Вполне возможно, что такая отрицательная оценка деятельности своего подчиненного в Японии, а военные атташе подчинялись начальнику Управления, объяснялась не только плохим руководством агентурной работой, но и значительным перерасходом валютных средств, которые находились под строгим контролем НКРКИ. Этим и было вызвано письмо Берзина Ворошилову, обычно сдержанно относившегося к недостаткам работы своих подчиненных.

Можно с уверенностью утверждать, что 1930 год был очень тяжелым в жизни и работе начальника военной разведки Яна Берзина. После ухода в июле 1929 г. опытного и квалифицированного профессионала Бронислава Бортновского важнейший в 4-м Управлении Штаба РККА агентурный отдел остался без надежного руководителя. Руководство резидентурами и отдельными агентами попало в руки человека слабого и, мягко говоря, некомпетентного в специфических вопросах агентурной разведки. Рубен Таиров не обладал ни опытом, ни знаниями и навыками своего предшественника. Партийный стаж, преданность линии партии, поддержка в цековских кабинетах — все это не давало никаких гарантий успешного руководства агентурой военной разведки. Понимал ли это начальник Управления? Очевидно, он в силу специфики своей работы достаточно хорошо знал нового начальника агентурного отдела и своего фактического зама. И, очевидно, не смог уже противиться напору партийных чиновников со Старой площади, где размещался ЦК ВКП(б), предлагавших человека преданного, идейно выдержанного, проверенного в партийных чистках и т. д. Но над Москвой в 29-м дули уже другие партийные ветры. Ушла в прошлое эпоха свободного высказывания своего мнения, отстаивания своей позиции, своих взглядов. Апофеоз года — пятидесятилетний юбилей генсека и сразу же ставшая знаменитой и руководящей статья Ворошилова: «Сталин и Красная Армия». Рамки воинской дисциплины, и это в полной мере касалось Берзина, уже не позволяли всем стоящим ниже наркомвоенмора высказывать свое мнение, не совпадающее с мнением «луганского слесаря». А у Ворошилова по серьезным вопросам не было уже своего мнения. Основополагающим было мнение генсека и его партийного окружения.

Конечно, для любого руководителя разведки большое значение имеет то, кто является его ближайшим помощником, его замом, на которого он может опереться в работе и опыту и знаниям которого он может доверять. Для Берзина таким опытным и надежным замом в 20-е годы был только Бортновский. Замена Бортновского на Таирова, который был на порядок ниже как руководитель агентурной разведки, была серьезным ударом для Берзина. Он потерял поддержку «снизу», поддержку квалифицированную и надежную. Усугубляло тяжелое положение начальника Управления и то, что у него тогда не было опытного и квалифицированного зама, который в его отсутствие мог бы возглавить разведку и успешно ею руководить. По действующему «Положению о 4-м Управлении Штаба РККА» у него имелись два помощника — начальники информационного и агентурного отделов. Но начальник информационной службы Александр Никонов был аналитиком и не занимался руководством агентурной разведки. А пришедший «варяг» Таиров смотрелся бы во главе Управления просто неважно. И в руководящих кабинетах наркомата и ЦК это уже понимали. И после провалов 1931-го, когда он показал свою беспомощность, тихо убрали на Дальний Восток на ничего не значащую должность члена Реввоенсовета ОКДВА, заменив более опытным и квалифицированным Борисом Мельниковым.

С 1924 г., когда новый зампред Реввоенсовета Иосиф Уншлихт поддержал в ЦК его кандидатуру на пост начальника Управления, Берзин привык работать «под Уншлихтом», привык к некоторой самостоятельности в общении с «верхами», так как Уншлихт доверял ему, знал его еще по Западному фронту в 20-м и не досаждал мелочной опекой. Он представлял ему свободу действий и с партийными структурами в ЦК, и с руководством Коминтерна, когда дело касалось таких деликатных проблем, как подготовка разведывательных и диверсионных кадров для будущей войны или совместной разведывательной деятельности с Отделом международных связей Коминтерна. Такой стиль работы позволил новому начальнику военной разведки стать за несколько лет заметным политическим деятелем, державшим в своих руках и тайные контакты с рейхсвером, и пружины и рычаги китайских событий, так как вся политическая и военная информация из Китая шла в московскую «инстанцию» (Политбюро ЦК ВКП(б) через его кабинет.

Но в 1930-м Уншлихта «ушли» из военного ведомства и переместили на второстепенную гражданскую работу. Место опытного профессионала, курировавшего повседневную деятельность Управления, занял партиец Ян Гамарник, который был дилетантом в вопросах разведывательной службы. Рассчитывать на его квалифицированное руководство и поддержку, так же как и на свободу действий, Берзин уже не мог. Он уже не имел помощи и поддержки «сверху», не имел, выражаясь современным языком, «крыши» и по всем вопросам разведки оставался один на один с Ворошиловым, который был тогда и остался потом некомпетентным в разведке, которому трудно было что-либо доказать. Это положение усугубилось в 1930 г. и тем, что по новому распределению обязанностей Управление стало подчиняться непосредственно наркому.

Поэтому Берзин в 1930 г. после ухода Уншлихта и Бортновского лишился поддержки и «сверху», и «снизу» и остался один. Следует отметить, что в начале 30-х помимо 120 человек штатного состава в Управлении имелось и около 350 секретных сотрудников, или «прикомандированных», как они числились в документах. Держать в своих руках деятельность около 500 человек не под силу ни одному руководителю. А полноценного, квалифицированного и авторитетного первого зама не было. Попытка советской литературы 60–70-х годов, заданная руководством ГРУ, показать Василия Давыдова и Оскара Стиггу как ближайших соратников Берзина при знакомстве с архивными документами не выдерживает критики. Эти двое, и особенно Давыдов, были мелковаты для того, чтобы быть ближайшими соратниками такой крупной личности и такого политического деятеля как Берзин. Ближайший соратник может и должен заменить руководителя в случае необходимости и в разведке, и во взаимоотношениях с рейхсвером, и в высоких кабинетах, где надо иметь вес и влияние. Но очень трудно представить в этой роли Стиггу, а тем более Давыдова, который был в это время только сотрудником для особых поручений при главе Управления.

И, как следствие событий 30-го, 1931 год стал годом серьезнейших неприятностей для руководителя военной разведки. Результаты кадровых перестановок внутри Управления, связанные с приходом нового неопытного и неквалифицированного начальника агентурного отдела, начали сказываться в полной мере. Берзин, будучи один и не имея поддержки ни «снизу», ни «сверху», начал, очевидно, терять бразды правления, пытаясь в одиночку осуществлять управление разросшимся разведывательным аппаратом. Как опытнейший руководитель разведки, он хорошо понимал, что одному не справиться, что рано или поздно наступит сбой в дирижировании таким сложным оркестром, как агентурная разведка. Нужен был надежный и квалифицированный заместитель, но его не было. Нужен был опытный руководитель, прекрасно ориентирующийся во всех тонкостях и нюансах «разведывательной кухни», способный поправить, подсказать, дать дельный совет, но такого человека рядом тоже не было. С уходом из военного ведомства Уншлихта, который имел вес и влияние в отделах ЦК и к мнению которого прислушивались в Политбюро, Берзин потерял возможность влиять на перестановки в руководящих разведывательных кадрах. Да и обстановка в стране менялась на глазах. Наступали зловещие тридцатые годы с фальсифицированными политическими процессами, культом личности Сталина и Ворошилова, с той гнетущей тяжелой атмосферой, которая накапливалась в обществе. И Берзин, прекрасно знавший обстановку и за рубежом, и внутри страны, чувствовал, быть может, лучше других военачальников, наступление этих перемен и в работе военной разведки, но был уже бессилен что-либо изменить.