Во всех областях разбили мы буржуазию, только вот в области разведки оказались битыми, как мальчишки, как ребята. Вот наша основная слабость. Разведки нет, настоящей разведки. Я беру это слово в широком смысле слова, в смысле бдительности, и в узком смысле слова, также в смысле хорошей организации разведки. Наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем. Наша разведка по линии ГПУ возглавлялась шпионом Гаем, и внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа хозяев этого дела, работавшая на Германию, на Японию, на Польшу сколько угодно, только не на нас. Разведка — это та область, где мы впервые за 20 лет потерпели жесточайшее поражение. И вот задача состоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши…»

Вот такие мысли были высказаны генсеком о работе разведки. И так ему представлялась ее работа в будущем. Хотелось бы отметить, что Сталин не только высказывал свое мнение о работе разведки на больших совещаниях. Он внимательно читал протоколы допросов арестованных крупных военачальников, с которыми его знакомил Ежов. И в этих протоколах мелькала фамилия Берзина. Так, еще 4 июня, за несколько дней до нового назначения Берзина, Ежов представил Сталину протокол допроса комкора Лапина, арестованного как участник военно-троцкистского заговора. Ознакомившись с протоколом, Сталин отметил несколько вопросов, которые нужно было задать Лапину. Его интересовало:

В начале июня Берзин вернулся в Москву. Конечно, привез с собой документы немецкой и итальянской разведок, которые удалось добыть в Испании, привез ценнейшую информацию о положении в этой стране. Привез и предложения советских советников об усилении помощи Испанской Республике. Обо всем этом нужно было докладывать наркому, отчитываясь о проделанной работе. О дальнейшей работе не думалось. Как солдат партии, готов был принять любую должность в любом месте страны. Конечно, после удачной работы в «X», а награждение орденом Ленина говорило о том, что Сталин был доволен его работой, он надеялся, что на рядовую работу его не пошлют. Но и большой уверенности в том, что его вернут в разведку, тоже не было. У Сталина была отличная память, о таких крупных провалах, как копенгагенский, он не забывал. И Берзин знал об этом.

Поэтому для него было неожиданностью, и приятной, когда он получил письмо, подписанное начальником Управления по начсоставу РККА армейским комиссаром 2-го ранга Булиным, в котором говорилось, что приказом Ворошилова № 2431 от 9 июня он назначается начальником Разведывательного управления РККА. Характерно то, что он до сих пор, несмотря на длительную командировку, продолжал числиться заместителем командующего ОКДВА. И по-прежнему был Павлом Ивановичем. Возможно, что поездка в Испанию не нашла отражения в его личном деле. Но это только предположение. Можно было возвращаться в родное Управление, принимать дела у своего преемника, которому сдавал их в апреле 35-го и опять приниматься за любимую работу с учетом нового опыта, полученного на Дальнем Востоке и особенно в Испании. Но Берзина ждало и еще одно приятное известие. ЦИК и Совнарком утвердили его в военном звании армейского комиссара 2-го ранга. В петлицах его гимнастерки должен был появиться четвертый ромб. Но если о его награждении нигде не писали, то о присвоении ему нового воинского звания сообщила газета «Красная звезда», в № 137 от 16 июня 1937 года, разумеется, не указывая причину этого присвоения. Попутно ему вернули и его прежнее имя и отчество. Он вновь стал Яном Карловичем Берзиным.

Присвоение нового воинского звания, награждение высшим орденом страны и назначение, вторично, руководителем военной разведки, было возможно только с ведома и согласия Сталина. Нарком обороны к этому отношения не имел. Можно считать, что генсек решил попробовать укрепить разваливающийся аппарат военной разведки, возвращая в свой кабинет бывшего руководителя. Но это была уже запоздалая попытка. После арестов в мае 37-го почти 20 человек высшего и старшего комсостава Управления, атмосфера неуверенности, страха, боязни за свою жизнь давила на всех оставшихся. И надеяться на то, что удастся вернуть прежнюю атмосферу доверия, сплоченности, желания работать еще лучше было уже нельзя. Большинство оставшихся работников думало о том, как выжить, забиться в щель, чтобы не попасть под молот репрессий, а не о том, чтобы отдать всего себя трудной и важной работе. Та обстановка в Управлении, которая существовала до ухода Берзина, была разрушена окончательно, и возвращение этого латыша, даже с четырьмя ромбами, уже ничего не могло изменить. Тот уникальный организм, который он создавал годами, отдавая этому все свои силы, душу и знания, умер окончательно.

Группа «Рамзай» была арестована, и поток важнейшей информации из германского посольства в Токио и из японских правительственных кругов и окружения Коиоэ иссяк. Это сразу же почувствовали в Москве. Почувствовали в самый тяжелый момент, когда немецкие войска начали второе наступление на Москву. Обстановка на фронте была тяжелейшая, и от информации с востока зависело многое, в первую очередь — появится ли второй фронт на востоке. Зорге сообщил в своей знаменитой радиограмме, что после 15 сентября Дальний Восток может быть свободен от угрозы нападения.

Но в Москве получали информацию и из других источников. 23 октября политическая разведка получила сообщение из Лондона, в котором пересказывалось содержание телеграммы главнокомандующего английскими силами на Дальнем Востоке в военное министерство. В телеграмме, в частности, говорилось:

«2…Мы продолжаем утверждать, что при настоящем положении Япония менее всего хочет быть вовлеченной в кампанию на юге, а следовательно, сейчас она должна быть очень чувствительной к давлению…

4. Принимая также во внимание… период плохой погоды в районе Южно-Китайского моря с ноября по январь включительно — мы считаем крайне маловероятным, чтобы Япония могла бы сейчас планировать какие-либо операции на юге в течение ближайших месяцев…

Суммируя сказанное, мы считаем, что в течение нескольких ближайших месяцев Япония будет стремиться избежать войны на юге… Наши стратегические позиции могли бы быть значительно улучшены, если бы Япония отозвала свои войска из французского Индокитая. Поэтому совместно с США мы должны оказать давление на Японию и заставить ее отозвать свои войска оттуда. Давление это должно быть в основном экономическим до тех пор, пока мы не будем располагать достаточными силами для осуществления и поддержки политического давления.

В соответствии с экономическим давлением должны быть проведены определенные военные и нелегальные мероприятия, которые сами по себе, не вынуждая японцев на крайние меры, в то же время усилят наши позиции при переговорах и уменьшат возможность активного враждебного реагирования».

26 октября из штаба Дальневосточного фронта в армии фронта была отправлена шифровка. Документ явно не соответствовал оптимистичным прогнозам относительно отказа японцев от планов нанесения удара по СССР.