выступает на конференции художников-декораторов Прибалтики. Отдел Культуры просит обсудить этот вопрос на заседании Комиссии ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей И здесь на первом месте среди подписавших записку стоит заведующий Отделом культуры ЦК КПССС Д. Поликарпов (материал этой записки использовался потом в ряде статей в центральной печати) (Бох127).

Достается и художникам. В конце 40-х гг. изобразительное искусство, в отличие от других, не удостоилось специального постановления (оно не привлекло внимание Сталина, относившегося к нему безразлично). Но борьба с «формализмом» ведется и здесь. Во главе этой борьбы стояли Жданов и председатель созданного в 47 г. Академией художеств оргкомитета Союза советских художников А. Н. Герасимов. В 47–53 г. в различных записках, решениях, донесениях повторяются одни и те же фамилии художников, обвиняемых в формализме: «Формалистические „произведения“ Тышлера, Штернберга, Татлина бесконечно далеки от народа, более того — враждебны ему как по строю мысли, так и по своей заумной, бессмысленной форме. На последних выставках можно было встретить работы, несущие в себе пережитки формализма, натурализма, примитивизма и стилизаторства, работы антихудожественные и ремесленные. В качестве примера можно привести картины Сергея Герасимова, Сарьяна, Осмеркина, Фонвизина. Не были вскрыты со всей резкостью и большевистской прямотой формализм и эстетство в творчестве таких художников, как Фальк, Фаворский, Митурич <…> Не получили решительного осуждения модернистские черты в произведениях Кончаловского, Сергея Герасимова» («КГБ…»149-50).

В итоге подобных нападок были приняты соответствующие меры: уничтожен музей Нового западного искусства. Картины, хранившиеся в нем, отправлены на долгие годы в запасники. «Изгнан» с Гоголевского бульвара замечательный памятник Гоголю Андреева, вместо него поставлен заказанный правительством истукан Томского. Разгромлен Московский художественный институт, уволен его директор Сергей Герасимов. После смерти Сталина, XX съезда партии художники «взбунтовались» чуть ли не первыми. В 56–57 гг. они выступили против своего руководства. На 1 съезде художников СССР никто из бывших секретарей не был избран в правление Союза художников. Первым секретарем стал Юон, старый и больной. Скоро его сменил Сергей Герасимов, лидер московских живописцев. Начали устраиваться выставки реабилитированных художников, молодых живописцев. Но старое не сдавалось без боя. Одним из самых активных реакционных деятелей Союза художников 60-х гг. стал Владимир Серов. В 40-е гг. он травит лучших ленинградских художников, причастен к их арестам. Позднее переехал в Москву, стал первым секретарем Союза художников РСФСР, вице-президентом Академии художеств. Отлично чувствовал конъюнктуру, уловил стремление властей к новому зажиму.

Не обошлось без вмешательства «органов». Записка КГБ в ЦК КПСС «Об антисоветской деятельности некоторых художников». 6 июля 60 г. Совершенно секретно. Сообщение об имеющемся материале о существовании в Москве и Ленинграде «группы лиц», увлекающиеся абстрактной живописью и так называемым левым направлением в поэзии. В их кругу «высказываются пессимистические и антисоветские настроения»; некоторые установили связь с представителями капиталистических стран и «пытаются использовать ее во враждебных Советскому Союзу целях». Называются с краткими справками два таких «некоторых»: Первый — А. А. Гинзбург, 1936 года рождения, еврей, без определенных занятий, «автор идеологически вредных, упадочных стихотворений»; «среди своего окружения ведет антисоветские разговоры», «под его руководством выпускается печатаемый на машинке нелегальный журнал ''Синтаксис'', в котором помещаются идеологически вредные и антисоветские произведения», «усиленно ищет знакомства с иностранцами», пытается передать на Запад имеющиеся у него стихотворения, а также картины «так называемых левых художников»; «Некоторые близкие связи Гинзбурга высказывают изменнические настроения, возводят клевету на советский строй и руководителей партии и Советского правительства») (так безграмотно в тексте — ПР). Второй — К. В. Успенский (литературный псевдоним Косицкий), 1915 года рождения, член Союза писателей, за «антипартийные высказывания в 1944 году исключен из КПСС», «поддерживает преступные связи с иностранцами», «ведет злобные антисоветские разговоры» (цитируется один из них — ПР); между Гинзбургом и Успенским существует связь «на почве неприязни к советскому строю». Сообщается, что в «целях пресечения враждебной деятельности Успенского и Гинзбурга имеется в виду провести следствие и привлечь их к уголовной ответственности»; «В отношении остальных участников этих групп намечается провести профилактические мероприятия с привлечением широкой общественности из числа писателей, художников и другой интеллигенции, придав широкой гласности имеющиеся материалы на этих лиц». Подпись: Председатель Комитета государственной безопасности А. Шелепин (Бох130. И здесь перечисленные имена набраны заглавным шрифтом-ПР).

Но самым запоминающимся событием эпохи Хрущева, отражающим отношение властей к неформальному изобразительному искусству, является большая юбилейная выставка конца 62 г. в Манеже. Она была посвящена 30-летию МОСХа (Московского отделения художников). Относительно либеральная. В ней участвовали и официальные художники, и замалчиваемые прежде «формалисты» «со стажем» (Фальк, Фаворский, Осьмеркин, Штернберг), и молодые художники левого направления. Принимая выставку, Сергей Герасимов сказал: «Выставка настолько хороша, что непременно должна кому-то не понравиться». В. Серов, гонитель формализма, увидел в ней возможность выслужиться. Президент Академии художеств, Иогансон, сменивший А. Герасимова, болел, ходили слухи об его скорой отставке. Открытие выставки назначено на 2 декабря, а накануне её должен был посетить Хрущев. Хотя выставка была необычной, непредсказуемому Хрущеву она могла понравиться. Первые залы её оказались достаточно парадны, пристойны с официальной точки зрения. А до остальных высокий гость мог и не дойти. Противникам формализма, Серову, потребовалось срочно принимать какие-то меры. Следовало привести в бешенство Хрущева, как быка красной тряпкой. И Серов добился этого: в ночь перед посещением Хрущева в Манеж тайком привезены скульптуры Э. Неизвестного и работы художников-авангардистов из студии Билютина. Их разместили в служебных помещениях на втором этаже. Непонятно, почему авангардисты, зная Серова, пошли на это. В заговоре Серова принимали участие и соответствующие «органы». Перед приездом Хрущева помещение находилось под усиленной охраной. Ничего без разрешения служб безопасности пронести было невозможно. Значит оно имелось. Серов встречал Хрущева и повел его сразу, минуя выставку, на второй этаж, к самым — самым авангардистам. Тот пришел в ярость, которая распространилась на всю выставку. Гневу подверглись «Обнаженная» и «Натюрморт» Фалька, «Завтрак» Андрея Васнецова, «Геологи» Никонова, «Материнство» Пологовой. Приказано усилить критику формализма, антиреализма, отказаться от терпимости и невмешательства, коренным образом изменить существующую практику. Возврат к концу 40-х гг. С оттепелью в сфере живописи покончено. И уже в конце 62 г. президентом Академии художеств стал В. Серов, выдвинувшийся на сочетании карьерных и официальных интересов («КГБ…» 150–153).

По поводу выставки Хрущев провел в начале 63 г. знаменито-скандальную встречу с творческой интеллигенцией, устроив разнос «формализму». Гневная речь о предательстве дела партии, народа. Большинство, как водится, аплодировали. Досталось Евтушенко, попытавшемуся вступиться за художников. Люди, читавшие стенограмму встречи, говорят, что Евтушенко выступал смело, возражал Хрущеву; были и другие, не соглашавшиеся с «вождем», особенно во второй части встречи, после перерыва. Шостакович, чтобы не аплодировать, чертил какие-то каракули, делая вид, что усиленно записывает выступление Хрущева, (Холоп65).