Таким волчьим криком попрощался Рольф с этим миром и шагнул в белое пламя. Он тихо зарычал, оскалил зубы, зажал между ними один из ножей, два других он схватил в кулаки – один клинком вперёд, другой – назад. И бой начался.

Зрители Театра красивых смертей уже видели нескольких вольпертингеров в сражении. И за исключением двух пожилых вольпертингеров все остальные отлично сражались. Они намного превосходили своих противников. Но то, что там внизу творил этот вольпертингер со своими ножами, уходило далеко за рамки известного. Он был не просто быстр, казалось, он находится одновременно в нескольких местах. Его ножи летали в воздухе и раньше, чем жертвы их замечали, врезались в их глотки, грудные клетки, между глаз и между лопаток. Рольф носился по арене, как бешеный ветер, он поднимал вверх всю пыль, а там, куда он подходил, кровь била фонтанами.

И вдруг танец закончился так же неожиданно, как и начался, а Рольф кашляя, стоял посреди арены, весь красный от крови. Он всё ещё находился в своём другом мире, среди белого пламени, но его противники уже лежали мёртвые на земле. Публика вскочила и издала такой всеобщий восхищённый возглас, какого Театр красивых смертей ещё ни разу не слышал.

Гаунаб подпрыгивал на своём троне как бешеная обезьяна, колотил кулаками по подушкам и визжал от восхищения.

– Емизубе! Емизубе! – кричал он. – Тоэ катитасфан! Тотэ гертинперволь пенлеколиве! Нийге! Я люлюб гое! Емизубе! Емизубе!

– Да, – механически перевёл Фрифтар. – Это фантастика. Этот вольпертингер – гений в искусстве смерти. Я занесу его в список фаворитов.

Вдруг Гаунаб стал совершенно спокойным. Он перестал прыгать и боксировать подушки, его взгляд опустел, а в его сумасшедшем оскале появились демонические черты. Фрифтар знал, что это означало. Гаунаб девяносто девятый слушал в данный момент остальных девяносто восемь Гаунабов и скоро, очень скоро он превратится в дикого хищника.

Это был именно тот момент, которого Фрифтар больше всего опасался: что очередной приступ короля произойдёт в театре. Нет, Фрифтар не боялся, что практически все жители Гела будут свидетелями происходящего. Просто в ложе были только он и король, и Фрифтар не мог так легко скрыться с глаз Гаунаба и подсунуть ему другую жертву, на которую тот выльет своё безумное бешенство. Он будто был заперт в клетке с диким львом, которому он к своему же несчастью наступил на хвост.

Из уголка рта Гаунаба потекла тонкая струйка слюны, и он медленно поворачивал голову туда-сюда. С его губ слетали беззвучные слова, которыми он, вероятно, отвечал на приказы девяноста восьми Гаунабов. Фрифтар вздохнул. Конечно, он давно уже ожидал самого сильного припадка короля, но то, что он должен был сейчас сделать, было унизительно: за спиной Гаунаба он заполз под его трон, как ребёнок, прячущийся от землетрясения.

Как только Фрифтар скрылся в своём убежище, у Гаунаб начался припадок бешенства невиданной силы. Обезьяньи визги разлетелись по всему театру, король одним огромным прыжком перепрыгнул с трона на защитную стену, стоящую вокруг его ложи, схватил за горло лучшего из своих солдат-стражников – крупного кровомясника, в два раза больше самого короля – и мощным рывком втянул его через ограду в ложу. То, что там дальше произошло, было похоже на события, развивающиеся в клетке с дикими хищниками, в которую упал неосторожный зритель. Кровь брызгала во все стороны, а народ визжал в восхищении. В городе бродило множество слухов о припадках монарха, но кроме придворных их никто никогда не видел. Этот же припадок превосходил все ожидания зрителей. Гаунаб не успокоился, пока не вырвал из солдата последний кусочек жизни. Затем маленький король лёг на труп и уснул крепким сном.

Фрифтар выбрался из-под трона. Публика была вне себя, все вытягивали шеи, что бы увидеть облитого кровью сумасшедшего. Главный советник склонился над спящим Гаунабом и ухмыльнулся. Судьба в очередной раз приятно его удивила.

Укобах и Рибезел шагали вперёд, а Румо шёл за ними, припугивая их зажатым в кулаке мечом.

– Ты же понимаешь, что шлёшь нас на верную смерть, – сказал Укобах.

Румо не ответил.

– Меня они бросят в материнский суп, – причитал Рибезел. – А Укобаха пошлют в Театр красивых смертей. Мы же – государственные изменники.

– Где Рала? – строго спросил Румо.

– Мы же тебе уже тысячу раз говорили, – простонал Укобах. – Мы не знаем никакой Ралы. И других вольпертингеров мы тоже не знаем. Мы видели только Урса Снежного в театре, больше никого.

– Расскажите мне побольше о театре! – приказал Румо.

– Ещё раз? Но ты уже всё знаешь! – простонал Укобах. – О Геле, о городах-ловушках и обо всём проклятом подземном мире тебе сейчас известно больше, чем большинству гелцев. И всё равно ты хочешь затащить нас в этот ад назад. Это же наш смертельный приговор!

– О пощаде не может быть и речи, – сказал Румо.

Рибезел резко остановился и повернулся.

– Знаешь что? – сказал он. – Мне кажется, что ты не такой жестокий, каким ты себя пытаешься показать. Ты, в общем, нормальный парень.

Румо и Укобах тоже остановились.

– Ах, так? – сказал Румо. – На самом деле?

– Да, на самом деле. Если бы ты был таким хладнокровным, то уже давно бы убил одного из нас, чтобы испугать другого. Зачем следить за двумя пленниками, если можно и за одним? По-настоящему жестокий парень сделал бы это именно так.

– Рибезел! – воскликнул Укобах. – Не подсказывай ему глупых идей!

Румо задумался.

– Укобах, Рибезел! – сказал он вдруг. – Я хочу представить вам двух моих друзей.

Оба посмотрели друг на друга: кроме них и Румо поблизости больше никого не было.

Румо протянул к ним меч и двое приятелей отскочили в сторону.

– Не бойтесь! – и он указал на расщеплённый двойной клинок. – Это мои друзья. Это – Гринцольд. А это – Львиный зев.

– Наоборот! – возмутился Львиный зев.

Укобах и Рибезел прижались друг к другу. Вольпертингер, кажется, не был злым, но он был сумасшедшим.

– Львиный зев и Гринцольд, – сказал Румо. – Позвольте вам представить: Укобах и Рибезел!

И он стал размахивать мечом перед лицами двоих приятелей, которые пытались отойти подальше.

– Очень приятно, – сказал Львиный зев.

– Давай их замочим! – прохрипел Гринцольд.

– Они слышат вас, – сообщил Румо своим пленникам, – но вы не можете их слышать. Только я могу их слышать. В своей голове. Понимаете?

– Ну, конечно! – быстро закивал головой Укобах.

– В твоей голове! – согласился Рибезел.

– Они – опаснейшие воины-демоны… самые жестокие, – сказал Румо.

– А вот и неправда! – снова возмутился Львиный зев.

– Правда-правда! – сказал Гринцольд.

– Их мозги были вплавлены в этот клинок. И они разговаривают со мной, – Румо приложил ухо к мечу и задумчиво прислушался.

Укобах и Рибезел усердно продолжали кивать.

– Да, – сказал Румо, – непредсказуемые парни. Кровожадные. Беспощадные. Я нахожусь под их чарами и должен делать всё, что они скажут. Это старое…проклятие.

– Мы понимаем, – сказал Рибезел. – Проклятие.

– Поэтому, если бы всё зависело только от меня, то я сейчас же отпустил бы вас на все четыре стороны. Но теперь я вынужден спрашивать Гринцольда и Львиный зев.

– Ну, конечно!

– Само собой разумеется!

Румо пробурчал что-то невнятное в клинок, а затем опять приложил его к уху. Внимательно послушал и несколько раз кивнул, а затем опустил меч вниз.

– Гринцольд и Львиный зев сказали, что если вы не будете меня слушаться, то я должен заставить одного из вас съесть другого, – сказал Румо.

– Неправда! – закричал Львиный зев.

– Хотя я этого не говорил, – сказал Гринцольд, – но идея мне нравится.